Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Наконец, еще одна версия того, «почему аборигены съели Кука»: «Но есть, однако же, еще предположенье, / Что Кука съели из большого уваженья, / Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка: / “Ату, ребята! Хватайте Кука!”».

Эта ситуация напоминает наброски к стихотворению «Наши предки — люди темные и грубые…» (1967), где функцию колдуна и вождя папуасов выполняют жрецы: «Хитрые жрецы свои преследовали цели — / В жертву принести они трех воинов велели. / Принесли, конечно, принесли и съели» /2; 362/.

Жрецы названы хитрыми, а колдун в «Песенке про Кука» охарактеризован как хитрец

и злюка. Сравним это с ранней песней «Как в старинной русской сказке — дай бог памяти!..» (1962): «Как отпетые разбойники и недруги, / Колдуны и волшебники злые / Стали зелье варить, и стал весь мир другим, / И утро с вечером переменили».

Теперь дослушаем речь колдуна до конца: «“Кто уплетет его без соли и без лука, / Тот сильным, смелым, добрым будет, вроде Кука!”. / Кому-то под руку попался каменюка — / Метнул, гадюка, — и нету Кука!».

Кук назван сильным, смелым, добрым (на некоторых фонограммах — умным, смелым, добрым). А во время интервью на Пятигорском телевидении (14.09.1979) на вопрос В. Перевозчикова «Что вы цените в мужчинах?» Высоцкий ответил: «Сочетание доброты, силы и ума. Я когда надписываю фотографии пацанам, подросткам, даже детям, обязательно напишу ему: “Вырасти сильным, умным и добрым”».

Если Кука убили при помощи камня: «Кому-то под руку попался каменюка», — то и в «Притче о Правде» сам поэт, выступающий в образе Правды, окажется в подобной ситуации: «Правда смеялась, когда в нее камни бросали». А в «Балладе о Кокильоне» от лица толпы (то есть тех же дикарей) говорилось: «Да мы бы забросали каменьями Ньютона…» (сравним еще в «Балладе о чистых руках» А. Галича: «Безгрешный холуй, запасайся камнями, / Разучивай загодя праведный гнев!»).

По другой версии, упомянутой в «Песенке про Кука», главного героя убили с помощью «дубинки из бамбука», а в «Побеге на рывок» лирического героя будут избивать именно дубинкой: «Зря пугают тем светом: / Тут — с дубьем, там — с кнутом». Поэтому в «Песне солдата, идущего на войну» (1974) будет сказано: «Пока враги не бросили дубины, / Не обойтись без драки и войны» /4; 179/.

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки.

Сожгли и бросили дубинки из бамбука, — Переживают, что съели Кука.

Эта же мысль нашла отражение в стихотворении «Ах, откуда у меня грубые замашки?!» (1976), где поэт вновь говорит о себе в третьем лице: «Был раб божий, нес свой крест, были у раба вши, / Отрубили голову — испугались вшей, / Да, поплакав, разошлись, солоно хлебавши…» (точно так же «отрубили голову» и дикари: «Тюк прямо в темя — и нету Кука!»), и в «Райских яблоках» (1977), с тем же переживанием: «Убиенных щадят, отпевают и балуют раем. / Не скажу про живых, а покойников мы бережем».

Отметим еще перекличку с «Балладой о Кокильоне»: «Вспомните, как кончил век в Австралии / Легендарный, старый добрый Кук» /5; 433/ = «Простой безвестный гений безвременно угас» /4; 144/.

Первая редакция «Песенки про Кука» появилась в 1971 году, а в начале 1972го Высоцкий написал стихотворение «В лабиринте», где в похожих выражениях говорил об обстановке в стране и о своей судьбе: «Злобный король в этой стране / Повелевал» = «Дикарий вождь — он целый день палил из лука, / А был он бука, и был он злюка» (АР-10-170); «Бык Минотавр ждал в тишине / И убивал» = «Вошли тихонько, почти

без звука <…> Тюк прямо в темя — и нету Кука!» [1482] /5; 434/; «Кто-то хотел парня убить — / Видно, со зла» = «Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка <…> Кому-то под руку попался каменюка — / Метнул, гадюка, — и нету Кука!» («кто-то» = «кому-то»; «парня убить» = «нету Кука»; «со зла» = «злюка»).

1482

Мотив бееш^ушого вторжения толлы и преддтааителей власти, ккгдд они хооят расправитьья с лирическим героем и другими неугодными людьми, часто встречается в произведениях Высоцкого: «Вдруг сзади тихое шептанье раздалось» («Палач»), «Только сзади ктр-тр тихо вдруг вздохнул» («Вратарь»), «Круоят рученьки, но тихо, / Ничего не грврря» («Сказочная всторвт»), «Прокравшись огоррдсмт, полями, / Врнзсаи шило в шины, как кинжал» («Песня свтомобвлитес»).

В двух последних цитатах мы сталкиваемся с характерным для Высоцкого безымянным упоминанием представителей власти — кто-то и кому-то. Приведем еще несколько примеров и сравним их с песней про Кука: «Нет, кто-то крикнул: “Славный кок на судне Кука!”» /5; 434/ = «Кто-то крикнул: “Это ведьма виновата!”» («Песня о вещей Кассандре» /2; 19/), «И в той толпе один ханыга /Вскричал» («Прошу прощения заране…» /3; 484/), «Но узнал один ровесник — / Заорал: “Он пишет песни — / Пропустите дурака!”» («Сказочная история»; АР-14-152) (в последней цитате лирического героя назвали дураком, а в «Песне о вещей Кассандре» говорилось, что ясновидцев «держали в колдунах и в дураках»; АР-8-32).

Если в «Песенке про Кука» сказано: «В полном мраке жили дикари» (АР-10172), — то в стихотворении «В лабиринте» читаем: «Здесь, в темноте, / Эти и те / Чувствуют ночь».

В обоих случаях автор выводит себя в образе исторического или мифологического персонажа: «Легендарный, всем знакомый Кук» (АР-10-170) = «Миф это в детстве каждый прочел, / Черт побери! / Парень один к счастью прошел / Сквозь лабиринт. <…> С древним сюжетом / Знаком не один ты» («Легендарный» = «Миф»; «всем знакомый» = «каждый прочел… знаком не один ты»; «Кук» = «Парень»).

И даже начинаются эти тексты с одинакового обращения к слушателю (читателю): «Вспомните, как в берегам Австралии / Подплывал покойный ныне Кук» /5; 109/ = «Вспомните миф, древний сюжет» (АР-2-30).

Интересные параллели прослеживаются между «Песенкой про Кука» и «Чужим домом» (1974): в первом случае герой подплывают к острову, на котором живут дикари, а во втором — пригоняет коней к дому. И дом, и остров являются олицетворением Советского Союза, поэтому атмосфера там царит одинаковая: «В полном мраке жили дикари» (АР-10-172) = «Что за дом притих, / Погружен во мрак?».

В «Песенке про Кука» действуют дикари, а обитатели «чужого дома» говорят о себе: «Одичали мы, опрыщавели» (АР-8-25), — из чего следует их тождество.

О Куке сказано: «Он научил их песни петь» (АР-7-179). И поэтому лирический герой в «Чужом доме» просит указать ему «место, какое искал: / Где поют, а не стонут, / Где пол не покат». Кроме того, Кук «вместо крови дал им пить вино» /5; 433/, а лирический герой задает вопрос: «Кто хозяином здесь? Напоил бы вином!».