Евангелие в памятниках иконографии
Шрифт:
48 Рождество Христово, поклонение волхвов и бегство в Египет. Из сийского Евангелия
Оригинальны подробности иконы в притворе псковской Единоверческой церкви: ангел приводит к яслям женщину в нимбе и указывает на Младенца; женщина эта, очевидно, святая Соломия [591] ; за ней другая женщина без нимба с распущенными волосами; возле Богоматери стоит Исаия со свитком: «се дева во чреве приимет». В стенописях свода ярославской церкви Ильи Пророка: Богоматерь сидит возле яслей, в которых спеленутый Младенец; волхвы стоят перед Ним на коленях; направо Иосиф сидит; вверху ангелы; один из них держит в руках звезду; внизу явление ангела пастырям; остальное опущено. В ярославской церкви Феодоровской Богоматери: верхняя часть изображения та же, что и в Ильинской церкви; в центре Богоматерь сидит возле яслей и держит в руках Младенца, который благословляет коленопреклоненных волхвов; внизу у ног Богоматери вол и осел, Иосиф, беседующий с пастухом, и омовение Младенца бабкой, причем присутствует ангел. С правой стороны два пастуха, смотрящие вверх на ангелов [592] .
591
На иконе Петропавловской церкви в Старой Русе женщина, омывающая Младенца, имеет надпись «баба».
592
Другие изображения в ярославской и вологодской росписях указаны в нашем соч. о росписях.
В древнейшем русском подлиннике рождество Христово показано вместе с поклонением волхвов и с пастырями. Одна из повитух прямо названа бабой Саломией, другая просто девицей. С ним согласно почти во всех подробностях изображение в строгановском подлиннике; также описание в подлиннике Общества любителей древней письменности № 107. Подлинник из собрания кн. П.П. Вяземского XVII в. (там же) рекомендует изображать вверху Бога Отца с надписью в свитке: «Сын Мой еси ты, Аз днесь родих тя»; это уже новшество, явившееся в нашей иконографии не ранее XVII в. В подлиннике императорской публичной библиотеки XVII в. (О. XIII, 2) названы баба Саломия и девица; также в подлиннике О. XIII, 3; О. XIII. 6 и № 1929 (там же), где, между прочим, помещен рассказ о том, как Иосиф искал и нашел бабку Саломию, как над вертепом, где была Богоматерь, явился светлый облак, как Саломия начала славить Бога и как у нее отнялась рука. Подлинники критические XVIII–XIX вв., помимо общего описания сюжета, предлагают уже изъяснение всех его подробностей, таковы: подлинник, изданный Ю.Д. Филимоновым, и подлинник Духовной академии № 116. Приведем исправный текст второго из них. «Рождество Христово пишется так: вертеп, а в вертепе скотския ясли, а в яслех лежит Христос Спаситель мира, Младенец, повит льняными белыми чистыми, тонкими пеленами. Пречистая Богородица сидит при яслех, зрит умиление на Христа Спасителя, риза на ней багряная, исподняя лазоревая, кругом окружают Спасителя и ясли чини ангельстии, еже есть небесныя силы. Иосиф обручник пад поклонися во яслех лежащему Младенцу Еммануилу и Пречистей Богородице; подобием сед, брада не велика, кругловата и курчевата, власы просты, риза зеленая, светлая, исподняя баканная. Бяху же при яслех вол и осел привязани. За Богородицею поодаль мало стоит Иаков по плоти брат Божий, подобием млад; а за ним стоит трепетно баба Саломия, подобием стара, за Иосифом три пастыря падше поклонишася Христу Господу. В том же вертепе лежит камень и от ка-мене течет источник воды. За вертепом стоит столб, нарицаемый адер, вселение пастырское, нощию стерегут свое стадо скотины, и трием пастырям благовестит арх. Гавриил о рождении Христа Спасителя Сына Божия и посылающа их в вертеп, обрящете, рече, Младенец повит, лежащ во яслех. Тут же в вертепе в другом месте сидит Пречистая Богородица, на руках своих держит Младенца Христа Спасителя, и пред Ним