Это было у моря

Maellon

— А я как раз могу понять. Вакуум — это так тяжело. Иногда мне кажется — я готова бежать на улицу и просто орать в воздух обо всем, что со мной происходит. Но никому нет дела…

— Вот это неправда. Многим есть. Мне — есть. Знаешь, я была знакома с твоей матерью. Очень давно. Она еще жила тогда на юге, до замужества. Ей было лет пятнадцать. Мне — семь. Мы с ней столкнулись в одном элитном пансионе, куда отец отправил меня на каникулы с моей гувернанткой. Она была там с родителями. Прекрасное место в горах. Меня там начали дразнить — как обычно — на второй же день — компания из местных и приезжих детей. Я набила паре мальчишек морды — я уже тогда была выше многих моих одноклассников и уже привыкла себя защищать… Но популярности мне это не прибавило. Как-то в очередной раз я отфыркивалась от недоброжелателей в парке возле пансиона — гувернантка ушла вздремнуть после обеда — и тут пришла твоя мать — она

там гуляла с блокнотом, какие-то листочки зарисовывала — ну, и заступилась за меня, хоть реально такой надобности не было — я бы их сделала и так. Но уж как вышло. С тех пор мы с ней много времени вместе проводили. Я таскалась за ней как хвост. Просто влюбилась в нее. Она была очень обаятельной, красивой, милой — настоящая леди, не то что я. И умела говорить с людьми — так, чтобы ей начали доверять… Я ей доверилась. Это были очень хорошие каникулы — я там пробыла целый месяц. Мы обошли вместе все окрестности, осмотрели все обрывы, все пещеры, прошли вброд босиком все горные ручьи, облазили все самые опасные деревья. Она была уже почти женщина — и все же, когда никто не смотрел, не стеснялась вести себя, как девчонка. Она уехала раньше меня — и для меня это было настоящим горем — плакать я тогда уже разучилась, но от этого легче не становилось. Мы обменялись адресами, чтобы писать друг другу — и она даже написала пару раз, но мне было так неловко — казалось, что я навязываюсь — что я не ответила. А потом услышала от кого-то, что она вышла замуж — за твоего отца. Даже расстроилась — брак по расчету, слияние капиталов и все такое. Мне казалось, она заслуживает большего. Она говорила тогда в горах, что у нее есть ухажер — и так мило краснела.

— Ухажер? Это, наверное, был Мизинец. Он за ней приударял в юности. Вот ведь ирония судьбы, правда?

— Да ты что? Это тот самый, что потом с тобой все это проделал? Невозможно поверить…

— Да-да. Но все же это так. Люди вообще гадкие.

— Но не все. Встречаются и хорошие…

Санса взглянула на Бриенну. Хорошо ей, если она в это еще верит…

— Не знаю. Мне кажется, снаружи — как дикий лес, в котором живут дикие твари — и каждая хочет тебя сожрать. Каждая тварь — голодна, на своей лад. Потому все, что остается — сидеть в собственной клетке, не ропща, и молиться, чтобы прутья выдержали напор извне.

— Не проще ли выйти из клетки и дать бой? Умирать, так действуя…

— Вам хорошо говорить, вы взрослая, вы сильная, — профессия у вас есть, жизненный опыт…

Бриенна горько усмехнулась.

— Знаешь, в какой-то области у тебя уже больше опыта, чем у меня…

— Что вы хотите сказать?

— У меня никогда никого не было. Мужчины, я имею в виду. Никогда не было настоящей реальной истории. Только те, что я сама себе выдумывала. Я много раз влюблялась — исподтишка, скрывая все до последнего. Я понимала, что шансов у меня нет. И еще — боялась, что кто-то захочет использовать эту ситуацию — мои чувства — для достижения своих целей. У отца довольно крупная продюсерская компания, я в чем-то выгодная невеста. Но выходить замуж, зная, что тебя берут за наследство — нет, лучше уж никак. Лучше одной. И так проходит моя жизнь. Я прихожу домой поздно — до последнего сижу в офисе, домой не тороплюсь — зачем? Живу я отдельно от отца — его жизнь в сто раз более полноценна, чем моя — домой приду, покормлю кота, поужинаю сама с собой, включу телевизор — чтобы создать хоть какую-то видимость присутствия. И так каждый день — спокойно и тоскливо. Иногда выходы в свет — профессия обязывает, не то, чтобы сильно уж нравилось, но все же разнообразие. Иногда — езжу к своему приятелю, ну, к тому, про которого рассказывала. В последнее время, впрочем, меньше — мы как-то отдалились друг от друга: он стал более самостоятельным, менее депрессивным, а я отдала себе отчет, что на самом деле испытываю к нему не совсем дружеские чувства. Все мои влюбленности — одна сплошная неприятность, одно сплошное разочарование и чем дальше — тем гаже и безнадёжнее. И главное — я не знаю, что такое — когда оно взаимно. Должно быть, особое ощущение… Так что во многом я тебе завидую.

