Эрос и Танатос

Казаков Алексей Викторович

Но однажды это всё-таки случилось. Сразу после выпускного бала в школе. Он не знал, зачем ему это надо было. Родители Феи уехали в деревню к родственникам, и она позвала Толика по-соседски на чай, а потом они оказались на соседних подушках. В темноте в комнате слышалось глухое постукивание камней, и Толик не сразу сообразил, что это всё никак не угомонятся, не улягутся спать водные черепахи в аквариуме. В темноте белел крылом неведомой птицы бок заварного чайника, отражавший зыбкий свет далёкого уличного фонаря. Фея уснула на руке Толика. Её волосы щекотали ему шею. Он осторожно высвободился, досадуя и на себя, и на Фею. Подошёл к окну. Рассеянно смотрел, как колеблется на асфальте свет уличного фонаря, раскачиваемого ветром.

И как

теперь им, соседям, общаться во дворе, на улице? Ведь их отношения перешли в новую фазу, и не получится не придавать этому значения. Впрочем, это, может быть, лишь ему так казалось под давлением внушённых с детства стереотипов реакций и поведения в тех или иных ситуациях? Может, для Феи это было проще? Но нет, не было, и Толик в этом вскоре убедился. Последовали с её стороны долгие и навязчивые, порой ноющие, нудные и хнычущие признания в любви, пожелания быть рядом. «Я всё поняла, – сказала она однажды. – Я больше ни о чём тебя не буду просить и не буду даже на эту тему разговор заводить. Мне хорошо от того, что мы живём рядом, соседи всё-ж таки. Я, Толь, радоваться за тебя буду…»

…И кто бы мог подумать, что она попробует вскрыть себе вены в ванной, едва только Толик с родителями внезапно, поспешно и даже, можно сказать, судорожно отбыл за океан? (Как только наступили новые времена, у отца Толика вдруг обозначилась сестра в Канаде).

Фею-Дашу еле спасли, мать, к счастью, вернулась домой в этот день раньше времени, отпросившись к врачу и забежав в квартиру взять какие-то вещи. Фея уже была еле жива, плавала в красной жиже в ванне. Откачали. Точнее – быстро вкачали в вены девушки кровезаменитель, а потом и донорскую кровь. Два месяца пролежала в больнице. От всех этих переживаний вскоре скончалась мать Феи, незадолго до того похоронившая мужа-алкоголика, отца дочери. И осталась конопатая толстушка с золотой косой совсем одна. Оттого поспешила выскочить замуж, да, видать, скачок косой-кривой вышел, недолго длилась эта «лав стори». Но это уже было без Толика, он обо всём этом узнал много позже, когда стал искать старых друзей в социальных сетях.

…Но как построить свою линию поведения сейчас, во время этого его странного визита, которому он не мог найти определения? Она рада ему? Или просто вежлива? Об этом Толик думал, потягивая густой ягодный коктейль. Семена клубники скрипели на зубах. Это раздражало. Или его раздражала вынужденная необходимость проводить время с Феей, чья красивая коса осталось далеко в прошлом, а склонность к полноте, наоборот, проявилась во всей «красе»?..

И тут он заметил, что она смотрит на него влюблёнными глазами, как и много лет назад.

Он тихо поднялся с постели, хотя понимал, что мог бы шуметь и даже немного греметь – она спит беспробудно. Доза того, что он подмешал ей в вино, была почти рискованной. Но он готовился тщательно, всё было рассчитано до миллиграмма. Вытащил из наплечной сумки портативную циркулярную пилу на аккумуляторе, подошёл к стене перед дверью, ведущую в соседнюю смежную комнату. Две ладони от верхнего косяка, два – влево от бокового. Визг пилы – короткий, быстрый. Толик посмотрел на Фею: она нахмурилась во сне, забеспокоилась, потом успокоилась, продолжала мирно спать. Дело было сделано – тайник прабабки был вскрыт, Толик открыл жестяную коробку, некогда красочную, в орнаментах, с мини-натюрмортами на боковых сторонках и на крышке, а теперь засыпанную серой пылью, с ржавыми царапинами. Можно разобрать полустёршуюся надпись «Затйник. Наборъ для дтей. Фабрика конфектъ…» Золотые николаевские червонцы целы и невредимы. Отчеканенные при монархии, монеты молча и стойко пережили всё то, что перенесли обитавшие в этой комнате люди: революции, войны, голод, разочарования и иллюзии, тоталитаризм, большевизм, демократию, капитализм, болезни, смерти и рождения, любовь и предательства, эйфории и депрессии, взлёты вдохновения и расстройства желудка, сердечные приступы и задушевные беседы… Золотым червонцам всё нипочём. Они невозмутимы, и теперь готовы передать ему, Толику, свою магическую силу.