волсви (т. е. царие) падше поклонишася и отверзше сокровища своя, еже есть дары, злато, ливан и смирну. Первый стар и сед, власы с ушей долги, риза зеленая светлая, исподняя киноварная, в руке ларец злата, а злато сплетено аки плетеницами. Другий млад, власы кудреваты, лицем червлен, риза багряная, исподняя дикая с лазорью; в руке сосуд, в нем ливан. Третий лицем смугл, брада велика мало надседа, риза киноварная, исподняя дымчатая, в руке сосуд, в нем смирна. А над отрочатем (т. е. Христом) на воздусе звезда сияющая лучами, подобна солнцу, и ангел Господень летящ, аки звезду (по списку г. Филимонова ошибочно <ветвь>) держащ» (л. 86). Далее в подлиннике идет речь о волхвах и, наконец, предлагается критика других подлинников и иконописных изображений рождества Христова. Во многих подлинниках пишут, что Пречистая Богородица лежит в вертепе при яслях, наподобие мирских жен по рождении, еще же и баба Саломия омывает Христа и девица подает воду и льет как в купель. «И сему подражая древнии иконописцы, которые мало знали свящ. писание, и тако св. иконы писаша. И нынешнии нецыи грубии и невежды иконописцы сему же подражают и такожде пишут образ рождества Христова. А Пречистая Дева Богородица без болезни роди непостижимо и несказанно: прежде рождества Дева и в рождестве Дева и по рождестве паки Дева, и не требоваше бабеннаго служения; но сама родильница и рождению служительница, сама роди, сама и воспелена, благоговейно осязает, объемлет, лобызает, подает сосец; все дело радости исполнено; нет никакия болезни, ни немощи в рождении. В мирских же женах ина рождает, ииа воспеленает, в Деве же не тако: не попусти кому нечистыма рукама касатися Пречистаго Младенца Христа Господа» (л. 87) [593] .
593
Ср. Четьи минеи 25 Дек.
Первым источником, из которого христианские художники заимствовали основную мысль изображения рождества Христова, должно было служить Евангелие, которое не только устанавливает истинность самого события, но и сообщает сведения об обстоятельствах, при которых оно произошло. В Евангелии Матфея лишь кратко упоминается о рождестве Христовом (Мф. I, 25) и подробно рассказывается о событиях последующих; ев. Лука свидетельствует, что рождение Спасителя последовало в Вифлееме, что за отсутствием места в гостинице Мария, спеленав Первенца своего, положила Его в ясли; затем передает о явлении ангела вифлеемским пастырям, многочисленном воинстве ангелов, славословящих Новорожденного, и о поклонении пастырей Младенцу, лежащему в яслях. При Младенце находились Мария и Иосиф (Лк. II, 6-16). Все подробности этого рассказа находят свое выражение в памятниках византийско-русской иконографии. Но если мы рядом с этим рассказом поставим всю совокупность главных элементов, характеризующих иконографическую композицию рождества Христова в памятниках разных эпох, то увидим, что сумма последних не укладывается в тесные рамки евангельского повествования. Иконография, сохраняя мысль Евангелия, идет дальше его в развитии внешних подробностей события. В ней отражаются черты разновременных и разнообразных воззрений на этот предмет представителей богословской мысли, сохранившиеся в памятниках письменности. Как далеко простирается связь иконографии рождества Христова с богословскими воззрениями, под какими именно влияниями совершается процесс развития в изображении рождества Христова, когда и почему формы его изменяются и дополняются — ответ на эти вопросы даст историко-критический разбор основных черт изображения. Сюда относятся: место, где произошло рождество Христово, ясли, в которые положен был Спаситель, вол и осел у яслей, звезда над изображением рождества Христова, положение родившей Богоматери, Иосиф, ангелы и пастыри, омовение Младенца.
