Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Фридрих Георг Вильгельм

{§ 408}

33) Вследствие непосредственности, в которой чувство самого себя еще определено, т. е. вследствие момента телесности, которая еще нераздельна в нем от духовности, а также вследствие того, что чувство само есть нечто особенное, и тем самым некоторое частичное воплощение, — субъект, хотя и развившийся до рассудочного сознания, все же способен еще к болезни, к той именно, что он остается замкнутым в некоторой обособленности чувства самого себя, которую он не в состоянии переработать до идеальности и преодолеть ее. Осуществленная самость рассудочного сознания есть субъект как внутри себя последовательное сознание, упорядочивающее себя и сохраняющее себя, сообразно своему индивидуальному положению и связи с внешним миром, который точно так же внутри себя упорядочен. Оставаясь, однако, скованным особенной определенностью, это сознание

не в состоянии указать для своего содержания того разумного места и подчинения, которые присущи ему в индивидуальной системе мира, образуемой субъектом. Субъект находится, таким образом, в противоречии со своей, в его сознании систематизированной целокупностью, с одной стороны, и, с другой — с особенной определенностью, не имеющей в этой целокупности текучести, в нее не включенной и ей не подчиненной, — помешательство.

1G6 * При рассмотрении помешательства точно так же необходимо антиципировать развитое рассудочное сознание, субъект которого есть в то же время природная самость чувства самого себя.

В этом своем определении субъект способен впадать в противоречие со своей, свободной для себя субъективностью и некоторой особенностью, которая не становится в этом определении идеальной, но остается упроченной в чувстве самого себя. Дух свободен и потому, сам по себе, неспособен к этой болезни. Метафизикой прежнего времени он рассматривался как душа, как вещь, и он только как вещь, т. е. как нечто природное и сущее, способен к помешательству, к некоторой упрочивающейся в нем конечности.

Помешательство есть поэтому болезнь психического существа, нераздельного с телесным и духовным; начало его может казаться исходящим преимущественно от одной или от другой из этих сторон, также как и исцеление.

Будучи здоровым и здравомыслящим, субъект располагает наличным сознанием упорядоченной внутренней целокупности своего индивидуального мира, в системе которого он подчиняет всякое переживаемое им особенное содержание ощущения, представления, вожделения, склонности и т. д., помещая его в надлежащее место этой системы; субъект — гений, господствующий над этими особенностями. Различие здесь такое же, как между бодрствованием и сном; но только в помешательстве сонная греза возникает в самом бодрствовании, так что принадлежит действительному чувству самого себя. Заблуждение и ему подобные состояния представляют собой содержание, последовательно включенное в эту объективную связь. Причем, однако, в конкретных случаях бывает трудно сказать, где именно это содержание начинает становиться безумием. Такая бурная в своих обнаружениях, но по своему содержанию незначительная страсть ненависти и т. п. — по сравнению с предполагаемыми в данном лице более высокой рассудительностью и самообладанием — может показаться выходкой безумия. Это последнее, однако, содержит в себе по существу противоречие между телесным, получившим бытие, чувством и целокупностью опосредствований, составляющих конкретное сознание. Дух, определенный как только сущий, поскольку такое бытие его имеется в его сознании в нерасчлененном виде, является больным. — Содержанием, освобождающимся в этой своей природности, являются себялюбивые определения сердца, тщеславие, гордость и другие страсти, — фантазии, надежды, — любовь и ненависть субъекта. Эти земные силы становятся свободными, поскольку власть рассудительности и всеобщего, власть теоретических и моральных принципов уступает силе природного начала, обыкновенно им подчиненного и ими скрытого; ибо в себе это зло всегда находится налицо в сердце, потому что последнее в качестве непосредственного является природным и эгоистичным. То, что в помешательстве становится господствую-

{167}

щим, есть злой гений человека, проявляющийся притом в противоположности и в противоречии с лучшей и рассудительной стороной, которая тоже одновременно существует в человеке, так что это состояние есть распад и несчастье духа внутри его самого. — Подлинная психиатрия (psychische Behandlung) придерживается поэтому той точки зрения, что помешательство не есть абстрактная потеря рассудка — ни со стороны интеллекта, ни со стороны воли и ее вменяемости, — но только помешательство, только противоречие в еще имеющемся налицо разуме, подобно тому как физическая болезнь не есть абстрактная, т. е.

