Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
– Гарри, ты думаешь, что в директорских апартаментах камин всего один? И что спальню и личный кабинет зимой используют для хранения скоропортящихся продуктов, а директора спят, свернувшись на коврике у камина, как кошки?
Я представляю себе Дамблдора или Северуса, которые, поплотнее закутавшись в мантию, укладываются спать на коврике у камина, а назойливые портреты желают им спокойной ночи, и пытаюсь смеяться. Получается у меня пока плохо.
– Ну, если директором стала бы Мак Гонагалл, это было бы вполне логично, - говорю я.
– И на отоплении апартаментов можно было бы сэкономить.
Он фыркает, пытается не рассмеяться, видимо, тоже представил себе Мак Гонагалл в ее полосато-усатом обличье на том самом коврике. А я продолжаю:
– Она же вчера сама говорила, что она кошка драная…
–
А что делать? Я всегда слышу то, что мне не предназначается, такой уж я человек. Просто так сложилось, что здесь в Греймор-хилл он всегда видел меня собранным, напряженным, потому что я боялся - его, ритуалов, того, что нам предстоит во время поиска крестражей, Волдеморта, наконец. А сейчас я могу расслабиться, значит, вся моя глупость рано или поздно (скорее всего, рано) полезет на поверхность. Мне же всего семнадцать, хоть я и гребанный герой.
– Ну, все, дитя, поехали, - он поднимается, откидывает мое одеяло и собирается взять меня на руки, но я намерен оказать сопротивление.
– Можно, я сам попробую?
Северус даже не пытается спорить, видимо, думает, что я сейчас сам сдамся и позволю тащить меня в Хог на руках, как тушу. Нет, как тушу неромантично. Как невесту? Блин, что у меня за мысли… Я обхватываю его за шею, и он помогает мне подняться, а потом я САМ, держась за него, нет, вцепившись в него, как краб, доплетаюсь до камина. И уже собираясь ступить под его закопченный свод, вдруг вижу Блейки, застывшего в глубоком поклоне посреди кабинета. И я, как малолетний дурак, пытаюсь помахать ему рукой. Северус что-то говорит Блейки, видимо, отдает распоряжения на время своего отсутствия - нет, даже встреча со Смертью не сделала для меня их язык понятным хоть насколько-то. Уже стоя рядом с ним в камине, я почему-то вдруг говорю ему:
– Знаешь, я тебя в мантии всегда боялся.
– А сейчас?
– А сейчас побаиваюсь.
Он крепко обхватывает меня обеими руками за плечи, и мы отправляемся в Хог.
Перемещение через камин, мелькание чьих-то чужих гостиных, кухонь, словно в кино на ускоренной перемотке. Когда мы добираемся до места, я понимаю, что из полуживого состояния я сейчас перейду обратно в полумертвое, так что даже не пищу о том, что я там что-то сам, а просто валюсь ему на руки, позволяя тащить куда угодно. В кровать, разумеется. И она здесь очень широкая, с высоченным пологом, и очень много света из огромных окон - это все, что мой блуждающий взгляд выхватывает из окружающей обстановки. Очищающие чары (для ванны я не годен, даже спорить не буду), чистая пижама - плевать, что он меня раздевает, подушка, мягкая-мягкая, большая, пахнущая свежим бельем, белая, майские запахи из открытых окон… И его глаза, взгляд внимательный и чуть обеспокоенный, морщинка между бровями. Он не застегивает на мне пижамную куртку, его длинные пальцы скользят по моей груди где-то в области сердца. И я вдруг ощущаю, как оно бьется под его руками - громко, быстро-быстро. По его лицу я понимаю, что мне стоит помолчать, подушечки пальцев движутся по центру груди вниз, замирают слева, потом опять вверх. Потом он будто гладит меня, но очень легко, едва касаясь, и я вновь чувствую тепло. Морщинка между бровей разглаживается, я вижу, как он почти сразу расслабляется. Но что со мной такое? Почему он так испугался? Он же действительно испугался, я же вижу. Смешно, кажется, я еще совсем недавно уговаривал Смерть не отпускать меня, даже барменом собирался у нее поработать, а сейчас вот меня волнует вопрос о том, что со мной такое. Просто я передумал умирать, мне кажется, мне есть, для чего жить. По крайней мере, я бы попробовал.
– Северус, что со мной не так?
– шепчу я несколько испуганно. Я не хочу умирать! Я не хочу лежать здесь и болеть! Пожалуйста, пусть уже все и у меня будет, наконец, хорошо!
– Все с тобой так, - спокойно говорит он, и я вижу, как тревога уходит из его взгляда.
– Но сердце, оно так бьется…Так громко.
– Знаешь, у кого оно не бьется?
– он улыбается, но я же вижу, что что-то не так.
