Еще шла война
Шрифт:
Он ласково обнял за плечи мальчугана, прижал к себе и уже ни о чем больше не расспрашивал.
1964 г.
АВТОМАТЧИК КОРНЕЙ
Рассказы
Привязался
Внимательно
— У нас в сарае есть сено, там и отдохнешь.
В голове шумело, но Вишняк твердо держался на ногах. Ему страшно хотелось прилечь — все равно где, даже вот в этом углу, закиданном окровавленными бинтами и ватой.
Доктор подошел к раненому солдату, сидевшему на скамье, вытянувшему на ней забинтованную ногу. Раненый мерно покачивался, зажав руками ногу повыше колена. На лице его вздулись скулы. Было видно, что солдат мучительно переносил боль. Сквозь бинт медленно, капля за каплей сочилась кровь. Вишняк подумал: «В мякоть, иначе б выл» — и, слегка пошатываясь, вышел в сени.
В потемках он задел кого-то ногой. Донесся сердитый голос:
— Нешто повылазило…
Вишняк присмотрелся и увидел двух бойцов, расположившихся на земляном полу. То были легкораненые, ожидавшие своей очереди на перевязку. Промолчав, он вышел на дощатый шаткий порожек избы.
Моросил спорый осенний дождь. С соломенной крыши торопливыми струйками сбегала вода. Вишняк подставил ладонь под одну из них. Студеная серебряная струя зазвенела и скоро наполнила корытце ладони. Он смочил разгоряченный лоб и снова подставил ладонь под струю. Он чувствовал, как постепенно мутная пелена спадала с глаз и не так уж стреляло в висках.
Сразу же за неогороженным двором начиналась унылая осенняя степь. Она тянулась под изволок и обрывалась где-то далеко, на хребте небольшой возвышенности. Сквозь сизый дождевой туман смутно вырисовывались фигуры людей и доносились неясные голоса. Вишняк присмотрелся и увидел далеко в степи грузовую машину. Она стояла неподвижно, и только какие-то две фигуры маячили на ней. От машины протянулась цепочка людей. Она уходила к самому горизонту и там исчезала в мокрой сутеми.
«Передают снаряды», — подумал Вишняк и тут же вслух сердито проговорил:
— Развезло-то как. Ни конем, ни машиной не подступишься.
Сойдя с порожка, он направился через двор напрямик по лужам к маленькому сарайчику, сплетенному из хвороста и кое-как облепленному глиной. Дверь была приоткрыта, и Вишняк заметил в уютном тихом полумраке ворох свежего сена, приятно пахнущего солнечным полем. На сене было несколько свежих вмятин. Видимо, до него кто-то уже отдыхал здесь. Он поднял голову и увидел чьи-то ноги в мокрых, грязных обмотках.
— Эй, кто там?.. — окликнул он.
Ответа не последовало. Торчавшие из сена ноги даже не пошевелились. «Спит, что ли»? — подумал
Он на четвереньках подполз к спящему и легонько толкнул его в бок. Тот поднял на него сонные глаза, что-то пробормотал, и веки его снова сомкнулись.
— Ну спи, дьявол с тобой, — сказал Вишняк и лег рядом с солдатом, широко разбросав ноги.
После нескольких утомительных бессонных ночей сегодня он в первый раз по-настоящему мог отдохнуть, выпрямить тело, прислушиваясь, как разгоряченная кровь бродит во всех его членах. В голове по-прежнему шумело, хотя уже и не отдавало в висках такой острой болью. Хотелось спать, но он всячески старался отогнать сон, блаженствуя и упиваясь драгоценными минутами покоя. Вишняк прислушивался к далекой артиллерийской канонаде и не заметил, как пришел сон. А когда проснулся, на дворе было все так же светло. В первую минуту ему показалось, что спал он очень долго — день, ночь и, может быть, еще день. Но странно, в голове шумело сильнее прежнего.
— Спи, чего схватился, — услышал он простуженный и как будто сердитый голос.
Говорил солдат, которого не мог добудиться Вишняк. Он сидел, по пояс утопая в сене, раскуривая трубку с длинным ореховым мундштуком. Трубка была зажата в кулаке так, что ее не было видно. Казалось, что солдат тянул дымок из увесистого жесткого кулака.
— Я вон, почитай, двое суток без просыпу провалялся, — сказал он. — И еще спать охота. А ты, поди, и часу не спал.
Солдат покуривал трубку, и щетинистые щеки его то разглаживались, то снова морщинились.
— Ты бы не курил, а то сено ведь… — сказал Вишняк.
Солдат, видимо, не расслышал его слов, сделал глубокую затяжку и, шумно выдохнув весь дым сразу, пробормотал:
— Беда, и только…
И Вишняк подумал: «Видать глухой. Контужен, не иначе».
— Беда, — немного подумав, сокрушенно покачал головой солдат. — Там вон насмерть бьются. Людей, считай, с горсть осталось, а ты вот лежи на сене, точно пес, скукой томись.
По всему видно было, что солдат и в самом деле тяжело переживал свое одиночество, свою оторванность от людей. Он часто задумывался, погруженный в какие-то волновавшие его мысли, то и дело сокрушенно качал головой, приговаривая односложно:
— Беда, и только…
Уловив его взгляд, Вишняк спросил:
— А ты чего тут валяешься? Захворал, что ли?
— Русский я, из-под Пскова. Село Липки слыхал? Рожь у нас отменная родит. Ух, какая рожь!.. — он даже закрыл глаза и крутнул головой.
Рожь, видимо, родила у них и в самом деле превосходная.
Вишняк промолчал, окончательно убедившись, что солдат действительно глух.
— А ты украинец? — спросил он вдруг.
Вишняк ничего ему не ответил, думая теперь уже о другом.