Это было у моря
Шрифт:
— Не хочу с тобой говорить. И не поеду в эту мышиную дыру.
— Пташка, если ты боишься мышей, я самолично буду всю ночь тебя стеречь и гонять злых грызунов от твоих прекрасных черных кудрей. Они, правда, столь коротки, что навряд ли мышки покусятся на их неприкосновенность и захотят использовать их как спальню. И вообще — теперь это моя собственность. Мыши боятся Псов, знаешь ли.
— Лучше заведем кошку.
— Да, и корову заодно уж. И картошку посадим, как и собирались… И тебе придется научиться готовить — после целого дня работы
— Бе. Мерзость какая. Но я готова попробовать. Не запеканку из свечей, а готовить. Если ты не боишься отравиться…
— Нет, я боюсь, конечно. Но кто-то должен лечь грудью на амбразуру. Лечить меня ведь тоже придется тебе…
— Вот ты гадюка, все-таки.
— Ага. А тебе придется бегать с тазиками.
— Я больше не желаю про это слушать. Хочешь ехать, давай собираться. А где еще мои рисунки? Я лучше их заберу…
— Какая-то часть в ванной. Ты же их сама выбросила в корзину. Кстати, все очень хороши. Особенно тот, где ты себя в море нарисовала. Я хотел тебя спросить — как тебе удалось? Так оно и было, но ты-то себя со стороны не видела…
— Для этого есть знание анатомии и воображение. Потом, я все же знаю, как выгляжу. Ну, хотя бы могу представить…
— Ты себя малость истощила на этом рисунке. Ты слегка покруглее.
— Ты хочешь сказать, что я толстая, Сандор Клиган?
— О, боги, нет, только не этот извечный женский вопрос! Ты не толстая. Ты худая. Но не НАСТОЛЬКО худая.
— Не выкручивайся. Я уже в майки не влезаю. Я толстею. Ужас какой.
Сандор притворно схватился за голову:
— Пташка, ты совсем дурочка, или прикидываешься? Ты не толстеешь, ты растешь, седьмое пекло! И что там тебе полагается, тоже растет. Ты уже почти взрослая женщина — если забыть твои разговоры о мышах и закрыть глаза на неумение готовить.
— А это тут при чем? Мышей все женщины боятся…
— Ну, не все. Небось, твоя сеструха не боится…
— Арья? Что ты! На даче она тогда пыталась их приручить… Фе…
— Ну вот видишь. Ты бы тоже могла попробовать. Ты отлично приручаешь всяких бестий. Я, Мизинец…
Это он, кажется, зря сказал. Пташка встала с каменным лицом, просочилась между ним и кроватью, умудрившись не задеть его коленей своими. Бросила на него укоризненный взгляд и молча ушла в ванную. Сандор понадеялся, что не запястья пилить. Он начал собирать барахло в сумку. Что тут: всякие тряпки, Пташкины джинсы, что он стащил с нее этим утром — в сумку их. Из кармана выпала коробка, раскрылась. Кольцо? Так, очень интересно, откуда у нее такие вещи…
— Пташка! Поди сюда на минутку. Тут один вопрос возник.
— Опять про Бейлиша? Не хочу об этом говорить.
— Может, и так. Подойди, пожалуйста.
Она высунула голову из ванной. Сандор
— Откуда у тебя вот это, можешь объяснить?
— Ты шаришь по моим вещам?
— Я не шарю по твоим вещам. Я всего лишь поднял твои штаны, что валялись на полу, а из них выпало это. Пожалуйста, скажи, откуда ты взяла сегодня такую занятную вещицу? Утреннее свидание с поклонником? Или с кем-то еще?
— Я взяла ее из рюкзака. Это подарок Джоффри. На день рожденья. Я видела по дороге ювелирку, хотела сходить и продать. Мне не нужны его подарки. Но там было закрыто… Я не понимаю, в чем ты меня подозреваешь? Что я украла его? Я не страдаю клептоманией, и мне не нужны побрякушки. Я подумала, что деньги нам скорее пригодятся… А ты нападаешь на меня с какими-то нелепыми обвинениями…
— Прости. Мне просто показалось странным его присутствие в твоём кармане. У Джоффри — вернее, у Серсеи — хороший вкус. Хотя в здешней ювелирке его вряд ли оценят. Прибереги его до крупного города. Там продашь и сможешь купить себе новый телефон. Позвонишь, скажешь Серсее спасибо за подарок. И за ключ от домика.
— Ну уж нет. Кстати, я, кажется, додумалась, как найти телефон Арьи. Ты сказал, в домике есть интернет?
— Да.
— Ну, тогда проблем быть не должно. Оттуда и позвоню.
— Прекрасно.
— Я пошла платить за номер. Дашь мне денег?
— Отличный вопрос. Если только ты не пойдешь покупать новую краску для волос. Я как-то устал от превращений.
— Зачем это? Потом, тут нет парикмахерской.
— Это обнадеживает.
Он протянул ей свой конверт с деньгами. Пташка, не глядя, сунула его в карман и вышла в ту дверь, что вела в холл.
Сандор положил блестящее колечко обратно в коробку, закрыл ее. Она реагировала так спокойно, что трудно было заподозрить ее во вранье. Беда была в одном — Сандор знал, что именно Серсея собиралась дарить Пташке на день рожденья. Он сам видел пресловутый фамильный медальон, который Серсея потащилась упаковывать в город. Сам возил ее туда. Или Джоффри решил выпендриться и приготовил свой собственный сюрприз, втайне от матери, или же Пташка сейчас ему солгала, причем хладнокровно и, главное, с непонятными мотивами. Он еще раз открыл коробку, посмотрел на кольцо. На задней его части была гравировка, что-то на какой-то тарабарщине. Латынь? Сандор не замечал в Джоффри любви к античности. Но зато знал другого товарища, что этим грешил. Он бросил мерзкую вещицу обратно в коробочку, запихнул ее подальше в сумку, словно это помогло ему выкинуть все это из головы.
Он дособрал остальные шмотки, проверил ванную. Кажется, Пташка забрала все свои листочки. Вон как аккуратно сложила их все. Его портрет лежал сверху. Сандору вдруг стало тошно. Что за игру она ведет? Почему вокруг одни лжецы? И она тоже… Такая искренняя, такая чистая в своей наивности… Какой он все же идиот…
Пташка — или Алейна? — вошла в комнату. Тихо прикрыла за собой дверь.
— Все, готово. Возьми свой конверт. Ты уже все собрал? Тогда можем ехать. Только в сортир забегу.