Еще шла война
Шрифт:
Тяжелое набухшее небо нависло над самыми фонарями. Тухли огни в домах. Во Дворце сразу погасло много окон. Видимо, начался киносеанс. Пустой, молчаливый, будто вымерший поселок лежал перед Полеводой. На мгновение ему почудилось, что он остался один, один во всем мире…
Дмитрию не хотелось верить тому, что рассказал Пышка об Ирине, но он перестал писать ей. Несколько раз брался за перо, но больше двух-трех избитых фраз написать не мог.
И вот однажды, войдя к себе в комнату, Дмитрий увидел на столе письмо. Сразу же бросилось в глаза слово, взятое в скобки, «лично».
Ирина действительно вскоре приехала. Об этом он узнал от Пышки. Они встретились перед спуском в шахту, у клети. Пышка отозвал его в сторону и так, чтоб никто не услышал, сказал:
— Что ж к возлюбленной не заглядываешь?
«Снова пьян или просто шутит», — подумал Дмитрий. Но выражение лица у Пышки было серьезное. Он порылся в кармане, вынул в несколько раз свернутый листок и небрежным движением руки протянул его Полеводе:
— За услуги придется платить, дорогой, — сказал он. — Не нанимался я к вам в почтальоны. — И отошел в сторону.
Полевода нетерпеливо развернул письмо. В нем было несколько слов: «Приходи завтра в семь вечера к нам домой. Ира». Сердце его дрогнуло от радости.
По дороге к лаве Полевода подбадривал членов бригады:
— Дать бы сегодня не по одной, а по две тонны на брата лишку — и всем рекордам крышка.
— Смотри, наш бригадир стихами заговорил, — весело отозвался Кубарь. — Подозрительно что-то…
— Записочку от возлюбленной получил, вот и воспрянул духом, — вставил кто-то.
«Подглядели все же, черти», — подумал Полевода, но виду не подал, сказал серьезно:
— При чем тут стихи… Лава в полном порядке, поднажмем — будет по две тонны.
— Я один дам целых три сверх нормы, — решительно вмешался в разговор Кавун, — только оплати, бригадир, за них сполна, как положено.
Захар из гезенок снова вернулся в бригаду.
— Это как же сполна? — не понял его Полевода.
— А очень просто, с прогрессивкой: за каждую тонну в тройном размере.
— Видал, какой прогрессивный!
— Жирно захотел!
— После такого прогресса как бы чего не случилось… — раздались насмешливые голоса.
Но Кавун не смутился:
— Думаю, что дураков мало найдется, чтоб рекорды делать задаром.
— Выходит, рекорд может быть только по расчету, ради личной выгоды? — спросил у него Прудник.
— Ты психологию не разводи, птаха, — сказал Захар. — Мы пока что живем не при коммунизме, и гроши каждому нужны.
— Да, только тебе их слишком много нужно.
Кавун махнул рукой, словно отбивался от назойливой мухи, и опять обратился к Полеводе:
— Так что, бригадир, по рукам?
— Мы с тобою, Захар, не барышники какие-нибудь, — ответил ему Дмитрий, — и цену себе набиваешь зря. Если ты можешь дать три тонны сверх плана, то почему думаешь, что другой этого не сделает? Допустим,
— Горбань — тот может, забойщик он добрый. — Кавун покосился на Антона и добавил вызывающе: — А всем вам слабо. Пупки надорвете.
Когда забойщики один за другим скрылись в лаве, Кавун придержал Голобородько, осветил его лицо аккумуляторной, спросил с явной угрозой, вспомнив собрание бригады:
— Так что, птаха, решил, значит, яму под меня копать?
— Ты сам ее выкопаешь, сил хватит, — отшутился Антон.
— Видал, какой храбрый оказался! — злорадно выговорил Захар. — А я думал, с божьей коровкой дело имею.
Голобородько быстро захлопал веками, сказал решительно:
— Убери-ка лампу, чего глаза слепишь, — и отвел аккумулятор в сторону.
— Может быть, я хочу, чтоб ты прозрел? — хохотал Кавун.
— Не мне, а тебе прозреть надо, Захар, — в голосе Антона слышалось сочувствие. — Когда мы на пару с тобой вкалывали, видел, в чей карман мои трудовые денежки шли, не слепой был. А плыли они в твой да Бабаеда-людоеда карманы. Мне же попадало, что сквозь пальцы протечет…
— Что?! — воскликнул Захар грозно. — Ты за кого меня принимаешь, козявка! Убью!
Они стояли друг против друга, готовые сцепиться, но тут из лавы их позвал Полевода.
— Запомни, птаха, таких слов Кавун не прощает. — И первый полез в лаву.
Полевода работал в паре с Кубарем. Он первый взялся за молоток, Костя крепил. Работал голый до пояса, лишь изредка выключая отбойный не больше чем на минуту, чтоб привычным слухом определить, как идут дела у остальных. Прошел час, настало время меняться. Кубарь подполз к Полеводе, похлопал его по разгоряченной, окаменевшей от напряжения спине: мол, давай сюда молоток, берись крепить. Дмитрий взглянул на него, улыбнулся, словно сказал напарнику: уж очень хорошо у меня идет, не мешай, делай свое. Полевода действительно ловко орудовал молотком. Костя едва успевал крепить за ним. Прошло два с лишним часа, а Дмитрий работал без передышки. И только когда был подрублен весь уступ сверху донизу, выключил воздух и, опираясь о стойки, полез наверх, чтобы начать очередную зарубку. Кубарь провел по его спине ладонью и удивился:
— Да ты что, двужильный сегодня? На тебе ни росинки пота.
— Я потею только за едой, Костя, — отшутился Дмитрий и попросил: — Дай еще одну полоску срезать.
Кубарь решительно ухватился за молоток.
— Чокнулся человек! Порядок нарушаешь, а еще бригадир.
Полевода нехотя отдал ему отбойный. Но спустя час снова завладел молотком и уже не выпускал из рук.
К концу смены всем стало известно, какую небывалую добычу дал Полевода со своим напарником. Она почти на четыре тонны превышала обычную норму.
Когда шли по штреку, Прудник громко, чтоб все слышали, сказал:
— Зря ты, бригадир, не вызвал нашего короля на бой, посмотрел бы, кто пупок надорвал.
Все рассмеялись. Кавун огрызнулся:
— Мелкота. Запустили один мыльный пузырь и торжествуют. А Кавун в пузыри не играет.
Полевода надеялся, что это поражение хоть немного охладит Кавуна, заставит задуматься, что и другие могут работать не хуже. Но выходит, не ту стрелку он перевел, нужно искать другой путь…
Кубарь придержал Полеводу за руку, и они немного отстали.