Это было у моря

Maellon

Он подошел к окну — туда, где только что стояла Бриенна. Раскрыл окно, подняв его вверх — там за двумя слоями стекла оказалась тонкая металлическая сетка — от комаров, что ли? Ну, комары им сейчас явно не страшны. Снаружи все лилось, плакало, хлюпало. Видимо, этот кусок зимы подходил к концу. Хорошо это было или плохо — Санса пока не знала, но чувствовала — грядут перемены, словно ветер в одночасье переменился, и повеяло совсем уже не тем, что было актуально сутки назад.

— Ну и что мы теперь будем делать? После всего этого бреда, что ты сотворила, а?

— Не знаю. Прости…

— Опять просишь прощения. Ты бы его у себя прежде всего попросила. А потом — у сестры и братьев. Я тут - последняя

проблема. А первая — ты не отдаешь себе отчета в том, что творишь. Ты заигрываешься в своей трагической роли, и тебя несет в такие дали, где даже я тебя не найду. Зачем? Ну скажи, зачем ты все это придумала? До приезда Ланнистера и Бриенны что, что-то было хреново, или я не допонял? К чему все эти кривляния, жалкие подражания Серсее, «пойду курить», игры в «не смотри»? Что ты хотела этим сказать? Что я тебе надоел? У тебя отлично это получилось, и это закономерно. Тогда зачем ты после кривишь душой, бросаешь на пороге эти признания в любви, тащишься помирать ко мне в спальню — издеваешься, что ли? Ты уж определись. Я приму любое твое решение. Реагируя в меру своей испорченности, разумеется. Собственно — вариантов у меня мало. Почти вообще нет. Но сначала ты скажи, а потом послушаешь, что мне есть тебе сказать… Так будет честно.

— Я, ну… я не хотела. Я не хотела даже и сводить счеты с жизнью. Не хотела помирать, как ты выразился. Я просто очень устала…

— Ага, и решила отдохнуть — вечно, что ли?

— Ну, я не знаю. Я запуталась. Гости, выпивка, новости эти…

— К вопросу о новостях — скажи мне, ты теперь за каждую смерть будешь винить себя, а? Может, тебе начать читать сводку криминалистики, чтобы уж не мучиться поисками? Вот еще один отбросил копыта — ага, посыплем голову пеплом. И еще — каждый раз, когда ты винишь себя, почему-то обрушиваешь на меня снежную лавину. Я что-то не секу — как это связано? Объясни хотя бы.

— Я сама не понимаю. Это как когда что-то случается, мне становится стыдно за то, что нам так хорошо. Наверное, это связано с тем, что произошло на море. Помнишь? Мы были так счастливы — а в это время там Мизинец проделывал весь этот ужас с моей мамой. И теперь как-то по аналогии. Если что-то случается — мне кажется, это оттого, что мы с тобой ничего вокруг не замечаем — потому что непростительно счастливы…

— Непростительно? Где это видано, чтобы за счастье просили прощения? И у кого?

— Ну, у всех…

— Пока ты будешь просить прощения у всех — от нас уже ничего не останется. И так-то…

— Что ты хочешь этим сказать?

— То, что сказал. Тебе все это рано. Я был рад обманываться — и обманывался. Успешно или безуспешно — не мне судить. Но больше не буду. Пора с этим всем завязывать.

— С чем?

— Послушай, тебе надо расти. Вся эта история тебе не по возрасту. Ты рвешься стать взрослой — и не можешь. Просто не успеваешь. А я, как говно, все это допускаю — потому что мне так было комфортно. Но комфортно быть перестает, и я больше не намереваюсь тебе подыгрывать. Мы не будем больше играть в декаданс, изображать страшные красивые сказки с плохим концом. Я не стану смотреть, как тебя ломает, как ты сама себя калечишь неизвестно ради чего. Ты хочешь будущего? Ты и к нему не готова. Все, к чему ты готова — это плыть по волнам истерики, время от времени выныривая — краткими промежутками просветления. Я устал рваться на тряпки, чтобы подтереть тебе слезы. Надо сделать, чтобы их не было вовсе — слез. Поэтому я решил: хватит. Я беру паузу. Длинную паузу. Ты хочешь, чтобы было какое-то будущее? Чтобы у нас оно было? Тогда возьми себя в руки. Прекрати балансировать между жизнью и смертью. Или ты живешь — или нет. Тебе придется тоже решить это. Независимо от меня. По сути, это не имеет ко мне отношения. Я не буду больше этим «спусковым крючком». Я не желаю им быть. Это ружье не может стрелять бесконечно. Патроны уже давно кончились…

—

Но что мне делать?

