Этот мир не для нежных
Шрифт:
– Ты бы могла не жевать хоть недолго, – непривычно жалобно попросил, склонившийся над столом Джокер. – И не прихлебывать ещё, кстати.
Он делал набросок образа Лив на куске картона.
– Стой, – крикнула она ему. – Не нужно. Не рисуй. Я... Хоть что со мной делайте, я не буду.
– Почему? – удивленно спросил Фарс.
За спиной у Лив скрипнула входная дверь и знакомый голос почти в той же тональности, что и дверь, проскрипел:
– А я же тебе говорил.
Девушка обернулась и увидела сумасшедшего изобретателя.
– Геннадий Леонтьевич!
Лив бросилась к изобретателю, уронив стул, который свалился с жутким грохотом. Это тоже было приятно, потому что грохот всегда сопровождал этого чудного гения.
– Вы за мной? Я знаю, что за мной! Помогите мне. Эти ...
Она подыскивала в себе слово для определения этой компании, и тут же вспомнила, как при первой встрече обозвал их сам гений:
– Игрушки! Эти игрушки богов собираются меня взять в какую-то свою банду. Говорят, что в колоду.
Лив, подлетев к изобретателю, резко остановилась. Что-то было не то. Геннадий Леонтьевич прятал глаза.
– Зачем ты здесь? – Фарс не казался очень довольным появлением изобретателя. – Мы же договорились...
– Я хотел только…
Изобретатель произнёс это таким неуверенным и виноватым тоном, что Лив захотелось тут же заплакать. Она остолбенело наблюдала за их кратким диалогом. Хотя близкими друзьями они не выглядели, врагами – тоже. И говорили о чем-то, близком и понятном и тому, и другому.
– Послушайте! – Она дернула изобретателя за рукав, привлекая к себе внимание. – Послушайте, неужели вы не против всего того, что тут твориться? Помните, вы же сами мне… О чём с ними вообще можно разговаривать?
Лив всё ещё надеялась, что Геннадий Леонтьевич по своему обыкновению сейчас забегает по комнате, начнёт плеваться во все стороны, махать руками, обзывать её глупой птицей, а потом что-нибудь придумает. Но он вдруг отвернулся от неё и стал медленно отползать в дальний угол. Лив стало по-настоящему страшно.
– Прости, – пробормотал он. – Прости, Оливия. Я не смог…
Самое страшное в этом было то, что он впервые назвал её по имени.
– Ха, – грубо произнёс не очень культурный Миня. – Отшельник получил то, что долго искал. И отвалил… Всё честно, Мытарь!
Лив укоризненно посмотрела на изобретателя, старательно делающего вид, что он тут не при чём:
– Значит... Значит, вы с ними заодно? Эх, Геннадий Леонтьевич...
Изобретателя тут словно подбросила какая-то неведомая, но очень гневная и энергичная сила. Он всё-таки рассердился от этих её тихих укоризненных слов, забегал вокруг Лив кругами и стал кричать, плюясь в разные стороны:
– А что я?! Почему это я?! Не с ними, не с ними, вот неожиданность какая. Я же говорил тебе, глупая птица, что брезгаю..... Да, брезгаю я. И тебя, кто вытаскивал, а? Кто тебя отовсюду вытаскивал?
Лив
– Так вы же... Вы сами меня! Сначала то туда, то сюда запихивали, а потом вытаскивали! Я вам вот что скажу, гениальный вы наш, вот так вот ещё хуже! Хуже! Они…
Лив махнула рукой на скучковавшуюся компанию, где все, как один, держали непроницаемые лица:
– Они хоть не скрывают своих намерений, а вы сразу другом притворились. Я же поверила вам, Геннадий Леонтьевич! Нет, ещё хуже, я вам доверилась.
– А ты думаешь, что в том, что касается сферы, есть что-нибудь однозначное? – Крючковатый указательный палец изобретателя нацелился прямо в правый глаз Лив, и она непроизвольно и очень часто начала моргать. Поэтому, замешкавшись, упустила момент, и Геннадий Леонтьевич тут же перехватил инициативу:
– Ты думаешь, наверное, своей маленькой птичьей башкой, что там все по полочкам разложено? Вот тебе – добро, вот тебе – зло? Этот тебе враг, а другой совсем напротив – друг сердешный? Выкуси, птица!
Указующий перст свернулся в красноречивый кукиш.
– Нет такого, нет. Сфера на две стороны выворачивается. И если для неё это нужно, для важного, для всех, ты уже и потерпеть не можешь? Есть интересы сферы, и если так надо, то, значит, надо!
Пока они с Геннадием Леонтьевичем кричали друг на друга, безличное выражение на лице Фарса становилось все довольнее и умиротвореннее. Поймав момент, когда и Лив, и изобретатель на мгновение оба умолкли, чтобы набрать воздух для новых гневных высказываний, Император вежливо кашлянул и весомо произнёс:
– Деточка, я тебе, считай, весь мир предлагаю. В обмен на маленькую услугу. Стань гогоном, сломайся и войди в колоду. Это больно, да, но мы все через это прошли, и, как видишь, живём себе.
Он показал на накрытый стол:
– И даже с удовольствием.
Лив повернулась к нему:
– Гогоны? Что это? Какого чёрта? Идите вы...
Девушка замялась, не понимая, в какое страшное место ей послать всю эту компанию так, чтобы уж от всей души.
– Идите вы в свою сферу! – Наконец выдохнула она. – Я вынуждена отклонить ваше предложение.
Лив постаралась вложить в последнюю фразу весь сарказм, на который была способна. С одной стороны она понимала, что, наверное, лучше не злить Фарса и его старших, а с другой, её уже несло, и она не могла отказать себе в удовольствии. Она резко дёрнула молнию вверх на своей командировочной куртке, демонстрируя решимость побыстрее убраться отсюда. Хоть куда-нибудь.
– Нет! – уже окончательно крикнула Лив. – На черта мне тупо подставлять кого-то, из года в год играя в какую-то допотопную игру с непонятными правилами? Я люблю время, люблю цифры, люблю порядок.