совершенная, потеря здоровья (такая потеря была бы смертью), но лишь противоречие в нем. Это гуманное, т. е. столь же благожелательное, сколь и разумное, обращение с больным (Пинель заслуживает величайшей признательности за заслуги, которые он имел в этом отношении) предполагает, что больной есть разумное существо, и в этом предположении имеет твердую

опору, руководясь которой можно понять больного именно с этой стороны, подобно тому как со стороны телесности его можно понять по той жизненности, которая как таковая еще содержит в себе здоровье.

Прибавление. В качестве разъяснения вышеприведенного параграфа может служить еще следующее: Уже в прибавлении к

{§ 402}

помешательство было понято как вторая из трех ступеней развития, которые чувствующая душа проходит в борьбе с непосредственностью своего субстанциального содержания, чтобы подняться до наличествующей в «я», относящейся к себе самой простой субъективности и таким образом вполне овладеть собой и осознать себя. Это наше понимание помешательства как некоторой в развитии души с необходимостью выступающей формы или ступени не следует, разумеется, истолковывать в том смысле, будто этим мы хотели сказать: каждый дух, каждая душа должна пройти через это состояние величайшей внешней разорванности. Такое утверждение было бы столь же бессмысленным, как, скажем, допущение: так как в философии права преступление рассматривается как необходимое явление человеческой воли, то поэтому и совершение преступления должно стать неизбежной необходимостью для каждого отдельного человека. Преступление и помешательство суть крайности, которые человеческому духу вообще предстоит преодолеть в ходе своего развития, но которые, однако, не в каждом человеке проявляются как крайности, но лишь в форме ограниченностей, ошибок, глупостей и не имеющей характера преступления вины.

Сказанного достаточно, чтобы оправдать наше рассмотрение помешательства как некоторой существенной ступени в развитии души.

Что же касается определения понятия помешательства, то уже в прибавлении к

{§ 405}

своеобразие этого состояния — в отличие от магнетического сомнамбулизма, рассмотренного нами на

{168}

первой из трех ступеней развития чувствующей души, — было охарактеризовано в том смысле, что в помешательстве душевная сторона в отношении к объективному сознанию выступает не как только отличное, но как прямо ему противоположное и потому уже не смешивается более с упомянутым сознанием.

Истинность этого указания мы подтвердим здесь некоторым дальнейшим разъяснением и тем самым докажем разумную необходимость продвижения нашего рассмотрения от магнетических состояний к помешательству. Необходимость же этого перехода заключается в том, что душа уже в себе есть противоречие, состоящее в том, что, представляя собой нечто индивидуальное, единичное, она в то же время все же непосредственно тождественна с всеобщей душой природы, с ее субстанцией. Это противоположение, существующее в противоречащей душе форме тождества, должно быть положено как противоположение, как противоречие. Это происходит только в помешательстве; ибо только в этом последнем субъективность души не только отрывается от своей, в сомнамбулизме еще непосредственно тождественной с ней, субстанции, но вступает с ней в прямую противоположность, в полнейшее противоречие с объективным, вследствие чего она становится чисто формальной, пустой, абстрактной субъективностью, — и в этой своей односторонности претендует на значение подлинного единства субъективного и объективного.

Существующее в помешательстве единство и разделение только что названных противоположных сторон является поэтому еще несовершенным. Своей завершенной формы это единство и это разделение достигает только в разумном, в действительно объективном сознании. Если я возвысился до разумного мышления, то я являюсь предметным уже не только для меня, следовательно, не только субъективным тождеством субъективного и объективного, но я — и это есть второй момент — уже отделил от себя это тождество, противопоставил его себе как действительно объективное.

Чтобы достигнуть этого совершенного разделения, чувствующая душа должна преодолеть свою непосредственность, свою природ- ность, свою телесность, она должна их идеализировать, усвоить их себе, превратить их, таким образом, в объективное единство субъективного и объективного и тем самым, освободить свое другое от непосредственного тождества с собой, как в равной мере и себя освободить от этого другого. Но этой цели душа не достигла еще на той стадии, на которой мы ее в данный момент рассматриваем. Поскольку душа является помешанной, она скорее твердо держится только субъективного тождества субъективного и объективного, как объективного единства обеих этих сторон; и лишь поскольку она, наряду со всем своим неразумием и всем своим безумием, все же одновременно есть и разумная душа и, следовательно, стоит на некоторой другой ступени, чем теперь нами рассматриваемая, она достигает объектив-