— Прекратить рыдать, для разнообразия. Не пройдет. Не на этот раз. Так же, как и все эти бредни, «последний вздох»… Я не собираюсь умирать в твоих объятьях. Я вообще не спешу. И хочу, чтобы и ты об этом задумалась. Где, Иные тебя побери, твое достоинство, Пташка? Ты всегда была такой гордой. Ты поднимала свою голову даже тогда, когда было не надо. Я не мог от тебя оторваться там, у моря, глядя, как ты все еще стоишь — несмотря на Джоффри, несмотря на Серсею — и на весь этот кошмар. Ты давала мне силы вставать каждое утро — потому что сама находила их неизвестно где — и шла, вопреки всему, вперед. И куда все делось? Что от всего этого осталось? Пара перьев и «прости меня, пожалуйста?» Я не хочу в этом участвовать. Длительно затянувшиеся похороны красивой Пташки. Ну нет.

— Ты жесток.

— Кто-то ведь должен. Сама ты явно не в состоянии. Ну так вот мое решение. Завтра, когда эти — он кивнул на дверь — уедут, начнём собираться и мы. Мы и так здесь засиделись слишком долго. Толку от этого нет. Мизинец или не Мизинец — в пекло его. Я отвезу тебя домой.

— У меня нет дома. Теперь ты мой дом.

— И ты решила: «Назло тараканам сожгу свой дом», да? Вот хрена. Ты поедешь к тетке. А я отвезу тебя туда.

— И бросишь меня там?

— Нет, не брошу. Останусь. Но не в той роли, которую ты бы хотела. Я останусь до тех пор, пока этот твой ублюдочный муж не сделает первый шаг. Я сказал, я от него тебя избавлю. И так и сделаю. Чтобы ты могла идти вперед. Жить. Из нас двоих хоть кто-то должен. А когда все кончится — тогда я уеду. И ты не будешь резать вены, жрать таблетки и заниматься всей этой мерзостью, достойной истеричного подростка, но не той Пташки, что я знал. Я тебя просто не узнаю, честно говоря. Пора тебе напомнить, кто ты. Ты — сильная, ты всегда была сильной. Так докажи это, седьмое пекло! Дыши! Ты не в вакууме, что сама себе выдумала. Вокруг тебя — целый мир. Нет, ты, конечно, можешь и сдаться. Любить я тебя не перестану — это уже не поворотить назад. Но уважать — перестану однозначно…

Санса опустила голову. Слышать это было невыносимо — но ведь он прав. От нее остались жалкие клочки. Куда делось все остальное, было непонятно. Стоило его искать? Наверное, стоило…

— Ты все говоришь, что надо, надо. А что мне делать?

— Ну, во-первых, перестать себя жалеть. Я в этом большой спец — и это ведет лишь к саморазрушению, поверь уж мне на слово…

— А во-вторых?

— А во-вторых идти дальше. Перешагнуть этот барьер. Видел, как ты ездишь на лошади. Ты ж не пасовала перед препятствиями — еще не хватало, чтобы ты скисла и начала мяться от страха перед чудовищами в собственной голове. В твоей жизни хватает чудовищ — но реальных, не выдуманных. С этими реально и сразиться. Ну так давай. Будем сражаться. Чтобы оно было, чтобы состоялось — будущее. То, в котором у нас может быть хоть какой-то шанс. Если ты не можешь взять себя в руки ради себя самой — тогда попробуй ради этого. А то все любовь, единение, связь — красивые все слова, прямо строчки из загребучей баллады — но на что ты готова пойти ради этой любви?

— На смерть.

— Вот то-то и оно. А на жизнь?

— Не знаю. Я не думала.

— Так подумай на досуге. Если в нашем будущем только смерть — хорошенькая получается история. Жили недолго, несчастливо и умерли в одни день? Сказка, достойная подросткового декаданса. До тошноты пафосно, знаешь ли… Для меня это как-то — ну, поздновато, что ли. Не могу в такой истории участвовать с чистым сердцем. Сомнения одолевают. Насмотрелись мы уже на смерть. Она, видишь ли, конечна. Ты уже, наверное, поняла. Иначе зачем бы притащилась ко мне в спальню после своих таблеток?