Энола Холмс и маркиз в мышеловке
Шрифт:
Я устала и уже не была так взбудоражена, как немногим ранее, и вполне могла бы уснуть. Вот только мне не хотелось ложиться в постель.
Минутку. Мама подарила мне еще одну книжку. «ТАЙНЫЙ ЯЗЫК ЦВЕТОВ». Я пробежалась по алфавитному указателю и открыла страницу со значением хризантем.
«Хризантемы говорят о родственных чувствах и намекают на расположение».
Намек на расположение — лучше, чем ничего.
Я на всякий случай проверила значение душистого горошка.
«Прощание
Разлукой.
Я долистала до чертополоха.
«Вызов».
Я мрачно улыбнулась.
Все-таки мама оставила мне послание. Разлука и вызов в японской вазе. В светлой гостиной, украшенной сотнями акварелей...
Акварельных цветов!
Я расплылась в улыбке и прошептала себе под нос:
— Вот оно что, Энола!
В «моих» хризантемах могло означать только одно: «в тех, которые я нарисовала».
Поместила в рамку и повесила на стену в своей гостиной.
Сомнений нет.
Очевидно, что моя догадка верна, и хотя я не представляю, что можно найти «в» картине, было бы глупо не спуститься и не проверить. Немедленно. Под покровом ночи. Чтобы никто, особенно Майкрофт, об этом не узнал.
Девочкам полагается играть в куклы, и заботливые взрослые не раз дарили мне их. Лично я терпеть не могла кукол и при первой же возможности отрывала им головы, но кое в чем они оказались полезны.
Я достала ключ из полого черепа куклы с пшеничными волосами, который использовала как тайник. Затем я опустила фитиль керосиновой лампы, захватила с собой свечу и осторожно приоткрыла дверь спальни, стараясь не произвести ни звука.
Комнаты матери располагались в другом конце коридора, прямо напротив гостевых.
А там спал Майкрофт.
То есть я надеялась, что он спал.
И крепко.
Я встала на цыпочки и босиком вышла из комнаты.
Когда я проходила мимо закрытой двери спальни Майкрофта, до меня донесся гулкий звук, похожий на хрюканье довольного кабана, который разлегся на солнышке.
Мой брат храпел.
А значит, и правда крепко спал.
Прекрасно.
Я медленно вставила ключ в замочную скважину и так же медленно его повернула, но все равно раздался тихий щелчок. А когда я открыла дверь, заскрипели петли.
Храп Майкрофта прервался, и он громко закряхтел.
Я обернулась и застыла на месте.
Послышался шорох, заскрипела кровать — видимо, Майкрофт переворачивался на другой бок. Храп возобновился.
Я проскользнула в мамины комнаты, затворила за собой дверь и вздохнула с облегчением.
Переведя дыхание, я поднесла свечу к стене.
Каких цветов только не было на картинах!
Я внимательно изучила акварели на всех четырех стенах. Слабый огонек свечи не облегчал мне задачу,
Даже стоя на цыпочках, я дотягивалась только до края рамки — хрупкой, как будто сделанной из бамбуковых стеблей, подобно всей мебели в маминой гостиной. Концы стеблей пересекались и торчали в стороны. Я осторожно сняла рисунок с гвоздя, отнесла его на кофейный столик и поставила рядом свечу.
«Энола, ищи в моих хризантемах».
Я не раз видела, как мама вставляла картину в рамку. Сначала она укладывала рамку на стол лицевой стороной вниз. Накрывала чистым стеклом. Затем шла эдакая внутренняя рамка из плотной, слегка подцвеченной бумаги. К ней мама приклеивала верхний край рисунка. А к оборотной стороне рисунка — тонкий деревянный задник, выкрашенный в белый. По краям рамки привинчивались шурупы, чтобы конструкция не развалилась. Наконец мама накрывала все это листом картона, чтобы спрятать шурупы и защитить картину от пыли.
Я перевернула хризантемы и посмотрела на картон.
Глубоко вдохнув, подцепила край ногтем, надеясь снять весь лист одним движением, но в результате оторвала только длинную коричневую полоску. Но это ерунда. Главное, что между картоном и деревянным задником я кое-что заметила. Сложенное в несколько раз. Белое.
Записка от мамы!
Письмо, в котором она все мне объяснит, выразит сожаление и любовь, возможно, пригласит к ней присоединиться...
Сердце у меня стучало как сумасшедшее. «Пожалуйста, только бы я угадала!» — бормотала я про себя, дрожащими пальцами вытаскивая бумажку из-под картона.
Выудив хрустящий листок на свет, я поспешно его развернула.
Да, это было послание от мамы. Но не то, на которое я надеялась.
Она оставила мне сто фунтов одной банкнотой.
Большинство семей из простого народа и в год столько не получают.
Но не этого я от нее ждала.
Признаюсь честно: я плакала, лежа в постели, пока не уснула. Но сон был глубоким, и никто его не тревожил. Только утром миссис Лэйн зашла ко мне и спросила, не заболела ли я.
— Нет, — ответила я, — просто устала.
Она вышла в коридор и прошептала кому-то — вероятно, своему супругу:
— Она совсем разбита, бедняжка. И неудивительно!
Я снова задремала и проснулась около полудня, но вставать не спешила, несмотря на то, что готова была съесть первый и второй завтрак в один присест. Еще какое-то время я валялась на кровати, обдумывая события прошедшей ночи на свежую голову.
Что ж. Ожидала я другого, но деньги — это тоже неплохо.
Мама тайком передала мне крупную сумму.
Полученную, несомненно, от Майкрофта.