Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Фридрих Георг Вильгельм

Рассеянность Дальнейшим видоизменением рассматриваемой здесь первой основной формы состояния помешательства является рассеянность.

Она состоит в незнании того, что нас непосредственно окружает.

Часто незнание этого является началом безумия, но, однако, существует также и весьма далекая от всякого безумия величественная рассеянность. Эта последняя может наступить тогда, когда дух, предавшись глубоким размышлениям, отвлекается от наблюдения за всем сравнительно незначительным. Так, Архимед до такой степени углубился однажды в какую-то геометрическую задачу, что на несколько дней, казалось, совсем забыл о всех остальных вещах и должен был быть насильно вырван из этого сосредоточения своего духа на одном единственном пункте.

Настоящая рассеянность, однако, есть погружение в совершенно абстрактное самочувствие, в бездеятельность рассудительного, объективного сознания, в

лишенное знания отсутствие духа по отношению к таким вещам, в которых он должен был бы присутствовать. Субъект, находящийся в этом состоянии, смешивает в отдельных случаях свое действительное положение с ложным и постигает внешние обстоятельства односторонним способом, а не соответственно всей целокупности их отношений. Забавным примером этого душевного состояния среди многих других примеров является один французский граф, который, когда его парик повис на люстре, от души смеялся над этим вместе с другими присутствовавшими, оглядываясь кругом, чтобы посмотреть, чей парик оказался сорванным и кто стоит с лысой головой. Другой относящийся сюда пример дает нам Ньютон; говорят, что этот ученый схватил однажды палец одной дамы, чтобы набить с его помощью трубку. Такая рассеянность может быть следствием продолжительных умственных занятий; она нередко встречается у ученых, в особенности у ученых прежнего времени. Часто, однако, рассеянность возникает и тогда, когда люди, повсюду стремясь снискать себе особое уважение, вследствие этого сосредоточивают внимание только на своей субъективности, забывая за нею объективность.

{178}

Бестолковость Рассеянности противостоит ко всему проявляющая интерес бестолковость. Она возникает из неспособности фиксировать свое внимание на чем-либо определенном и состоит в болезни блуждания от одного предмета к другому. По большей части это зло неисцелимо. Глупцы этого рода наиболее обременительны. Пинель рассказывает об одном таком субъекте, который был полнейшим воплощением хаоса. Он говорит: «Этот субъект приближается ко мне и оглушает меня потоком своей болтовни.

Тотчас же вслед за тем он проделывает то же самое с другим.

Если этот индивидуум входит в комнату, то ставит там все вверх дном, толкает и передвигает стулья и столы, причем о цели этих его действий нельзя догадаться. Едва успеешь отвернуться, как этот субъект уже гуляет где-нибудь поблизости и там так же бесцельно занят, как и в комнате, болтает, бросает камни, вырывает травы, идет дальше, возвращается назад, и все это неизвестно зачем». — Эта бестолковость и суетливость всегда возникают из недостатка силы рассудочного сознания, сдерживающего вместе всю совокупность представлений. Но нередко такие бестолковые страдают уже delirium (бредом), следовательно, уже не только незнанием, но бессознательным извращением того, что их непосредственно окружает. Сказанного достаточно о первой основной форме состояния помешательства.

2. В? о? а я основная форма этого состояния, тупоумие в собственном смысле слова возникает в том случае, когда рассмотренная выше в своих различных видоизменениях замкнутость природного духа в себе получает определенное содержание и это содержание превращается в навязчивое представление вследствие того, что еще не вполне овладевший собой дух в такой же мере погружается в это содержание, в какой он при слабоумии погружен в самого себя, в бездну своей неопределенности. Где начинается тупоумие в собственном смысле слова, с точностью сказать трудно. В маленьких городах, например, можно встретить людей, особенно женщин, которые до такой степени погружены в до крайности ограниченный круг своих частных интересов и в этой своей ограниченности чувствуют себя до того приятно, что подобного рода индивидуумов мы справедливо можем считать тупоумными людьми. Но для сумасшествия в более тесном смысле слова требуется, чтобы дух оставался во власти единичного только субъективного представления и это представление признавал бы за нечто объективное. Это душевное состояние по большей части проистекает из того, что человек из-за недовольства действительностью

{179}

замыкается в свою субъективность. В особенности страсть тщеславия и высокомерия бывает причиной этого обвивания души вокруг самой себя. Дух, расположившийся таким образом в своем собственном внутреннем существе, легко теряет затем понимание действительности и чувствует себя хорошо только в кругу своих субъективных представлений. При таком поведении скоро может возникнуть полное тупоумие. Ибо если в этом отшельническом сознании и остается еще какая-либо жизненность, то оно легко приходит к тому, чтобы из самого себя создать для себя какое-либо содержание и это чисто субъективное рассматривать

