Енох
Шрифт:
- Ты хочешь познать Его земной глупостью?
- Мы прилепляемся к Богу через моление. А ты предлагаешь мне прилепиться к знанию, к чарам для наших душ.
- Ты - бездельник, Енох!
– ласково сказал Тувалкаин, почти ласково.
– Только и знаешь, что приносить жертвы Богу. И других учишь тому же. Потому что ничему другому научить не можешь. Неужели твой Бог, как ты утверждаешь, сотворивший небо и землю, сотворивший человека по образу Своему и подобию, - неужели твой Бог против человека-творца?
- Со-творцами Ему многие из нас будут в мире духовном, хотя приобщиться к этому духовному со-творчеству можно еще здесь, на земле,
- Тебя послушаешь, Енох, так знания совсем мешают жить. А между тем это груз, который делает нашу жизнь легче.
- Жизнь - возможно, но не жизнь после смерти.
- И что, знания и молитву нельзя никак совместить?
- Если бы ты знал, Тувалкаин, сколько бед принесут твои знания в будущем, сколько разрушений, сколько страданий! И сколько несвободы! Твоя мудрость - демоническая, ее глубина - глубина лукавства. Признайся сам себе, разве ты, приступая к своим опытам, не обращаешься к богам, прося их внушения? Без их помощи ты не добудешь знания своим умом, каким бы гениальным ты самому себе не казался. Ты думаешь, ты творишь благодаря своей мудрости, а мудрость эта не твоя. Разве не живет в тебе демон? Разве не слышишь ты голоса внутри себя? И не поступаешь так, как он велит тебе? Придет время, и ты решишь, что сам, без богов и жрецов сможешь добывать знания. Это будет твоя духовная смерть!
- Енох, если бы не мы, сифиты до сих пор ели бы щепками.
- Небесные сокровища, - продолжал Енох, не обращая внимания на реплику Тувалкаина, - постигаются верной душой. Если бы ты слушал меня, Тувалкаин, и верил мне, то со временем глаза твоей души увидели бы свет ангельский и свет Божий. А сейчас глаза твоей души закрыты, и ты пьешь из чаши демонов.
- Болтовня! Я только не пойму - твоя она или Иавала-скотовода?..
- Иавал видит плотским умом, он не созерцал пресветлого света Божия, он даже не верит тем, кто рассказывает про ангелов, он только пишет про них.
- А какая разница, Енох?
- Как бы ты не представлял минерал солнечного цвета, который не дает металлической проказы, как бы ни описывал его в своих книгах, если его не будет в твоих руках, ты не станешь его владельцем. Так и Иавал-скотовод. Сколько бы он ни описывал ангелов, он не увидит их.
- Ты же еще не видел ангелов, когда рисовал их на стенах твоего дома?
- Я слышал о них из преданий, идущих от Адама и Евы. И поверил им всей душой.
Казалось, горной дороге не будет конца, но колесницы прогрохотали по горбатому мостику через речку, кони шарахнулись в сторону и при мутном свете луны понесли по равнине.
- Мне помнится, у Иавала в пергаменте что-то написано про то, как мы едем с тобой в город, Енох?
– Тувалкаин развернул пергамент.
– Как же!.. "Они выехали на равнину, и снова пошел снег".
– Тувалкаин отдернул полы. Ветер и снег ворвались под кожаный кузов. Тувалкаин рассмеялся. Енох улыбнулся и с наслаждением вдохнул снежный воздух.
- Никогда не привыкну к резким переменам погоды, - пожаловался Тувалкаин.
- После потопа такого не будет, - сказал Енох.
- Да? У Иавала-скотовода в пергаменте нет таких слов, - сказал Тувалкаин, посмеиваясь. Но вот улыбка исчезла. Он внимательно читал.
- Читай вслух, - попросил Енох. Тувалкаин будто очнулся, посмотрел внимательно на Еноха и, подняв пергамент поближе к светильнику, стал читать: - "Тувалкаин был еще молод и по крутой лестнице..."
41.
– "Тувалкаин
В глубине ее на устланной коврами кровати сидела его мать Цилла, одетая по-домашнему, простоволосая, босиком. Возле нее вертелась двухгодовалая девочка, младшая сестра Тувалкаина. Она чему-то по-детски смеялась и к чему-то тянула ручонки. Напротив Циллы, широко расставив ноги, стоял в дорожном плаще Ламех и перекидывал из руки в руку оранжевый тряпичный мяч в виде солнца. Мяч радовал девочку, к нему она тянула ручонки. Тувалкаин поймал себя на мысли, что отец перекидывает из руки в руку свою огромную лысую голову. Ламех обернулся на шаги и вопросительно улыбнулся. Он чуть наклонился и кинул мяч девочке, но она не поймала. Ламех поднял мяч и снова кинул его девочке, и она снова не удержала его, но требовала:
- Мне - солнце! Мне!
– Ламех вложил солнце в руки девочки и долгим взглядом остановился на узком полированном ларчике в руках сына. Поежился и вдруг спросил Тувалкаина:
- Хочешь пшеничного вина?
- Не откажусь!
– ответил Тувалкаин. Хотел сказать бодро, но получилось натянуто.
– Я промок и озяб.
- Цилла, распорядись, чтобы нам принесли пшеничного вина.
– Ламех догадался, что именно принес ему сын.
Цилла с дочкой покинули комнату. Девочка капризно требовала солнце.
- Отец, я выковал меч, который обещал подарить тебе!
- Далеко ли находится этот меч, сын?
– спросил Ламех не отводя взгляда от полированного ларца в руках Тувалкаина.
- Недалеко.
- И мой сын сегодня подарит его мне?
- Этот меч предназначен для тебя, отец!
- Предназначен? Кем?
- Богами!
- Богами? Стало быть, нам надо ждать от них еще каких-нибудь знамений?
- Каких еще знамений тебе надо, отец, когда проклятие, тяготеющее над Каином, начинает сбываться. Уже много лет каинитянки рожают только девочек. Скоро наши поля некому будет обрабатывать.
- Есть уже семьи, где смешанные браки дали потомство.
- Это исключение, отец!
– Тувалкаин кисло поморщился.
– Каин сдерживает сифитов. Если бы...
Слуга принес пшеничного вина и удалился. Тувалкаин осушил чашу. Грязная вода с подошв и подола плаща сделала под Тувалкаином лужу.
- Неужели позор Каина будет вечно тяготеть над нами, отец? Каинитянки нравятся сифитам, и они этого не скрывают. Если бы не было Каина, никто и ничто не препятствовало бы смешанным бракам. Но это предубеждение сифитов по отношению к Каину! Именно к Каину, отец! Не ко всем каинитам, а к Каину...
- Ты не боишься так говорить, сын?
- Боюсь! Но если и ты будешь бояться, отец...
- То - что?
- Тогда позор Каина будет тяготеть над нами до тех пор, пока мы не вымрем.
– Он положил на стол полированный узкий ящик и открыл крышку. Ламех долго смотрел на меч.
- Это чудо, - прошептал он и осторожно взял меч в руку.
– Это чудо!
– шептал он, любуясь мечом.
- Этим мечом можно избавить наш род от позора!
- От позора можно избавить наш род и кухонным ножом, сын мой, но ты сотворил чудо, - шептал Ламех, любуясь мечом. И Тувалкаин отметил, что в глазах у отца тот же простосердечный восторг, что был у маленькой дочери, когда она тянула руки к оранжевому мячу.