Еще одна сказка барда Бидля
Шрифт:
Я почти не замечаю Рона и Герми, просто безразлично отмечаю про себя, что и им несколько лучше, так что они вполне находят в себе силы целоваться по углам…
– Ты стал каким-то прозрачным, Гарри, - улыбается мне Гермиона утром в субботу, - смотри, как бы тебя не развеяло вместе с клочьями тумана.
А вечером, когда я сижу в своей комнате при свечах и смотрю на то, как медленно прогорают дрова в камине, в моей комнате появляется Снейп. Он одет сегодня, как маггл, на нем то самое черное пальто, в котором он после Нового года выходил со мной курить к елке. Я даже думаю о том, что ему идет, гораздо больше, чем все эти дурацкие мантии. И задумываюсь на секунду, где его носит нелегкая, раз он так одет. Да,
– Сэр, - просто говорю я, - у меня ведь есть несколько минут? Я переоденусь и сам зайду к Вам. Хорошо?
Он молча кивает и уходит, не говоря мне ни слова. А я опять лезу в ванну, натягиваю халат. У меня нет мыслей - их унес туман Сада Блейки… И я позволяю себе еще пару минут посмотреть на пламя в камине, а потом решительно выхожу из комнаты.
На этот раз я пытаюсь определить, что с нами будет, по количеству крови в чаше, которую Снейп протягивает мне - больше половины. Я сам развязываю пояс на моем халате и просто позволяю тонкой ткани упасть к моим ногам. И не пугаюсь, когда кровь из надрезов в моем теле обжигает меня волной магии. И смотрю, как алая струйка из пореза на груди Снейпа медленно сбегает вниз, так что мне хочется поднять руку и стереть ее. Я совсем не боюсь - видимо, мое преображение подходит к концу. Я словно весь соткан из холодного воздуха и тумана.
Сегодня мне отчего-то кажется, что Снейп старается быть аккуратнее, привязывая к кольцам мои запястья. Я пытаюсь ни о чем не думать, просто вслушиваюсь в его мерный голос, читающий последние заклинания. И принимаю боль от его вторжения, которая на этот раз все также разрывает меня, но не задевает ничего в моей похожей на умытое дождем пепелище душе. Я по-прежнему стараюсь смотреть ему в глаза, но на этот раз, не сразу, но буквально через пару минут после начала ставшей уже привычной пытки, вместо очертаний каменного свода надо мной абсолютно четко, гораздо реальнее окружающего меня ужаса, начинают проступать совсем иные картины.
Я вдруг вижу красиво украшенную комнату - здесь белые стены, резная мебель, сундуки темного дерева с вырезанными на них быками, рога которых увиты виноградом. Так странно, я могу ясно различить каждую деталь, даже пылинки, пляшущие в воздухе. И из высокого полукруглого окна падает яркий свет, и в нем волосы девочки, замершей у подоконника, кажутся вытканными из тончайшего золота. Наверное, так выглядят ангелы. У нее кроткая улыбка и радостный, полный предвкушения какого-то чуда взгляд, лучистые зеленые глаза…А позади нее стоит статная красивая женщина и, тоже улыбаясь, смотрит на девочку.
– Лукреция, дорогая моя, - наконец, произносит она, - твой отец, кардинал Родриго, прислал тебе подарок на день рождения.
– А отец придет к нам сегодня, мама?
– спрашивает девочка, поворачиваясь спиной к окну и лучезарно глядя на мать.
– Он обещал, мой ангел. Посмотри, что он прислал для тебя.
И в руках у женщины на подушечке из темного бархата лежит невероятной красоты диадема - опалы в серебряной оправе. Камни, будто наполненные изнутри струящимся светящимся туманом. Я смотрю на них, будто стоя позади, у самой двери, так что я даже различаю яркое лазурное небо в окне, сияющее небо какой-то теплой страны. Такой глубины и безмятежной чистоты, которой в наших северных землях просто не бывает.
