Энциклопедия классической греко-римской мифологии
Шрифт:
2) Мирина – название нескольких древних городов. Наиболее известна гавань Мирины на западном берегу Мизии, по преданию, построенная амазонкой; позже здесь была колония эолийцев. Римляне дали Мирине свободу. Дважды город был разрушаем землетрясением.
3) Мирина (греч. ) – столица острова Лемнос, Греция. До 1950 года носила название Кастрон. Располагается на западной стороне острова. По состоянию на 2001 год население города составляло 7488 жителей. Город расположился на берегу двух бухт, между бухтами на мысу расположена старая венецианская крепость. В южной бухте располагается пассажирский и рыбный порт, причал для военных судов. На противоположной крепости оконечности залива на горе построен православный храм. Северная бухта окаймлена пляжем и набережной с улицей идущей вдоль залива.
Мирмекс (Мирмика)
В древнегреческой мифологии имена нимфы Мирмики или юноши Мирмекса нерасторжимы с муравьями и наказанием, которое назначила им богиня Афина Паллада. Из мифологии известно, что то ли юноша Мирмекс, то ли нимфа Мирмика оспаривали с богиней Афиной изобретение сохи, за что богиня в итоге превратила их в муравьев.
Мирмидон
В древнегреческой мифологии Мирмидон был сыном Зевса и Эвримедузы, обманутой «царем богов и людей» в образе муравья. Сам Мирмидон стал великим героем, отцом Актора и Эвполемии (ставшей позже возлюбленной Гермеса). По имени Мирмидона получило название ахейское племя миримидонян, которых возглавлял Ахилл в походе на Трою.
Мирмидоняне
Мирмидоняне – ахейское племя в Фессалии (во Фтиотиде), откуда они колонизировали Эгину; по другому сказанию, напротив, с Эгины, под предводительством Пелея, они перешли в Фессалию. Гомер знает их в южной Фессалии. Впоследствии о них не встречается известий. У Гомера они под начальством Ахиллеса стоят под Троей и во время схваток являются отважными и смелыми воителями. Имя свое они получили от Мирмидона, сына Зевса и Эвримедузы, обманутой «царем богов и людей» в образе муравья. По сказаниям, переносящим Мирмидона из Эгины в Фессалию, однажды все население этого острова погибло от моровой язвы, и Зевс по просьбе Эака превратил муравьев в людей; эти люди и получили имя мирмидонян.
Мирра
В древнегреческой мифологии Мирра (или Смирна) – дочь кипрского царя Кинира, воспылавшая противоестественной страстью к собственному отцу по наущению Афродиты. Кинир произвел ребенка в неведении, а узнав о совершенном им преступлении, хотел убить дочь, но боги превратили ее в мирровое дерево, и из него-то
У Овидия читаем:
30 °Cтрашное буду я петь. Прочь, дочери, прочь удалитесьВы все, отцы! А коль песни мои вам сладостны будут,Песням не верьте моим, о, не верьте ужасному делу!Если ж поверите вы, то поверьте и каре за дело.Ежель свершенье его допустила, однако, природа, —305 За исмарийский народ и за нашу я счастлив округу,Счастлив, что эта земля далеко от краев, породившихСтоль отвратительный грех. О, пусть амомом богаты,Пусть и корицу, и нард, и из дерева каплющий ладан,Пусть на Панхайской земле и другие родятся растенья,*310 Пусть же и мирру растят! Им дорого стала новинка!Даже Эрот объявил, что стрелой не его пронзена ты,Мирра; свои он огни от греха твоего отвращает.Адской лучиной была ты овеяна, ядом ехидны,Ты их трех фурий одна: преступленье – отца ненавидеть,315 Все же такая любовь – преступленье крупней. ОтовсюдуЗнатные ищут тебя домогатели. Юность ВостокаВся о постели твоей соревнуется. Так избери же,Мирра, себе одного, но, увы, все в одном сочетались.Все понимает сама, от любви отвращается гнусной320 Мирра, – «Где мысли мои? Что надо мне? – молвит, – о боги!;Ты, Благочестье, и ты, о право священное крови,Грех запретите, – молю, – преступлению станьте препоной,Коль преступленье в том есть. Но, по правде сказать, БлагочестьеЭтой любви не хулит. Без всякого выбора звери325 Сходятся между собой; не зазорно бывают ослицеТылом отца приподнять; жеребцу его дочь отдается,Коз покрывает козел, от него же рожденных, и птицыПлод зачинают от тех, чьим семенем зачаты сами.