— Не надо. Взаимность, не взаимность… Много радости она мне принесла, эта любовь? Не знаю, не уверена. Я бы все поменяла, от всего бы отказалась, только бы вернуться на несколько месяцев назад, и чтобы все были живы — мама, брат, дядя Роберт… Я слишком дорого заплатила за свои чувства… А ему — много радости она принесла ему? Что-то я сомневаюсь… помимо того, что… ну, не важно, да просто одной меня за глаза хватит. Работу потерял, почти в бегах, да еще и малолетняя дура-самоубийца на руках, от которой никуда не деться. Все это слишком… Но оно не обязательно

должно быть так… Мне кажется, у вас с Джейме…

— Ой, это уже вообще абсурд. Что это за история — я вообще не понимаю. Зачем ему все это? Зачем ему я понадобилась? Ну, добро бы, только ради фильма его — но он, похоже, просто в качестве благотворительности подступается… Я почти рада, что у меня случились эти месячные — этот товарищ мне точно не по карману — а потом, если это все окажется дурной шуткой — не знаю, выдержу ли…

— Мне кажется, он благороднее, чем вы его себе представляете. Да и устал он от красавиц из света — это видно. По-моему, он ищет что-то реальное — не этот мишурный суррогат. И мне кажется — у вас вдвоем мог бы быть шанс. Ну хоть дайте ему попробовать — потому что все же, если оно настоящее — оно того стоит. Вам-то никто не мешает — вы оба взрослые, свободные — ничего на вас не висит…

— Кроме долга. И чести.

— Долга по отношению к кому?

— К самой себе. Нет ничего — ну хоть не падать в собственных глазах…

— Не слишком ли дорогая цена за это уважение к себе — отказ даже от мысли, от надежды на счастье?

— Возможно, ты и права. Надо проще к себе относиться… Я просто привыкла жить так. Это — мои доспехи…

— А мне мама всегда говорила, что доспехи леди — вежливость. Ну, мне от них толку не было — все равно пробили до плоти… Какая тут вежливость, если все, кому не лень, только и делают, что исподтишка тебя используют… Разве что благодарить за то, что да, спасибо, что обратили внимание — сил уже нет, но польщена…

— Не бери в голову. Все же не все. Кто-то ведь должен быть нормальный…

— Ну вот вы. И Джейме, наверное, тоже.

— И Сандор?

— И он. Тут, скорее, я его использую. Или нет. Ну, не знаю. Все очень сложно…

— Мне кажется, все, что чего-то стоит — сложно. Иначе жизнь бы была невероятно скучной.

Санса задумалась. Сложно ли?

— Нет, не обязательно. На самом деле, сложно стало потом. Поначалу все было необычайно просто. Натурально. Правильно… Словно кто-то нас вел друг к другу. Пока мы не подошли вплотную — когда уже перестали ощущать себя как отдельные единицы, превратившись в одно целое. Вот тогда и начались сложности. Быть одним целым — прекрасно. И страшно — потому что нет уже ни барьеров, ни защиты. Деваться некуда, и пути назад уже нет. Я не знаю. Если бы я знала, как оно будет — согласилась бы я на это? Наверное, да. Чтобы хотя бы знать — что такое бывает… Даже если оно потом будет отнято. Все равно…

— Вот видишь. Поэтому ты впереди меня, сестренка…

— Ну вы тоже — хоть попробуйте, а? Я знаю, страшно. И прекрасно, волшебно и завораживающе…

— Ага. И потом больно падать…

— Ну конечно, больно.

Санса выпрямилась. Она почти перестала дрожать.

— Падать больно. Но если падаешь с высоты, хотя бы знаешь — ты летал…

========== XVII ==========

Маленькая девочка со взглядом волчицы,

Я тоже когда-то был самоубийцей,

Я тоже лежал в окровавленной ванне,

И молча вкушал дым марихуаны,

Ты видишь, как мирно пасутся коровы,

И как лучезарны хрустальные горы,

Мы вырвем столбы, мы отменим границы,

О маленькая девочка со взглядом волчицы.

Спи сладким сном, не помни о прошлом

Дом, где жила ты, — пуст и заброшен,

И мхом обрастут плиты гробницы,

О, маленькая девочка со взглядом волчицы.

Крематорий — Маленькая девочка

Дверь приоткрылась. Бриенна нервно кашлянула и отошла от окна. Санса боялась оборачиваться. Может, это Джейме проснулся? Он еще ее не ругал… Но нет, судя по выражению лица Бриенны — это тот, с кем она сейчас так страшится разговаривать.

Санса таки оглянулась. Сандор стоял в двери, не глядя на нее — он смотрел куда-то вперед, между окном и Бриенной. Та прошла мимо, виновато оглянулась на Сансу, прошептала едва слышно: «Я правда думаю, вам надо поговорить. Я буду у себя в комнате, если что…» и вышла. Сандор легко кивнул ей, зашел внутрь и закрыл дверь. Санса вжалась в кровать — словно ее сейчас будут бить. Ну, бить вряд ли — но морально высекут. Да что там — она уже сама своим поступком себя отлично высекла — чего уж тут бояться? И все равно она боялась, просто цепенела от ужаса…