Памятники древнехристианского периода представляют рождество Христово под навесом. Первый пример изображения рождества Христова в пещере относится к VI–VII вв., это ампула Монцы. С тех пор в памятниках византийских и русских пещера становится обычной составной частью композиции. Такое различие в обстановке составляет результат различных воззрений на этот предмет. В Евангелии дан важный признак места рождения Христа — ясли. Ясли — φάτνη — должны быть понимаемы здесь в смысле яслей, в которых дается корм вьючным животным; некоторые разумеют под ними загородь, где кормят скот; во всяком случае, признак этот указывает место, где стоят вьючные животные. Скульпторы саркофагов, а за ними и некоторые из западных художников позднейшего времени определили это место в смысле стойла с навесом. При наличном составе памятников искусства и письменности едва ли возможно решить, какими специальными мотивами руководились художники в выборе этой формы. Быть может, они мало знали условия и обычаи палестинской жизни и, под влиянием более знакомых представлений, выразили мысль Евангелия в форме простого навеса. Это было для них тем более возможно, что на языке некоторых древних латинских писателей, например Варрона, Палладия, Витрувия, а может быть, и на языке народном ясли = φάτνη = praesepe означают стойло [594] . Золотая легенда прямо говорит, что Иосиф изготовил для вола и осла ясли
594
Scriptores rei rust. Ed. M. Gesner, Schmid, S. 83; Rich. Diet, dcs ant. rom. s. v. praesepe, patena. О значении φάτνη: Suiceri. Thesaur. eccles., coi. 1420–1422; Фаррар. Жизнь И. X Псрев. А.П. Лопухина, стр. 667.
595
Legenda aurea, с. VI, р. 41. Ed. IIIGraesse, 1890.
596
Roller. Les catacombes de Rome, II, chap. LXVII; Schmid, S. 78–79.
597
Pseudo-Matth. Evang., с. XIV: Tertia autcm die nativitatis Domini nostri Jesu Christi beatissima Maria egressa est de spelunca et ingres sa stabulum posuit puerum suum in praesepio, quem bos et asinus adoraverunt. Rom. Quartalschr., 1887, II–III, 177.
598
Rom. Quartalschr., 1887, ΙΙ-IIΙ, 177.
599
Επειδή Ιωσήφ ούκ ειχεν’εν τη κώμτ) εκείνη ττοϋ καταλΰσαι. 'εν σπηλαίω τιιΑ συνεγγύζ τηζ κωμηζ κατέλυσε· καί τότε αυτών δντων έκεΤ έτετόκει ή Μαρία τόν Χριστόν, και 'ev φάτντ] αύτόν έτεθείκει. Dial, cum Tryphone, с. 78. Mignes.gr., t.Vl, col. 657–660.
600
Ουτοζ οίκήσει’εν ύψηλω σπηλαίω πέτραζ όχυραζ. Ис. ХХХIII, 16.
601
Δείκνυται τό'εν Βηθλεέμ σιτήλαιον, ίνΟα έγεννήθη, καί ή έν τω σπηλαίω φάτνη. Orig. Contra Cels, lib., I. с. 51. Migne s. gr., t. XI, col. 756.
602
О жизни царя Константина, кн. III, гл. 41; по русск перев. стр. 196.
603
Церк. ист., кн. I, гл. 17, стр. 78.
604
Церк. ист., кн. II, гл. 2, стр. 81.
605
Protoev., с. XVIII: Kal ευρεν (’Ιωσήφ) σττήλαιον έκει και είσήγαγε ν αυτήν (Μσριάμ)… с. XIX: τι ζ έστίν γεννώσα’εν τω σπηλαίω… και έστησαν έν τω τόττω τοϊι σπηλαίου κ. τ. λ.