Счастливы те, кто запретов не знал! Дурные законы33 °Cам себе дал человек, и то, что природа прощает,Зависть людская клеймит. Говорят, что такие, однако,Есть племена, где с отцом сопрягается дочь, или с сыномМать, и почтенье у них лишь растет от любви их взаимной.Горе мое, что не там привелось мне родиться! Вредят мне335 Здешних обычаи мест! Но зачем возвращаюсь к тому же?Прочь, запрещенные, прочь, надежды! Любви он достоин, —Только дочерней любви! Так, значит, когда бы великийНе был отцом мне Кинир, то лечь я могла бы с Киниром!Ныне ж он мой, оттого и не мой. Мне сама его близость34 °Cтала проклятием. Будь я чужой, счастливей была бы!Лучше далеко уйду и родные покину пределы,Лишь бы греха избежать. Но соблазн полюбившую держит:Вижу Кинира я здесь, прикасаюсь к нему, говорю с ним,Для поцелуя тянусь, – о, пусть не дано остального!345 Смеешь на что-то еще уповать, нечестивая дева?Или не чувствуешь ты, что права и названья смешала?Или любовью отца и соперницей матери станешь?Сыну ли старшей сестрой? Назовешься ли матерью брата?Ты не боишься Сестер, чьи головы в змеях ужасных,*350 Что, беспощадный огонь к очам и устам приближая,Грешные видят сердца? Ты, еще непорочная телом,В душу греха не прими, законы могучей природыНе помышляй загрязнить недозволенным ею союзом.Думаешь, хочет и он? Воспротивится! Он благочестен,355 Помнит закон. О, когда б им то же безумье владело!»Молвила так. А Кинир, посреди женихов именитых,В недоумении, как поступить, обращается к Мирре,По именам их назвав, – чтоб себе жениха указала.Мирра сначала молчит, от отцова лица не отводит360 Взора, горит, и глаза обливаются влагою теплой.Но полагает Кинир, – то девичий стыд; запрещаетПлакать, и щеки ее осушает и в губы целует.Рада она поцелуям его. На вопрос же, – которыйБыл бы любезен ей муж, – «На тебя, – отвечала, – похожий!»365 Он же не понял ее и за речь похваляет: «И впредь тыСтоль же почтительной будь!» И при слове «почтительной» дева,С мерзостным пылом в душе, головою смущенно поникла.Ночи средина была. Разрешил и тела и заботыСон. Но Кинирова дочь огнем неуемным пылает370 И не смыкает очей в безысходном безумье желанья.Вновь то отчается вдруг, то готова пытаться; ей стыдно,Но и желанья кипят; не поймет, что ей делать, так мощныйНизко подрубленный ствол, последнего ждущий удара,Пасть уж готов, неизвестно куда, но грозит отовсюду.375 Так же и Мирры душа от ударов колеблется разныхЗыбко туда и сюда, устойчива лишь на мгновенье.Страсти исход и покой в одном ей мерещится – в смерти.Смерть ей любезна. Встает и решает стянуть себе петлейГорло и, пояс уже привязав к перекладине, молвив, —380 «Милый, прощай, о Кинир! И знай: ты смерти виновник!» —Приспособляет тесьму к своему побелевшему горлу.Ропот ее, – говорят, – долетел до кормилицы верной,Что по ночам охраняла порог ее спальни. ВскочилаСтарая, дверь отперла и, увидев орудие смерти385 Подготовляемой, вдруг завопила; себя ударяетВ грудь, раздирает ее и, питомицы вызволив шею,Рвет тесьму на куски. Тут только слезам отдается;Мирру она обняла и потом лишь о петле спросила.Девушка молча стоит, недвижно потупилась в землю.390 Горько жалеет она, что попытка нарушена смерти.Молит старуха, своей сединой заклинает; раскрылаНыне пустые сосцы, колыбелью и первою пищейМолит довериться ей и поведать ей горе; девицаСтонет молящей в ответ. Но кормилица вызнать решила, —395 Тайну сулит сохранить и не только – взывает: «Откройся,Помощь дозволь оказать, – моя не беспомощна старость.