Энола Холмс и маркиз в мышеловке

Спрингер Нэнси

— Заставлю, и имею на это полное право, — спокойно ответил Майкрофт.

— В смысле? Доставите меня в школу в кандалах?

Майкрофт закатил глаза.

— Вся в мать, — заявил он, обращаясь к потолку, а затем посмотрел на меня так мученически, так, что я застыла на месте. Удивительно ласковым тоном он произнес: — Энола, по закону я располагаю полной властью и над тобой, и над твоей матерью. И имею право посадить тебя под домашний арест, пока ты не одумаешься, или принять иные меры для достижения нужного мне результата. Более того, я несу за тебя ответственность как старший брат, а ты

слишком долго находилась здесь без надзора, и это видно невооруженным глазом. Вероятно, я прибыл как раз вовремя, чтобы не позволить тебе загубить свою жизнь. И ты будешь меня слушаться.

И я наконец поняла, как чувствовала себя мама после папиной смерти, почему она не навещала моих братьев в Лондоне, не приглашала их к нам в Фернделл-парк.

Зачем вытягивала деньги из Майкрофта.

Я встала из-за стола:

— Знаете, внезапно пропал аппетит. Прошу меня извинить.

Хотелось бы сказать, что из комнаты я вышла с холодным достоинством, но на самом деле я споткнулась о подол юбки и чуть не упала.

Глава шестая

Ночью я никак не могла уснуть. Даже ложиться мне не хотелось. В ночной сорочке я мерила шагами спальню — в моем представлении точно так же бродил по клетке лев в лондонском зоопарке. Наконец я притушила свет керосиновой лампы, задула свечи и легла в кровать, но глаза не желали закрываться. Слышно было, как Майкрофт заходит в гостевую спальню, как поднимаются на верхний этаж мистер и миссис Лэйн — там располагались их комнаты. Время шло, а я все лежала и смотрела в потолок.

Причина моих переживаний, однако, была не так очевидна, как могло показаться. Да, меня разозлил Майкрофт, но больше всего я расстраивалась из-за мыслей о матери: от них чуть ли не кружилась голова. Как-то странно размышлять о ней как о личности, а не просто как о маме. Человеком она была и сильным и слабым одновременно. Тоже чувствовала себя ущемленной, как и я. Так же остро понимала, насколько несправедливо к ней относятся. Как и я, вынуждена была подчиняться. Ей тоже хотелось вырваться из клетки, взбунтоваться — но я не знала, удастся ли мне повторить ее подвиг.

У нее все получилось. Она дала им достойный отпор.

Однако почему мать не забрала меня с собой?

Я отбросила одеяло и спрыгнула с постели, подняла фитиль керосиновой лампы и подошла к письменному столу. Сейчас даже очаровательный узор из букетиков по краям стола не мог поднять мне настроение. Я достала из своего набора для рисования карандаш и бумагу и нарисовала грубую карикатуру на мать: с морщинами и обвислыми щеками, вытянутыми в тугую линию губами, в шляпе, которая еще называлась «трехэтажным домиком с подвалом», и коротком жакете, с черным зонтом, выставленным вперед подобно мечу, и дурацкой, пышной юбкой с длинным подолом, волочившимся по земле.

Почему она ничего мне не рассказала?! Почему бросила меня одну?!

Что ж, конечно, ей не хотелось доверять важную тайну маленькой девочке, как ни обидно это признавать... Но она могла хотя бы оставить мне прощальное письмо, записку с объяснениями?

И почему, ну почему мать сбежала именно в мой день рождения?!

Наверняка у нее была на то веская причина. Мама ничего не делала просто так. Но какая?

Ну конечно...

Я резко выпрямилась и разинула рот. Все ясно!

Так вот что ею двигало.

Разумно. Мама хитрая.

Очень-очень хитрая.

Она все-таки оставила мне послание.

В подарке.

На день рождения. Вот почему она ушла именно тогда. Чтобы незаметно, под видом подарка...

Я вскочила со стула. Куда же я ее положила? Пришлось взять в руку свечу и осмотреться. На полке с книгами ее не было. Как и на столе, комоде, раковине, кровати. Ни на игрушечном Ноевом ковчеге, ни на деревянной лошадке она не лежала. Словно в дурмане я ломала свою глупую голову над тем, где же...

Нашла! В кукольном домике, с которым я уже давно не играла, валялась тонкая брошюрка — написанная, сшитая и выкрашенная вручную.

Сборник шифров, который мама передала мне через миссис Лэйн.

Я схватила его и открыла на первой странице. Маминым небрежным почерком там было выведено:

АЛО НЭИ ЩИВ ХИО МХА МВТ НАЗ ИРХ

От одного взгляда на шифр мне захотелось плакать, и я зажмурилась.

Ну же, Энола, пораскинь мозгами.

В голове снова раздался голос матери: «Ты и одна прекрасно справишься, Энола».

Я открыла глаза и уставилась на бессмысленную на первый взгляд цепочку символов. И глубоко задумалась.

Что ж. Для начала следует отметить, что предложение не может состоять из слов по три буквы каждое.

Я взяла чистый лист бумаги, придвинула керосиновую лампу к себе поближе, с другой стороны поставила свечу и переписала все слитно:

АЛОНЭИЩИВХИОМХАМЕТНАЗИРХ

В глаза бросились первые пять букв — «АЛОНЭ».

Наоборот они читались как «ЭНОЛА».

Попробуем перевернуть шифр задом наперед.

ХРИЗАНТЕМАХМОИХВИЩИЭНОЛА

Я зацепилась за слово «моих». Мама написала о себе?

МОИХ В ИЩИ ЭНОЛА

Что-то не так с порядком слов.

ЭНОЛА ИЩИ В МОИХ

Ну конечно! ХРИЗАНТЕМАХ. «Энола, ищи в моих хризантемах»! Как же я сразу не догадалась по цветам, нарисованным на странице! Золотистым и красновато-коричневым.

Я разгадала шифр.

Не такая уж я и глупая.

Или все же глупая, поскольку не понимаю, что мама хотела этим сказать? «Ищи в моих хризантемах»? Неужели она что-то закопала в клумбе? Нет, вряд ли. Мама, наверное, в жизни лопаты в руках не держала. За растениями ухаживал Дик, а ей возиться в саду не нравилось; она считала, что выносливые цветы — вроде хризантем — и без нее не завянут.

Хризантемы в саду. Какие из них можно назвать мамиными?

Напольные часы на первом этаже пробили два ночи. Обычно я в это время видела десятый сон и вот впервые засиделась допоздна. Голова у меня кружилась, мысли разбегались.