'Если бы я был учителем'
Шрифт:
– Афанасьев!
– Я...
– уныло откликается самый длинный ученик в классе, - это...
– Не выучил?
– неодобрительно смотрит на него Анна Михайловна.
– Так я огород копал... Не успел...
– Сядь, "два".
– Я к завтрему выучу...
– басом канючит Афанасьев.
– Не ставьте...
– Вот когда выучишь, тогда поговорим. Цыбулько!
– Его нету!
– говорит Цыбулько.
– Не паясничай!
Цыбулько вздыхает.
– "Сижу за решеткой, в темнице
– А дальше что?
– Дальше?
– Вот именно?
– Сейчас...
– тянет время Цыбулько.
– "Мой грустный товарищ..." - подсказывает Ленка.
– "Мой грустный товарищ..." - повторяет Цыбулько.
– "Махая крылом..."
– Прекратите подсказывать!
Ленка испуганно замолкает. Цыбулько, конечно, тоже.
– Ну, так что там дальше, Цыбулько?
– интересуется Анна Михайловна.
– Забыл...
– Учить надо, Цыбулько! Сядь на место, "два".
– Подумаешь!
– говорит Цыбулько, изображая презрение на круглом лице.
– Вот и подумаешь, когда дома всыплют!
– хмыкает Анна Михайловна. Митюшкин!
Ну вот... Это меня.
– Чего?
– говорю я, глупо ухмыляясь.
– Не "чего", а встань!
– Зачем?
– Митюшкин, не выводи меня из себя!
Я встаю.
– Учил?
Я молчу. Выражение лица у меня тупое.
– Ты что, Митюшкин, хочешь на третий год в пятом классе остаться?
– Ага!
– говорю я.
– А что?
– Есть же люди такие!
– громко возмущается Анна Михайловна.
– Тебе не стыдно, Митюшкин?
– Не!
Анна Михайловна глядит на меня с тоской.
– Будешь отвечать или нет?
– спрашивает она, хотя, конечно, уверена, что стихотворение я не выучил.
– Буду!
– назло ей говорю я.
Она настораживается, понимая, что ничего доброго ждать от меня не приходится.
– Однажды в студеную, зимнюю пору, - рассказываю я, - сижу за решеткой в темнице сырой. Гляжу - поднимается медленно в гору вскормленный в неволе орел молодой...
Класс радостно хохочет.
– Митюшкин, прекрати немедленно!
– требует Анна Михайловна.
– И, шествуя важно, в спокойствии чинном, - не прекращаю я, - мой грустный товарищ, махая крылом ("Это вам за Афанасьева!" - думаю я), в больших сапогах, в полушубке овчинном, кровавую пищу клюет за окном (А это - за Цыбулько)...
– Митюшкин, я кому сказала! Замолчи!
Я не замолкаю.
– Дежурный, быстро за директором!
Приходит директор...
Директор у нас молодой, только что из института. Очень странный никогда не ругается. И всех боится. А может, просто вежливый такой. Мне его даже жалко иногда.
– Андрей...
– вздыхает он.
–
Я молчу.
– Ведь ты же прекрасно знаешь это стихотворение. Почему же было не рассказать просто, без...
– он замолкает, затрудняясь назвать мое очередное хулиганство как-нибудь вежливо.
– Ну, без этой демонстрации...
Я молчу.
– Да что вы с ним разговариваете?
– удивляется Анна Михайловна.
– Ему же хоть кол на голове теши - не стыдно!
– Я думаю, вы ошибаетесь, - отвечает директор.
– Андрей, пойдем ко мне, поговорим...
– Не пойду!
– Почему?
– Неохота!
– Митюшкин! Ты соображаешь, с кем разговариваешь?
– зловеще интересуется Анна Михайловна.
– Оставьте его, - тихо говорит директор, лицо у него грустное. Садись, Андрей. После уроков зайди, пожалуйста, ко мне, если тебе не трудно... Продолжайте урок.
Он уходит. В классе напряженная тишина.
– И когда мы от тебя избавимся, Митюшкин?!
– с тоской спрашивает Анна Михайловна.
– Сейчас, - отвечаю я, беру сумку и ухожу, посвистывая.
Я иду по коридорам. Быстрее, еще быстрее. Бегом - по лесенке. Бегом через двор!
Я добегаю до большой сосновой поленницы во дворе, прячусь за нее и плачу...
...
– Ты чего?
– шепчут из-за поленницы.
– Кто тебя?
Я трясу головой, торопливо вытираю глаза - только этого не хватало!.. Кто еще там?
В щели между поленницей и забором сидит пацан с большими ушами. Маленький, класса из третьего.
– Ты чего тут?
– спрашиваю я.
– А меня из класса выгнали...
– глаза у него несчастные.
– А ты... ты почему плачешь?.. Побили?
– Дурак, что ли?!
– говорю я.
– Это я - плачу?!
– Значит, показалось...
– говорит он поспешно.
– А меня побьют...
– Кто?
– Отец. Его сегодня в школу вызывают...
– Может, обойдется?
– Что ты...
– шепчет он.
– Обязательно побьет... Он из-за двойки знаешь как лупит!.. Шлангом от стиральной машины! А сегодня, может, и убьет совсем...
– Да ты вылезь, - говорю я.
– Чего ты туда забился-то?
– А ты драться не будешь?
– Я же не отец!
Он сидит, не вылезает.
– Ну и что, - говорит он.
– Ты большой, вы все такие, большие, лишь бы стукнуть...
– Да не бойся, ну!
Он забивается еще дальше.
– Нет, - бормочет он, - вот ты уйдешь, тогда я вылезу... И уеду!
– Куда?
– Далёко... На поезде! У меня деньги есть - рубль сорок три копейки...
– отвечает он. И вдруг испуганно замолкает, с ужасом глядит на меня и начинает тихонечко скулить...
– Ну, чего ты опять?
– Не отбирай!
– скулит он.
– А то мне уехать будет не на что!..