Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Однако после избиения и операции герой высыпается: «Очнулся я — еще темно. / Успел поспать и отдохнуть я» (АР-7-190) = «Очнулся я — на теле швы, / А в теле — мало сил» /5; 407/. И если в последней песне у него мало сил, то и в первой он «рано утром <…> встал, от слабости шатаясь». Кроме того, после операции он говорит: «Медбрат меня кормил, / И все врачи со мной на Вы…» (АР-11-56), — а после избиения ему «сердобольные мальчики / Дали спать на диванчике».
В первом случае герой, проснувшись после избиения, увидел, что «на окне — стальные прутья», а во втором, очнувшись после операции, обнаружил, что «зашторено окно» (АР-11-56). И в итоге в песне «Вот главный вход…» он «вышел в дверь», то есть изменил своим принципам, а в «Истории болезни» — «с врачами мил» (АР-11-56).
В 1967 году пишется «Путешествие в прошлое», которое также во многих отношениях предвосхищает медицинскую трилогию.
В обоих произведениях лирический герой вспоминает, что он натворил вчера: «Ой, где был я
Если в «Путешествии» герой «хозяйку ругал, всех хотел застращать», то в песне «Ошибка вышла» он начинает «стращать» своих мучителей: «Я требовал и угрожал <..> “Эй! За пристрастный ваш допрос / Придется отвечать!”».
В обеих песнях герой «орет»: «Будто песни орал» = «… но я как заору: / “Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!”»; оказывается голым: «Будто голым скакал» = «Лежу я голый, как сокол»; и подвергается насилию: «Навалились гурьбой, стали руки вязать» = «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». Причем в «Истории болезни» на него тоже навалились гурьбой: «Мне обложили шею льдом — / Спешат, рубаху рвут».
Своих мучителей герой называет неопределенными местоимениями: «Кто плевал мне в лицо…» /2; 27/ = «В моей запекшейся крови / Кой-кто намочит крылья» /5; 404/ (такой же прием используется в стихотворении 1970 года: «Мне в душу ступит кто-то посторонний, / А может, даже плюнет, — что ему?!»).
Совпадает и дальнейшее описание пыток: «Кто плевал мне в лицо, а кто водку лил в рот…» /2; 27/ = «И газ в мою гортань потек / Приятным алкоголем /5; 405/; «А какой-то танцор / Бил ногами в живот» /2; 27/ = «Трудился он над животом <…> Когда ударили под дых, / Я — глотку на замок» /5; 387/.
В обоих случаях герой прибегает к хитрости, чтобы усыпить бдительность своих мучителей: «Сделал вид, что пошел на попятную» /2; 27/ = «Прикинусь я, что глуп да прост» /5; 396/, «И я под шизика кошу» /5; 380/.
В ранней песне эта хитрость выглядит так: «Развяжите, — кричал, — да и дело с концом!». А в черновиках песни «Ошибка вышла» он говорит: «Ремень, он вот он — на, держи, / А руки не вяжите'”» /5; 373/ (причем кричал он и в этой песне: «Кричу: “Начальник, не тужи <…> Хватайте и вяжите!”» /5; 381/). Однако в основной редакции его связали: «Подручный — бывший психопат — / Вязал мои запястья». И все эти издевательства его мучители воспринимают как забаву: «А в конце уже все позабавились» /2; 27/ = «Кругом полно веселых лиц — / Участников игры» /5; 389/.
Далее наблюдается ряд параллелей с «Историей болезни»: «И откуда взялось / Столько силы в руках?» = «Я злую ловкость ощутил»; «Я, как раненый зверь, / Напоследок чудил» /2; 28/ = «И прыгнул, как марран» /5; 404/. А черновой вариант «Путешествия в прошлое»: «Я, как раненый бык на арене, чудил» /2; 338/, - напоминает основную редакцию «Истории болезни»: «Я ухмыляюсь красным ртом, / Как на манеже шут. <…> Я был здоров, здоров, как бык» /5; 85 — 86/ (причем в песне «Ошибка вышла» он тоже «чудил»: «Чудил, грозил и умолял, / Юлил и унижался»; АР-11-40).
В обоих случаях герой стремится разбить стекло: «Выбил окна и дверь» = «И фельдшер еле защитил / Рентгеновский экран» (впервые данный мотив возник в песне «Вот главный вход…»: «А выходить стараюсь в окна»).
Вместе с тем следует отметить и некоторые различия, которые, правда, не влияют на общую картину.