Ну, может быть, в глобальном смысле все и в порядке. Но есть досадные мелочи. То, что я такой дохлый, что меня не держат ноги, а руки дрожат и не могут донести ложку до рта. И то, что сердце бьется так быстро-быстро…И то, что он мне ничего не хочет объяснять, будто
– Северус, пожалуйста, скажи мне, что со мной не так. Ты же не должен лгать… (ура, я цитирую Амбридж!)
Он откидывает мне волосы со лба, а потом задумчиво проводит пальцами от корней волос до кончика носа и, вот черт, щиплет меня за нос!
– Нормально все с тобой, глупый. Неужели я бы потащил тебя сюда, если бы существовала хоть какая-то опасность? Угрохав столько сил сначала на то, чтобы вытащить тебя с того света, а потом привести в чувство? Жить будешь, - он улыбается, - придется, деваться тебе теперь некуда. Просто у тебя немного ослаблено сердце, что неудивительно после всех твоих подвигов, - тут он делает паузу и смотрит на меня как-то грустно, - ну, и после моих, конечно…
– Но ведь другого выхода не было, почему ты себя винишь?
– я дотрагиваюсь до его ладони, все еще лежащей на моей груди.
– Малыш, даже если я не буду себя винить, на пользу твоему здоровью то, чем мы с тобой занимались, явно не пошло…
Наклоняется и целует меня в нос…
– Нормально все с тобой. Единственное, что ты должен - слушаться меня беспрекословно, понял?
– Я же и так должен, я же тебе Непреложный Обет давал!
– Вот же черт, нашел, когда вспомнить!
– Нет на тебе никакого Обета. Чему тебя только шесть лет в школе учили!
– Как это нет?
– Ушам своим не верю.
– Ты же умер, извини, конечно. Все Обеты со смертью для тебя закончились. Ты совершенно свободен. Но слушаться меня будешь все равно. Сейчас немного отдохнешь, я осчастливлю Мак Гонагалл вестью о том, что мы прибыли, и через некоторое время она может начинать рвать меня на части. Потом завтракать и зелья. Уяснил? Пройдет твое сердце.
И он застегивает пижаму на моей груди, накрывает меня одеялом, делает вид, что проверяет, нет ли у меня температуры, а на самом деле просто целует (в лоб, как покойника!) и уходит. Я слышу, как он чуть ли не бегом спускается по лестнице в тот самый кабинет с болтливыми портретами, разговаривает с кем-то через камин, что-то роняет, наверное, диковинные приборы Дамблдора, выстроившиеся на столике. Прикрываю глаза. Мерлин, почему мне так хорошо? С уличным ветром приходит запах травы, только что распустившихся листьев, озерной воды. Свет, тепло, эта огромная мягкая кровать с невесомым одеялом, высокий потолок, витражи на окнах, много-много воздуха. Я умер… так пусть теперь у меня будет другая жизнь, в которой сбываются обещания про все будет хорошо…
Завтрак нам приносит Добби, тоже кланяется мне, как каменному истукану, а на Северуса смотрит с таким обожанием, что я так и жду, что домовик назовет его не господин директор, а Великий Мастер. Но ничего подобного, к счастью, не происходит, Добби удаляется, оставив нас наедине с яичницей, печеньями и чаем. Я старательно разеваю рот, поглощая все, чем меня кормят. Капризничать, пожалуй, надо действительно прекращать, иначе Северус так и будет кормить меня с ложки до морковкиного, ну, того самого… Зелье малинового цвета, вероятно, предназначено для моего пострадавшего в боях и ритуалах сердца, потом еще какие-то два, я даже боюсь спрашивать, для чего. Вообще лучше не задаваться вопросом о том, что у меня еще болит, иначе можно узнать о своем покалеченном организме еще немало нового и интересного. Вряд ли эти знания будут способствовать моему выздоровлению, раз я так испугался собственного сердца, просто забившегося чуть быстрее.
Все, я накормлен и напоен, получаю легкий щелчок по носу, пытаюсь возмутиться, но меня уже укладывают на подушку, дотрагиваются пальцами до висков - и я понимаю, что сейчас будет. Спать я буду, вот что. Я еще смотрю на него, как он сказал, но глаза мои уже закрываются, веки тяжелеют. И последнее, что я успеваю подумать достаточно связно - не хочу, чтоб он уходил…
Когда я просыпаюсь, я не тороплюсь открывать глаза. В моем положении практически нет никаких плюсов, но если подумать, кое-что все-таки есть. Вот сейчас, например, я слышу, как у окна в спальне тихо переговариваются двое, наверное, думают, что я еще сплю. И если не торопиться открывать глаза и подавать признаки жизни, можно даже понемногу начать понимать, что же творится вокруг. Хотя бы фрагментами. Потому что переговариваются Северус и… Герми! Он же говорил, что никого ко мне не пустит, так что лежим, ушки на макушке, дышим тихо-тихо.