– Примерь, мое солнышко, - продолжает мать, обращаясь к девочке, - ее специально доставили для тебя из Испании.
И девочка-ангел чуть ли не вприпрыжку бросается к матери, чтобы подержать в руках это чудо, достойное ее красоты.
…Больно, мне вдруг становится так больно, что я не могу больше видеть этой солнечной картины про девочку-ангела, уже протягивающей руку к подарку. Боль, она не просто рвет меня, она пронзает насквозь мое израненное тело.
Когда все заканчивается, я проваливаюсь в какую-то прострацию, так что, видимо, этот изверг даже не может понять, в сознании я или нет. Я и сам не знаю, у меня очень кружится голова и привкус крови во рту. И вижу я все какими-то урывками - вот он одевает халат, но почему-то не бежит сразу за зельями, а, забывшись, сначала отвязывает меня от алтаря. Я же, почувствовав свободу, забываю обо все. О том, что мне нельзя двигаться, о том, что я не могу говорить. Мне необходимо понять, за что он так поступил со мной. Зачем он намеренно причинял мне боль? Разве ее и так недостаточно? И я пытаюсь одними губами произнести то единственное, что только и волнует меня сейчас - «зачем?»
– Зачем, Поттер?
– он почти кричит на меня.
– Затем, что ты, идиот, чуть не утянул нас в прошлое прямо во время ритуала. Интересно знать, куда бы мы с тобой ввалились - два голых трахающихся мужика? В какие времена?
Он не должен так, он не может… Я не понимаю… Как он может сейчас кричать на меня? И окончательно потеряв голову от всего, что только что было со мной, от этой адской смеси прозрачного нежного видения о девочке и унизительной калечащей мое несчастное тело боли, которую я недавно испытал, я опираюсь на дрожащие руки и пытаюсь сесть на камне и высказать ему все, что думаю, наплевав на полное отсутствия голоса. О, Мерлин! Я только и успеваю ощутить, как раскаленное копье пронзает меня насквозь от моей порванной задницы до самого затылка, и молча валюсь навзничь, теперь уже окончательно теряя сознание. В надежде, что я разобью себе голову о каменный алтарь…
…Тихо-тихо, только ровное потрескивание дров в камине. И очень тепло. Я лежу на животе, мои ноги широко разведены, я совершенно раздет.
– Лежать, - коротко бросает мне Снейп.
Я вздрагиваю, стискиваю зубы, вцепляюсь пальцами в края подушки. Я не вижу его, судя по тому, откуда я сейчас слышу его голос, он стоит на пороге ванной. Мне по-прежнему больно, конечно, уже не так, как было в подвале, но тоже вполне хватает. Только теперь к этому прибавилось еще одно ощущение - что-то склизкое между моих ягодиц, как будто мазь, она холодит и очень щиплет. Но я не буду стонать, даже если мне и больно. Он же специально это сделал. Почему? Он вроде что-то говорил мне потом… Кричал на меня…
– И не шевелись, пока я не вернусь, - приказывает он, и я слышу, как дверь в ванную захлопывается за ним.
А мне так больно, что я упираюсь лбом в подушку, опять кусаю губы - жжение проникает все глубже, разливается выше, затапливает все до самой поясницы. Мне кажется, внутри меня все превратилось в какое-то крошево, что там, внизу, не осталось ничего целого - одни клочья. И все-таки я не удерживаюсь - начинаю плакать. От боли, от обиды, от всего. У меня нет больше сил. Как я смогу провести с ним всю ночь в одной постели, после того, как он практически искалечил меня? Просто так? Или нет? Мне кажется, я чего-то не могу вспомнить, чего-то очень важного… От мысли, что он сейчас вернется и будет что-то мне выговаривать, прикасаться ко мне, меня начинает бить дрожь, хотя в его спальне очень тепло. И слезы не прекращают литься из моих глаз.