В «Путешествии в прошлое» герой «рвал рубаху и бил себя в грудь», а в «Диагнозе» и в «Истории болезни» это делают его мучители: «Но не лист перо стальное — / Грудь проткнуло, как стилет…», «Спешат, рубаху рвут».
Кроме того, в ранней песне герой «говорил, будто все меня продали», а в песне «Ошибка вышла» он констатирует, что сам лично во время допроса и пыток никого не продал: «Я ничего им не сказал, / Ни на кого не показал» (как в песне «Я из дела ушел»: «Я не продал друзей — без меня даже выиграл кто-то» /4; 286/).
Менее чем за год до «Путешествия в прошлое» появилась «Песня про Тау-Кита» (июнь 1966), в которой китайские реалии являются эвфемизмом советских, и вполне естественно, что обнаруживаются сходства между атмосферой на Тау-Кита и обстановкой в психбольнице, а также между тау-китянами и врачами: «Всё стало для нас неприятно» (АР-5-68) = «Мне муторно, отвратно» /5; 380/; «В ответ они чем-то мигнули» /1; 222/ = «Он мне подмигивал хитро» (АР-11-62) (так же вел себя черт в песне «Про черта»: «…корчил рожи и моргал», —
1921
РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 2.
1922
РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 7об.
1923
Далее этот мотив встречается в концовке «Песни о вещей Кассандре»: «Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев, — / Во все века сжигали люди на кострах, / Во все века держали люди в дураках». Именно так власть относилась и к самому поэту: «Царь русский пришел в соболях и бобрах, / Сказал вместо “Здравствуйте” — “Попка-дфуак”» («Песня попугая»; черновик — АР-1-138), «Дурак!\ Вот как! Что ж, я готов! / Итак, ваш выстрел первый» («.Дворянская песня»), «Ихний Дядька с Красной Пресни / Заорал: “Он пишет песни — / Пропустите дурака” («Сказочная история»; черновик — АР-14-152), «Мышленье в ём неразвито» («Гербарий»).
В первом случае оппоненты лирического героя говорят на тау-китянском, а во втором — главврач пишет протокол на латыни.
Впервые же этот мотив возник в песне «Про личность в штатском» (1965), где сотрудник КГБ «писал на эсперанто / Всё как есть!» (С5Т-1-336). Неудивительно, что данная песня обнаруживает множество параллелей с «Историей болезни»: «Он писал для конспирации / Без всякой пунктуации — / Не прочесть» (С5Т-1-336) = «И там писал он всё подряд / Без точек и полей»265, «Легко сказать… Но как прочту / Проклятую латынь!» 15; 385/; («он писал» = «писал он»; «без всякой пунктуации» = «без точек и полей»; «не прочесть» = «как прочту»); «Про себя увидел тоже: / Глуп, не нужен, не надежен»266 /1; 445/ = «Хотя для них я глуп и прост…»: «Глуп, не нужен, не надежен» = «“А ваша подпись не нужна — / Нам без нее всё ясно”».
Про кагэбэшника герой говорит: «Он писал — такая стерва!..», — и столь же нелицеприятно он обращается к врачам: «Мне кровь отсасывать не сметь / Сквозь трубочки, гадюки (падлюки)! / Я больше не хочу сидеть, / Сложа худые руки» [1924] ; причем если кагэбэшник «всю ночь писал и вот уснул», то и главврач долго писал протокол, после чего утомился: «А это доктор, он устал: / Вон смотрит обалдело» /5; 400/.
Перечислим еще некоторые сходства: «Получалось, будто пьянь я» /1; 445/ = «Я перепил вчера» /5; 400/; «Личность в штатском — парень рыжий» = «Все рыжую чертовку ждут»; «Соблюдал свою секретность» = «Чего строчишь? А ну, покажь / Секретную муру!»; «Это значит — не увижу / Я ни Риму, ни Парижу / Никогда!» = «Здесь вам не Лондон, не Париж!» /5; 381/, «И ворон крикнул: “Nevermore!”» /5; 80/; «Он везде за мною следом» = «Когда б за мной не глаз да глаз…» [1925] [1926] [1927] ; «Заглянул в его тетрадку» = «Взглянул я — ёкнуло нутро: / Знакомая работа! / Как бойко ёрзало перо, / Перечисляя что-то»269.
1924
РГАЛИ. Ф. 3004. Оп. 1. Ед. хр. 33. Л. 22.
1925
РГАЛИ. Ф. 3004. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 22об.
1926
РГАЛИ. Ф. 33^0)0^. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 7.
1927
РГАЛИ. Ф. 330^. On. 1. Ед. хр. 33. Л. 2