Если безумье в тебе, – исцелят заклинанье и травы;Если испорчена ты, обрядом очистим волшебным;Если же гнев от богов, – умиряется жертвами гнев их.400 Что же полезней еще предложу? И участь и дом твойСчастливы, все хорошо; мать здравствует, жив и родитель!»Лишь услыхав об отце, испустила глубокие вздохиМирра. Кормилица все ж и теперь греха никакогоНе заподозрила, но о какой-то любви догадалась.405 Крепко решив разузнать, что б ни было, – молит поведатьВсе, на старую грудь привлекает льющую слезыДеву, сжимает в руках своих немощных, так говоря ей:«Вижу я: ты влюблена; но – откинь спасенья! – полезнойБуду пособницей я в том деле. Отец не узнает410 Тайны!» Но злобно она отскочила от старой, припалаК ложу лицом, – «Уйди, я прошу, над стыдом моим горькимСжалься, – сказала, – уйди, – настойчивей молвила, – илиСпрашивать брось, отчего я больна: лишь грех ты узнаешь».В ужасе та, от годов и от страха дрожащие руки415 К ней простирает с мольбой, питомице падает в ноги.То ей пытается льстить, то пугает на случай, коль тайныТа не откроет, грозит ей уликой тесьмы и попыткиКончить с собой; коль откроет любовь, обещает ей помощь.Голову та подняла, и внезапные залили слезы42 °Cтарой кормилицы грудь; и, не раз порываясь признаться,Речь пресекает она; застыдившись, лицо закрываетПлатьем и молвит, – «О, как моя мать осчастливлена мужем!»Смолкла и стон издала. Кормилица похолодела,Чувствует – ужас проник до костей в ее члены. Поднявшись,425 Волосы встали торчком на ее голове поседелой.Много добавила слов, чтобы та – если сможет – изверглаЗлую любовь. Хоть совет и хорош, повторяет девица,Что не отступит, умрет, коль ей не достанется милый!Та же в ответ ей, – «Живи, овладеешь своим…» – не решилась430 Молвить «отцом» и молчит; обещанья же клятвой скрепляет.Праздник Цереры как раз благочестные славили жены,Тот, ежегодный, когда, все окутаны белым, к богинеСвязки колосьев несут, своего урожая початки.Девять в то время ночей почитают запретной Венеру,435 Не допускают мужчин. Кенхреида, покинув супруга,*Вместе с толпою ушла посетить тайнодейства святые.Благо законной жены на супружеском не было ложе,Пьяным Кинира застав, на беду, расторопная нянька,Имя другое назвав, неподдельную страсть описала440 Девы, красу расхвалила ее; спросил он про возраст.«С Миррой, – сказала, – одних она лет». И когда приказал онДеву ввести, возвратилась домой. «Ликуй, – восклицает, —Доченька! Мы победили!» Но та ощущает неполнойЭту победу свою. Сокрушается грудь от предчувствий.445 Все же ликует она: до того в ней разлажены чувства.Час наступил, когда все замолкает; промежду Трионов,*Дышло скосив, Боот поворачивать начал телегу.И к преступленью она подступила. Златая бежалаС неба луна. Облаков чернотой закрываются звезды.450 Темная ночь – без огней. О Икар, ты лицо закрываешь!*Также и ты, Эригона, к отцу пылавшая свято!ТриждыМиртил
В древнегреческой мифологии это имя носил сын Гермеса, возничий Эномая, царя Писы. Миртил обманным путем помог Пелопу победить Эномая в состязании на колесницах. За это Пелоп обещал ему половину царства Эномая и ночь с его доверью Гипподамией. Миртил заменил металлическую чему в колеснице Эномая восковой, а колесница поревернулась, а Эномай погиб. Перед смертью он проклял возницу, пообещав ему скорую смерть от руки Пелопа. Так и случилось, когда Пелоп не захотел делиться Гипподамией, он просто убил предателя. Наиболее распространённая версия мифа (Apollod. epit. II б-9) гласила, что Пелоп после победы сбросил Миртила в море у Герейского мыса (южная оконечность острова Эвбея), и связывала с этим название Миртойского моря (простиравшегося от восточного побережья Пелопоннеса до островов Андрос, Тенос и Парос). Наряду с этим (Paus. VIII 14, 10 след.) жители Феней в Аркадии показывали в своём городе могилу Миртила позади храма Гермеса, где Миртилу приносили ежегодную жертву как местному аркадскому герою. После смерти Миртил был превращён Гермесом в созвездие Возничего.
