Еще шла война
Шрифт:
О священнике Каменского прихода говорили, что он искусный сочинитель красивых, душевных проповедей.
Туманов много наслышался об этом попе, особенно запомнился такой рассказ.
Однажды глубокой осенью на избитой булыжной дороге, ведущей к шахте, появилась группа странных людей. Одетые в тряпье, обросшие густой щетиной, держась друг за друга, они устало плелись, шлепая босыми ногами по остекленевшим лужам. По сторонам медленно шагали немецкие солдаты с автоматами наперевес. Когда проходили вблизи церковной оградки, кто-то крикнул:
— Пленных ведут!
Прихожане,
— Радуйся, радуйся!..
Пленные все разом на ходу повернули лица в сторону церкви. Из общей группы рванулся коренастый, в тельняшке, с широкоскулым лицом человек и, грозясь кулаком, хрипло прокричал:
— Чему радуетесь, фашистские подпевалы!
Его гневный крик сейчас же оборвала короткая очередь автомата. Человек в тельняшке схватился за живот и упал ничком на обочину дороги. Толпа пленных дрогнула и сбавила шаг. Воздух тут же распорола вторая, на этот раз длинная автоматная очередь. Измученные люди опять понуро двинулись по слякотной дороге, оставив убитого товарища.
Тогда еще мало кто предполагал, что глубокий шахтный ствол «Каменки» немцы превратят в общую могилу для своих жертв. Но вскоре в поселке все чаще стала появляться зловещая душегубка, наводя страх и ужас на жителей. Со стороны шахты днем и ночью доносились выстрелы, душераздирающие крики женщин и детей. Шахта была в два ряда ограждена колючей проволокой и строго охранялась.
Когда Туманов приехал на «Каменку», вокруг ствола в подавленном молчании толпились люди. Немного в стороне стояло несколько закрытых гробов, сколоченных из неоструганных досок. Часть других была погружена на грузовые машины для отправки на кладбище. В толпе кто-то негромко рассказывал:
— …Привезли с детской площадки малюток годиков четырех-пяти, посдирали с них беленькие панамки, рубашечки — всю как есть одежонку, а самих детишек живьем в эту пропасть покидали.
Туманов стоял немного в стороне и смотрел.
Из шахтного ствола подняли ручной лебедкой деревянную клеть, наполненную обезображенными трупами. Толпа женщин, стариков и детей придвинулась ближе: каждый старался опознать своих.
Коренастый, с всклокоченной бородой старик увещевал:
— Милые, дорогие, да разве мыслимо здесь кого-нибудь распознать…
Туманов узнал старика — бывшего стволового из Каменки Лукьяна Рыжака. Как оказалось, Рыжак был здесь за старшего. Увидев секретаря горкома, он не выказал даже тени удивления.
— Вот они, какие дела, секретарь, — сказал он, тяжело вздохнув. — Когда-то уголек качали, а теперь…
И не договорил.
Когда опустили порожнюю клеть в шахту, старик снова обратился к Туманову:
— Подойди-ка, секретарь. — Туманов подошел ближе к стволу. — Голубую майку видишь? — показал он рукой в сумрачную пропасть ствола. Петр Степанович с трудом разглядел лоскут, повисший на оборванных электрических проводах. — То Толькина, сына Гайворона, одежка, — пояснил Рыжак. — Привезли их в душегубке человек десять, а может, и больше, кто их считал. И стали, изверги, расстреливать по одному. Стрельнут, а потом ногами уже неживых
Туманов хорошо знал врубмашиниста Гайворона, а его сына не помнил. Но не стал расспрашивать.
— За какую преступность, спросишь, расстреляли мальчишек? — продолжал старик. — В овраге прятались, чтоб в Германию не угнали.
Разговор прервал отчаянный вопль. Пожилая женщина опознала полуистлевшее платье своей дочери, выхватила его из клети, прижала к груди, упала лицом на землю. Никто ее не успокаивал. Все в оцепенении, с застывшим ужасом на лицах ждали очередную клеть.
Взревела полуторка — увозили партию гробов на кладбище. Рыжак поинтересовался:
— А ты кого поджидаешь, секретарь?
Туманов в свою очередь спросил:
— Вы доктора Берестова знали?
— Нашего доктора?.. Николая Николаевича? — удивился тот. — А кто его не знает! Он мою дочку Настю спас от угона в Германию. Да разве только ее одну… Будь он здесь, одразу бы распознал по бородке и по зубам. У него два передних зуба из золота были, — и, подумав, добавил: — Только вряд ли изверги-фашисты оставили б при нем золотишко…
— Думаешь, его здесь нет? — спросил Туманов.
— Нет-нет, — упрямо мотнул головой Рыжак, — нашего доктора немцы в другом месте загубили. Какой-то иуда донес, что он молодят от угона в Германию спасал, и сцапали, а где порешили — неизвестно.
— А не слыхал, кто донес?
Рыжак в затруднении что-либо определенное ответить потер наморщенный лоб.
— Разное говорят, — начал он неуверенно. — Подозрение падает на сына Грызы, десятника из «Коммунара».
— Это Ерофей, что ли? — удивился Туманов, — так он же еще в начале войны, говорят, умер от чахотки. — Приезжая на шахту, Туманов сам видел его могилку.
— Помер-то помер, спору нет, а слухи в народе ходят, вроде б немцы привозили откуда-то пленного Ерошку в Красногвардейск, чтоб наших людей выдавал. За это жизнь ему даровали и вознаграждение сулили. — Рыжак вздохнул, втягивая голову в плечи, и заключил тоже неуверенно: — А там бог его знает: может, сплетня, а может, и правда…
И такое, и многое другое приходилось слышать Туманову о тесте, и он уже не знал, кому верить.
Показалась очередная клеть. Люди задвигались и подступили ближе. Старик запричитал: «Милые, дорогие, не терзайте себя…»
Туманов незаметно отделился от толпы, направился к своему «виллису». Машина стояла неподалеку от церкви. Он взошел на паперть и заглянул внутрь храма. Басовитый монотонный голос заполнял всю церковь:
— Радуйся, радуйся…
Вернувшись в горком, Туманов вызвал к себе инструктора. В кабинет вошел коренастый, с вихрастым чубом, еще молодой человек. Гладко выбритое лицо его было подчеркнуто сосредоточенным и как будто сердитым. Казалось, он был недоволен, что его оторвали от какого-то серьезного дела.