606
Pseudo-Matth. Εν., с. XIII… ingrederetur speluncam subter caverna… с. XIV: Maria egressa est de spelunca…
607
Hist.Jos. fabri lignarii, с. VII: Maria peperit me Bethlehemi in spelunca proxima sepulchro Rachel.
608
Evang. infantiae Salvator, arab., с. II: cumque ad speluncam pervenisset… speluncam ingredere… c. IU: Josephus ad speluncam venit… с. IV: spelunca ista tunc temporis tempio mundi superioris similis facta est etc.
609
Fiunt autem vigiliae in ecclesia in Bethlecm, in qua ecclesia spelunca est, ubi natus est Dominus. Fr. Gamurrini, S. Hilarii tractatus de mysteriis et hymni et s. Silviae Aquitanae peregrinatio ad loca sancta, 1887, p. 101. (Ср. там же ссылку на Антонина Пьяченского: spelunca, ubi natus est Dominus). По изд. Палест. общ. под ред. И В. Помяловского (Палест. сборн., вып. 20), стр. 63; там же русск. перев., стр. 64.
610
De annunc. (Χριστόζ) έν ουράνιο έι> κόλπω του πατρόζ, έν σπηλαίω έν άγκάλαιζ μητρόζ. Migne, Patrol, s. gr„t. X, col. 1153; cf. homil. III: άπεστάλη 6 Γαβριήλ δεικνύζ τόν έν θρόνω καί iv σπηλαίω. ibid, col. 1172. Гарруччи (vol. 1, p. 363) признает, по-видимому, подлинными эти беседы; о трицательное мнение Филарета черниг. см. в Историч. уч. об отцах ц„1, 118. Изд. 1882.
611
In diem natal. Chr. Opp, t. II, p. 781. Ed. 1615. Русск. перев. в «Христ. чт.*, 1837, IV, 264.
612
Haer. XX. Migne s. gr„t. XU, col. 273.
613
Epist. LVIII ad Paulinum. Migne, s. 1, t. XXII, col. 581; cf. ibid. epist. ad Eustoch., col. 884.
614
Oral. XXXIX: έν σπηλαίω κα τανόμενοζ και δι αστέ ροζ μηνυόμενοζ. Migne. s. gr„t. LXXV, coi. 445.
615
Όδηγόζ: Σημειωτέον, 6τι τινάζ παραδόσειζ καί άγράφωζ παρέλαβεν ή έκκλησία… δτι ΠαρΟένοζ έμεινε μετά τόκον ή θεο τόκοζ. ’Καί δτι έν σπηλαίω Ιτεκε… Migne, Patrol, s. gr, t. LXXXIX, col. 40.
616
Epiph. monachi Enarratio syr. Migne s. gr, t. CXX, col. 264.
617
Pseudo-Matth. Ev, с. XIV.
618
Указаны у Тило: Cod. apocr. novi test, p. 382–384; ср. также Hofmann. Das Leben Jesu nach den Apocr, 108–109.
619
Маргарит. Слово 14 о Преч. Богородице, л. 495 об. Изд. 1698 г. Ватиканский микологий под 25 Дек. Ср. «Церк. ист. Никифора Каллиста», гл. XII: Σπήλαιον γάρ ταπεινόν, και φάτνη π ροζ υποδοχήν βοσκημάτων έτοιμη, τω του ουρανού και νηζ βασιλει γεννωμένω ηύτρέπιστο. Migne s. gr, t. CXLV, coi. 668; cf. 669.
620
Путешествие русских людей, 1,63. Палест. сборн, вып. 3-й, стр. 64. Ср. Petri diaconi de loc. sanctis; ed. Gamurrini, p. 122: haec spelunca tota interius praetioso marmore tecta, supra ipsum locum, ubi natus est Dominus. По изд. Палест. общ, стр. 83, там же русск. перев, стр. 184.
621
Путешествие русских людей. И. 56.
622
Изд. Общ. люб. др. письм., стр. 50.
623
История и опис. св. земли и св. фада Исрус. Изд. Общ. люб. др. письм., стр. 150 и др.