Мисен
Троянский воин, соратник Гектора, а позже спутник Энея, его рулевой и трубач. Когда корабли Энея вошли в Кумскую бухту, Мисен стал похваляться, что он трубит лучше чем боги. В ответ на поверхность из морских глубин поднялся Тритон и затрубил так, что силою звука сбросил Мисена в море, где он в одночасье же и затонул. Мыс, на котором он был похоронен, стал называться Мисенским.
Мисма
Этим именем в древнегреческой мифологии звали женщину, которая напоила изнывавшую от жажды богиню Деметру, когда та в поисках своей дочери Персефоны скиталась по земле. Деметра пила так жадно, что сын Мисмы, мальчик Аскалаб засмеялся над ней; в ответ разгневанная богиня, выплеснув на него остаток напитка, превратила его в крапчатую ящерицу. Аналогичную историю рассказывают об Абанте, сыне элевсинского царя Келея и Метаниры.
Мнема
В древнегреческой мифологии этим именем звали одну из трех муз, культ которых ввели Алоады.
Мнемон и мнемоника
В древнегреческой мифологии Мнемоном звали слугу Ахилла, единственной обязанностью которого было напоминать хозяину в о материнском пророчестве: если он когда-либо убьет сына Аполлона, то и сам погибнет от руки Аполлона. Однако на пути их кораблей к Трое царь Тенес, объявлявший себя сыном Аполлона швырнул с берега в их корабль огромный камень. Увы, тогда-то Мнемон и забыл напомнить Ахиллу о материнском пророчестве. Ахилл не долго думая прыгнул в воду, доплыл до берега и поразил Тенеса ударом в сердце. Однако вернувшись на корабль и поняв, что он совершил, Ахил убил забывчивого слугу.
Отсюда развилась практика мнемоники или мнемотехника – ряд приемов для развития памяти (см. ниже).
Мнемоника (от греч. – память). – Под названием М. или мнемотехники подводятся различного рода приемы, способствующие искусственному запоминанию возможно большего числа представлений. Издавна делались попытки найти способы, которые облегчали бы запоминание. Уже древние народы и дикари знали уже целый ряд приемов, дававших точки опоры для памяти. Древние норвежцы вырезывали на деревянных дощечках особые значки для запоминания календарных и метеорологических моментов; древние римляне делали значки на ногтях для запоминания праздников и пр.; в наше время татуирование индейцев и других имеет мнемонический характер, как и столь часто употребляемые узелки, зарубинки и пр. В детских садах пользуются песнями для того, чтобы выучить детей грамматическим и арифметическим правилам и пр. Геродот находил зачатки мнемоники как искусства у египтян; но гораздо вероятнее, что мнемоника получила свое начало у греков. Основателем ее одни называют Пифагора, другие – Симонида. Гиппий, Теодект, Хармид и Метродор Сцепсий разрабатывали мнемонические приемы и в искусстве запоминания доходили до виртуозности. У греков мнемонику переняли и римляне. Цицерон и Квинтилиан интересовались М., изучали ее и даже рекомендовали своим ученикам, но не останавливались на ней настолько, чтобы заняться ее разработкой или усовершенствованием. Все вышеупомянутые древние авторы, занимавшиеся М., пользовались так назыв. топологическим методом, состоявшим в том, что какие-либо существующие или воображаемые места (корабли, комнаты и пр.) разделялись на 50—100 и более квадратов, или мест запоминания, причем с каждым из таких мест связывалось представление о каком-либо предмете. Метродор для мнемонических целей воспользовался 12 знаками зодиака, подразделив их на 360 мест, и т. д. В Средние века М. была совершенно заброшена; в VIII в. Алкуин в своей риторике писал, что ему ничего не известно относительно каких-либо методов, которые способствовали бы укреплению памяти. Только в ХIII ст. Рожер Бекон написал обстоятельное сочинение, трактующее об искусстве