Он узнал о тайнике

ещё десятиклассником. После похорон бабушки нашёл в её архиве письме от её матери, его прабабушки, которую никогда не видел вживую, а лишь на старой фотографии – в шляпке, с зонтиком на аллее дореволюционного парка. Потом от уютного и мирного парка, а потом и вовсе от сего бренного и суетного мира унесли прабабушку две революции, гражданская война и тиф. Толик не рассказал родителям о письме, он готовился вскрыть клад тайно и самолично, потому что знал, что законопослушный отец обязательно заявит властям о находке, и тогда – пожалуйста, будьте довольны крохами с государственного барского стола… Ну уж нет. Ворьё тянет из казны миллионы, а тут делиться, отдавать три четверти стоимости клада? С какой такой стати?

Толик наметил вскрытие тайника на время отпуска родителей, но тут случился тот самый срочный отъезд в Канаду: торопились, боялись, что опять закроют границы и восстанет из гроба пресловутый «железный занавес». Никак не удавалось в момент сборов выкроить момент, чтобы вырезать из стены четырёхугольник и добраться до содержимого. Это был самый настоящий клад в стене старого одноэтажного дома, построенного в начале XX века и бывшего когда-то семейным гнёздышком средней руки местного купца, – прапрадеда и его семьи. Потом его дочь, бабушка Анатолия, продолжала жить в фамильном гнёздышке, но это уже не была её собственность, дом стал муниципальным, его разделили на две части.

Чем ближе был день отъезда, тем острее Толик понимал, что если даже он вытащит клад, то не успеет им распорядиться, а вывезти его не дадут. Дело отложилось на неопределённое время.

Уже в Канаде он узнал, что Фея, стоявшая ещё с советских времён в очереди «на расширение жилья», получила после перепланировки дома одну из комнат, в которых раньше жил Толик с родителями. А значит, Даша Фефёлкина заполучила и волшебную стену комнаты, хранившую в себе то, что несло в себе концентрацию чудесного способа исполнения любых, даже самых дерзких желаний: золотые кружочки с профилем последнего русского царя и гербом империи…

И вот наступил подходящий момент. Пришлось придумывать эту комедию с псевдо-командировкой, с социальной сетью, брать отпуск, лететь в Москву, потом слушать, как стучит железными костями поезд…

Фея спала и улыбалась во сне, как счастливый ребёнок, ещё не раскусивший орех сорта «жизнь» с горькой, гниловатой сердцевиной.

Толик устало сел на стул у стола, застеленного исполосованной ножевыми шрамами скатертью. На столе стояла полупустая банка растворимого кофе. Над сахарницей, где лежал прессованный рафинад в форме сердечек, вилась муха. Толик поморщился, то ли от пошлости этих сахарных сердечек, то ли от брезгливости при виде мухи, то ли от отвращения к себе и всему сущему. «Все мы – лишь пешки Великого Программиста. Ведь это он заложил непонятно зачем и для кого эти программы: рождение, размножение, смерть… Это он, развлекаясь, придумал глобальные программы добра и зла. Сегодня я своей личностью воспроизвожу программу зла. Но не я её задумал, не я активировал… Разве я виноват, что действую согласно навязанному мне алгоритму, по формулам, которым нельзя сопротивляться… Или можно?… А… впрочем, хватит, надо забирать коробку и мотать отсюда быстрее. Пока эта фея конопатая, дурочка-с-переулочка, не проснулась. Надо срочно выезжать в Москву и решать вопрос с банкиром, который ждёт золотые червонцы. И ждать деньги по безналу уже в Торонто».

Он включил электрический чайник, который сразу зашумел.

Девушка забеспокоилась в постели. Перевернулась на другой бок. Толик посмотрел на веснушчатую руку Феи и вдруг явственно увидел на её запястье толстый, немного синюшный, шрам. Тот самый… Это был оставшийся на всю жизнь след, напоминание о бурной, горячей ночи после школьного выпускного, когда они стали близки. Но их отношения длились совсем недолго, а вовсе не целую жизнь, чего, вероятно хотела девушка с толстой золотой косой. Золотая коса… золотые монеты… золото… зло… зло как программа… человек как персонаж галактической компьютерной игры… Мысли заметались, в душе стало тяжело и колко.