624
Путеш. в Иерус… изд. 3, стр. 83–87.
625
Для примера см. в мес. минее стих, препраздн. троп, и канон 20 Дек., также богослуж. 24 Дек., также 25 Дек. стих., троп, кан, конд. Ср. богослуж. 26–31 Дек.
626
О пещере и храме: А. Олесницкий. Си. земля, И, 77 и след.
В пещере Младенец Иисус положен был в ясли (φάτνη). Все памятники письменности начиная с Евангелия Луки разумеют под яслями обыкновенные ясли, но не колыбель, как полагают некоторые [627] . В скульптуре саркофагов ясли имеют форму ложа (lectica) или продолговатой корзины, в памятниках византийских и русских форму ящика, иногда сложенного из камня (вагик. минолоп), иногда же, под влиянием идеальных представлений о великом событии, золотого (пантел. Ев.). Младенец в яслях всегда спеленутый; голова Его украшена крестообразным нимбом, составляющим обычный иконографический атрибут Божества, особенно же второго лица Преев. Троицы. Возле яслей, как в скульптуре древнехристианской, так и во всех видах памятников византийских и русских стоят вол и осел. Саркофаг 349 г. представляет собой один из древнейших примеров введения этих фигур в изображение рождества Христова. Мнение Росси, поддерживаемое французским ученым Ролле, что иконографические формы, в которых выражается мысль о смирении и уничижении Христа, могли легче явиться после объявления христианства господствующей религией Римской империи, чем в эпоху гонений [628] , заслуживает полного доверия: ни одно из открытых доселе изображений рождества Христова с фигурами вола и осла не восходит ранее IV в., и едва ли возможно ожидать их в будущих археологических открытиях. Чем вызвано первоначальное появление этих фигур и какой смысл соединяла с ними древность? Различные точки зрения возможны в решении вопроса о происхождении фигур вола и осла. Иные допускали, что древнехристианские художники под образами двух животных хотели выразить мысль о действительном присутствии вола и осла у яслей, в которые положен был Спаситель [629] , не придавая этой художественной детали символического значения; другие ставили фигуры животных в генетическую связь с пророчеством Исаии [630] о привлечении ко Христу иудеев и язычников: «позна воле стяжавшаго и и осел ясли господина своего» (Ис. 1, 3). Первое из этих толкований могло бы опираться на некоторые вещественные памятники, куда прежде всего относится минденский аворий [631] : осел у яслей Спасителя тот же самый, с тем же седлом, что и на соседнем изображении путешествия Марии и Иосифа в Вифлеем. В рукописи национальной библиотеки XV в. ital. № 115 вол и осел помещены в изображении путешествия в Вифлеем (л. 18); тождественные фигуры и в изображении рождества Христова в пещере, где вьючное седло служит опорой для Богоматери, лежащей на земле (л. 20). Очевидно, скульптор минденского авория в фигуре осла у яслей Спасителя видел того же самого осла, который служил Иосифу и Марии на пути в Вифлеем, а миниатюрист названного кодекса признавал, что и вол у яслей есть вол, прибывший сюда вместе с путниками. Однако факты эти стоят одиноко среди других памятников письменности и искусства и должны быть рассматриваемы как частное выражение единоличных узких взглядов, уклоняющихся от общепринятого воззрения. Новейшие исследователи Ролле [632] и особенно Шмид [633] , не допуская аллегорического значения этих фигур, не считают в то же время нужным говорить о действительном присутствии вола и осла у яслей Христа и видят в них продукт изобретения древнехристианских художников. Мотивом к этому изображению послужило замечание подлинного Евангелия о положении Младенца в ясли, подобно тому как то же замечание могло вызвать мысль апокрифа о поклонении вола и осла Христу [634] . В Евангелии Луки говорится, что Богоматерь положила повитого Младенца в ясли… Речь евангелиста краткая, лишенная картинности, необходимой для ее художественной передачи. Что такое ясли, с какими атрибутами соединялось представление о них у современников этого события — решение этого вопроса зависело от самого художника. Как христианские поэты Лактанций и Пруденций, говоря о рождестве Христовом, заменяли отвлеченное понятие об яслях конкретным описанием их и упоминали о животных, находившихся при них, так и скульпторы, приступая к изображению яслей, необходимо должны были присоединить сюда