запоминания; оно хранится в рукописи в Оксфордском унив. Раймонд Люллий, Джордано Бруно, Винкельман и др., в период с XIII по XVIII ст., были усовершенствователями и пропагандистами М., которая, однако, не пускала глубоких корней. Из мнемонистов текущего столетия пользовался успехом священник из Белиц (вблизи Эйленбурга) Кестнер; он применял метод древних к изучению языков и сам отличался замечательно развитой памятью; написал «Mnemonik od. System der Gedachtnisskunst der Alten» (Лпц., 1804). Наибольшей популярности достиг барон Аретин, библиотекарь Национальной библиотеки в Мюнхене. Он написал ряд книг по М. и ввел на место древних мест запоминания буквы, комбинации которых должны были вызывать представление о предмете, подлежащем запоминанию. Он написал: «Systematische Anleitung zur Theorie u. Praxis der M.» (Зульцбах, 1810). В 20-х годах большим успехом пользовался француз Эме Пари, предложивший метод рефлексов. Его книжка «Principes et applications diverses de la mnemotechnie» в короткое время выдержала ряд изданий. Пари превращал числа в слова, вводя на место цифр согласные. Сам он обладал сильно развитой памятью. Поляк Язвинский и польский генерал Иосиф Бем, а также венгерец гр. Майлат не внесли ничего нового в М., но пропагандировали ее между своими соотечественниками. Датчанин Карл Отто, отчасти под псевдонимом Ревентлов, отчасти под своим именем, составил лексикон, руководство и пр. по М. Под его влиянием многие увлекались М., и она была даже введена во многих средних учебных заведениях. Его метод был основан на том, что наиболее легко и прочно запоминается все превратившееся в мысль и перешедшее в сознание, вследствие чего числа и слова были превращаемы им в целые фразы. Соч. его: «Lehrbuch der Mnemotechnik» (2 изд., Штутгарт, 1847) и «Worterbuch der M.» (ib., 1844). Коте различал, наряду с местной, или топической, М. древних и рефлекторной М., еще М. общую, основателем которой он был; последняя превращает все подлежащее запоминанию в образы. Соч. его: «Lehrbuch der M.» (2 изд., Гамбург, 1852), «Katechismus d. Gedachtnisskunst» (6 изд., 1887). Россия до последнего времени не знала у себя мнемонистов, хотя в период увлечения М. на Западе ею интересовались отчасти и у нас, напр. проф. Деллен (в Киеве), написавший «Kurzgefasste Geschichte und heutiger Standpunkt der Moemonik». В последнее время на книжном рынке появился ряд бездарных и безграмотных книжек по М. Для изучения, напр., иностранных языков предлагается отыскать русское слово, одинаково звучащее с иностранным, запомнить последнее и потом уже заучить его значение; так, французские слова:
adage – а даже = поговорка
herbe – герб = трава
demi – где мы = половина и т. д.
Для того, чтобы запомнить ряд имен, нужно составить из их начальных букв или слогов одно или несколько слов. Чтобы запомнить, напр., имена 9 муз, берутся начальные буквы, которые вместе составляют tum pekket, и по первой букве затем припоминается самое имя. Для запоминания чисел цифры заменяют буквами, а для того, чтобы легче было припомнить их числовое значение, берут слово, напр. т-р-у-д-о-л-ю-б-и-e, и сообразно с расположением в нем букв заменяют ими числовые величины: 1 = т, 2 = р, 3 = у, 4 = д, 5 = о, 6 = л, 7 = ю, п, 8 = б, 9 = i, и, 0 = е, ять, э. Если надо запомнить большое число, то составляется целая фраза из слов, начинающихся соответствующими буквами. Вообще необходимо заметить, что каждый человек создает для себя особенные мнемонические приемы. Истинный метод М. индивидуален; насколько в отдельных случаях остроумные мнемонические приемы могут быть уместны и даже полезны, настолько же стремление превратить М. в науку или искусство не имеет под собой никакой почвы.