и фиксировать как нечто объективное. Если поэтому, как мы видели выше, при слабоумии и бестолковости душа еще не обладает силой удерживать что-либо определенное, то тупоумие в собственном смысле слова, напротив, обнаруживает эту способность и тем самым доказывает, что оно все еще есть сознание, что в нем, следовательно, еще имеет место некоторое различение души от укоренившегося в ней содержания. Поэтому, хотя сознание тупоумного, с одной стороны, является еще сросшимся с упомянутым содержанием, оно, с другой стороны, посредством своей всеобщей природы все же переходит за пределы особого содержания представления, присущего состоянию помешательства. Поэтому тупоумные — наряду с их извращенностью в отношении одного пункта — в то же время располагают и хорошим, последовательным сознанием, правильным пониманием вещей и способностью к разумному поведению. Этим, а также недоверчивой сдержанностью поведения тупоумных объясняется то, что иногда сразу нельзя распознать тупоумного как такового и что можно в особенности сомневаться, удалось ли исцеление и может ли поэтому последовать освобождение такого душевнобольного от врачебного наблюдения.

Различие тупоумных друг от друга определяется главным образом многообразием представлений, которые в них фиксируются.

В качестве самой неопределенной формы тупоумия можно рассматривать пресыщение жизнью, если только оно не вызвано потерей любимых, достойных уважения лиц и разрушением нравственных отношений. Неопределенное, беспочвенное отвращение к жизни есть не равнодушие к ней, — ибо при последнем можно переносить жизнь, — но скорее неспособность ее переносить, постоянное колебание туда и сюда между склонностью ко всему, что принадлежит к действительности, и отвращением к ней, подчиненность навязчивому представлению об отвратительности жизни и в то же время стремление освободиться от этого представления. Это лишенное всякого разумного основания отвращение к действительности, — как и другие виды тупоумия, — овладевает преимущественно англичанами; быть может, потому, что у этой нации столь сильно преобладает закостенелая привязанность субъективного к обособленности. Упомянутое отвращение

{180}

к жизни проявляется у англичан преимущественно в виде меланхолии, в виде постоянных, не доходящих до жизненности мышления и действия размышлений духа над своими несчастными представлениями. Из этого душевного состояния нередко развивается непреодолимое влечение к самоубийству; иногда это влечение можно преодолеть только тем, что лицо, впавшее в такое полное отчаяние, насильственно вырывается из сферы его внутренних переживаний. Так, например, рассказывают, что, когда на одного англичанина в тот самый момент, как он хотел утопиться в Темзе, напали разбойники, он стал с крайней энергией защищаться и вследствие внезапно проснувшегося в нем чувства ценности жизни освободился от всяких мыслей о самоубийстве. Другой англичанин, который пытался повеситься, получил, после того как его слуга перерезал веревку, не только склонность к жизни, но сделался опять скупым, ибо при прощании с этим слугой он вычел с него два пенса за то, что тот без позволения своего хозяина перерезал веревку.

Только что описанной, всякую жизненность умерщвляющей, неопределенной форме состояния помешательства души противостоит бесконечное множество с жизненными интересами и даже со страстью связанных форм тупоумия, имеющих разъединенное содержание. Это содержание отчасти зависит от той особенной страсти, из которой произошло тупоумие; но случайно оно может быть определено также и чем-либо другим.

Первый случай надо предположить, например, у тех тупоумных, которые принимали себя за бога, за Христа или за короля.

Последний случай, напротив, будет иметь место там, где тупоумные воображают себя, например, ячменным зерном или собакой, или если им кажется, что в их теле помещается телега. Но и в том и в другом случае у действительно тупоумного нет никакого определенного сознания противоречия, существующего между его навязчивым представлением и объективностью. Только мы знаем об этом противоречии; сам тупоумный нисколько не терзается чувством своей внутренней раздвоенности. Только если налицо имеется 3. Третья, основная форма состояния помешательства — бешенство или безумие, — только тогда мы имеем дело с таким явлением, что помешанный субъект сам знает о своем расщеплении на два взаимно противоречащих вида сознания, что душевнобольной сам живо чувствует противоречие между своим только субъективным представлением и объективностью и тем не менее не в состоянии освободиться от этого представления, но во что бы то ни стало хочет сделать его действительностью или уничтожить действительно существующее.