вола и осла. Это были домашние животные, присутствие которых у яслей, по понятиям древних, было вполне естественно, особенно на перепутье в хане, где вол мог явиться как вьючное животное, а осел как животное для верховой езды. «Ясли волов φάτνη βοών» — обычный эпитет яслей, как это видно, например, из обозначения яслей в протоевангелии [635] . Осел — обычное в то время животное для езды: на нем Мария отправилась в Египет, на нем Иисус совершил торжественный вход в Иерусалим, на нем, как известно из протоевангелия, Мария прибыла в Вифлеем. Итак, вол и осел составляют изобретение художников, к которому последние приведены были замечанием ев. Луки и невозможностью иным способом дать ясное понятие о яслях. Выбор животных определялся обычаями страны. Объяснение это, устраняя мысль об аллегории в вопросе о происхождении рассматриваемых фигур, устраняет таким образом под держиваемую некоторыми генетическую связь их с апокрифами [636] , ибо эти последние приписывают им и аллегорическое значение. «В третий день рождения Господа нашего Иисуса Христа св. Мария вышла из пещеры и, вошедши в стойло, положила свое дитя в ясли. Вол и осел поклонились ему. Тогда исполнилось сказанное прор. Исаиею, глаголющим: «позна вол стяжавшаго и и осел ясли господина своего». Животные эти, стоя по сторонам Младенца, непрестанно поклонялись ему. Тогда исполнилось реченное прор. Аввакумом, глаголющим: “посреде двою животну познан будеши”» (Авв. III, 2) [637] . Плавное основание, почему трудно признать в данном случае апокрифы первоисточником изображений, заключается в хронологии. Пусть протоевангелие древнье изображений рождества Христова с волом и ослом, но в нем не названы эти животные; они являются только в Евангелии псевдо-Матфея, которое становится известным лишь в V в.; между тем как датированное изображение с теми фигурами относится к 343 г. Тем не менее, сомневаясь в этой связи, мы не можем отвергнуть прямо аллегорическое значение рассматриваемых фигур и признать их, вместе с Ролле и Шмидом, исключительно вымыслом художественной фантазии. Объяснение аллегорическое [638] имеет свои основания. Оставляя в стороне общую мысль о широком распространении символизма в древнехристианском искусстве, необходимо иметь в виду то, что в памятниках древней письменности вол признается символом иудейского народа, осел — символом язычников. В этом смысле изъяснялось пророчество Исаии «позна вол стяжавшаго…» и, в частности, пророчество это применялось к рождеству Христову. Мелитон Сардийский в сочинении «Clavis», опирась на пророчество Исаии, прямо говорит, что вол означает иудейский народ, а осел язычников [639] . Однако Мелитон не ставит это пророчество в связь с рождеством Христовым [640] ; недостаток этот восполняет Ориген в XIII беседе на Евангелие Луки, когда, сказав о пастырях, нашедших Спасителя лежащим в яслях, замечает, что таким образом сбылось пророчество «позна вол сжавшаго ή и осел ясли господина своего» [641] . Предубеждение против аллегорического объяснения заставляет Шмида видеть здесь след исправления Оригенова текста его переводчиком Блаж Иеронимом [642] ; но доказать это слишком трудно. Ни отсутствие повторения этой мысли в других сочинениях Оригена, ни утрата оригинального греческого текста беседы, ни, наконец, то обстоятельство, что приведенное место находится в конце беседы, не дают оснований видеть здесь прибавку переводчика. Сложный вопрос о подлинности текста произведений Оригена решается в том смысле, что достоверность этого текста неодинакова; в частности, латинские переводы его, сделанные Руфином и Иеронимом, не отличаются той безупречной точностью, какая требуется от всякого перевода исторической критикой. Однако точное обследование этих переводов, хотя и не всех, привело пока лишь к тому несомненному заключению, что переводчики допускали некоторые изменения в оригинале с целью уяснения и приведения к единству догматических воззрений Оригена [643] . Но рассматриваемое место не имеет прямого отношения к этим воззрениям; в то же время оно по своему характеру стоит в полной гармонии с экзегетическими при емами Оригена. Допустив, таким образом, что пророчество Исаии уже в III в. сближено было с рождеством Христовым, мы имеем право с вероятностью предположить, что и художникам IV в. известно было это сближение; тем более что творения Оригена пользовались обширной известностью на Востоке и на Западе. А отсюда становятся более понятными как постоянная повторяемость фигур вола и осла в памятниках искусства, так и пророчественное истолкование их в произведениях церковных писателей IV и следующих веков. Случайное явление в иконографии, личное, не опирающееся на церковное предание, измышление художников едва ли могло бы быть столь устойчивым и неизменным и быстро приковать к себе всеобщее внимание не только художников, но и богословов, как это оказалось в данном случае. В самом деле, становясь на точку зрения Шмида, мы принуждены допустить возможность явления очень оригинального. Около 343 г. является художественное изобретение, а вслед за тем мы имеем ряд писателей, изъясняющих его в смысле пророчественном. Григорий Нисский, упомянув об укладывании Младенца в ясли, прибавляет, что таким образом исполнилось пророчество: «позна вол стяжавшаго й и осел ясли господина своего»; вол, по его мнению, означает иудеев, осел — язычников [644] . Григорий Богослов в слове на Рождество Христово пишет: «Преклонись перед яслями, через которые ты, сделавшийся бессловесным, воспитан Словом; познай, повелевает тебе Исаия, как вол стяжавшего и как осел ясли господина своего (Ис. I, 3). Принадлежишь ли к числу чистых и законных и отрыгающих жвание (Лев. XI, 41) слова и годных в жертву, или к числу еще нечистых, не употребляемых ни в пищу, ни в жертву и составляешь достояние язычества; иди со звездой, принеси с волхвами дары и проч.» [645] . Мысль эту повторяют Павлин Ноланский [646] , Блаж Иероним в описании путешествия Павлы [647] , автор Евангелия псевдо-Матфея и Хориций: последний говорит об изображениях вола и осла именно в картине рождества Христова и объясняет их на основании пророчества Исаии. Некоторые писатели, как Лев В., Григорий Великий, Рабан Мавр, Петр Капуанский, автор слова о Пречистой Богородице в Маргарите, подобно Мелитону, не приводя пророчества Исаии, определяют значение вола и осла в смысле символов иудейства и язычества [648] , причем иногда сопоставляют их с пастырями и волхвами как представителями иудеев и язычников, пришедшими на поклонение родившемуся Спасителю. С этим толкованием можно поставить в связь замечание Евангелия псевдо-Матфея: на пути в Вифлеем Мария говорит Иосифу: «Я вижу перед собой два народа — один плачущий, другой смеющийся… Явившийся светозарный отрок объясняет, что плачущий народ — иудеи, отступившие от Бога, а смеющийся — язычники, потому что настало время приобщиться благословению Авраама всем язычникам» [649] . Упорная наклонность к сопоставлению пророчества Исаии с рождеством Христовым [650] и даже прямо к перенесению его на изображение рождества Христова (Хориций), образовавшаяся в III в., дает основание думать, что фигуры вола и осла явились в этом изображении под влиянием пророчества Исаии и удержались в искусстве благодаря этому символическому воззрению. Вол — иудеи, осел — язычники; первые явились на поклонение Родившемуся в лице пастырей, вторые — волхвов. Здесь, по мнению Гарруччи [651] , заключается одна из причин, почему в изображениях рождества Христова вместе с пастырями являются перед яслями и волхвы, между тем как известно, что только одни пастыри нашли Младенца, лежащего в яслях, — и почему праздник Поклонения волхвов в восточной церкви с древнейших времен празднуется вместе с Рождеством Христовым. Произведение древнехристианских символических воззрений, доступное пониманию тех народов, где вол и осел составляют предметы общеизвестные, с определенными признаками и назначением, легко могло утратить свой смысл у нас в России, особенно в Новгороде и потом Москве, главных центрах художественного производства, где животные эти неизвестны. Вот почему большинство русских подлинников не только не заключает в себе уже никаких намеков на символическое значение этих фигур, но и превращает их в общеизвестных в России животных — коня и корову (подлин. публ. библ. О. XIII. 3; там же, № 1931; Общ. люб. древн. письм., № 162, л. 73; но в критич. ред. изд. г. Филиповым и С.-Петербургской дух. акад. № 116 сохранены древние фигуры вола и осла) [652] . В произведениях новейшей русской иконографии фигуры эти по большей части опускаются.
627
Martigny. Diet, p. 494.
628
Bullet di archcol. crist, 1877, p. 143· Roller, Lescatac. de Rome, II, ch. LXVII.
629
Cp. Baronii Annal, I, 5,2. Венец, изд. 1705 г, т. I, стр. 36.
630
Ср. Tillemont, Mem. 1,447; Kraus. R. Е, 1,431.
631
Garrucci, CDXXXVII. 4; у Шмида рисунок неполный (№ 58).
632
Roller. Lcs catac. de Rome, II, ch. XVII.
633
Schmid, 77–78. Изъяснение Шмида одобрено В. Шульце. Theol. Literaturbl., 1890, № 20, S. 193.
634
Quern bos ei asinus adoraverunt. Pseudo-Matth. Evang, с. XIV; Thilo. Cod. apocr., p. 383.
635
Και εθηκεν άυτό ev φάτνη βοών. Tischendorf, p. 42; Thilo, p. 262.
636
Решительным защитником ее является де Вааль: Die apocriphen in d. altehristl. Kunst. Rom. Quartalschr., 1887, II–III, 176. Cp. также Kraus R. E, II, 486; Vigouroux, Le nouveau testament et les decouvertes archeol. modernes. p. 367. Paris, 1890; Benrath. Zur Gesch. d. Merienverehrung. Theol. Stud, u, Kritik, 1886, II, H. S., 240; Dobbert. Duccio’s Bild. Jahrbuch d. kgl. preuss. Kunstsammlungen, VIBd.,S. 160. Berlin, 1885.
637
Pseudo-Matth. Evang., с. XIV. Последнее из приведенных месг прор. Аввакума составитель апокрифа читал, очевидно, по греческому переводу μέσω δύο ζώων γνωσθήση·, так как в латинском переводе Иеронима «in medio annorum vivif ica illud · оно не имеет никакого отношения к волу и ослу. Любопытно, что по тому же переводу приводится это место и в католическом бревиарии: Domine, audivi auditum tuum et timui, consideravi opera tua et expavi: in medio duorum animalium jacebat in praesepio et fulgebat in coelo. Officium de circumcisione Domini. Thilo, p. 384. Тот же перевод у Блаж. Августина (Serm. 100 de temp.) и в немецкой Библии бедных. Laib u. Schwarz, tab. 1.
638
Оно принято Варнавитом (Annali d. scienze relig, 1847. Ser. II, ч. V, 369 и след, Уриартом (El bueyyel asno, testigos del nacimiento… в испанск. журн. <La ciencia crist.», vol. XII–XI1I), Лилем (Die Darstell. d. Maria, S. 306) и Груссе (Melanges d’archeol. et d’hist, 1884, p. 334). О них: Kraus. R. E, 11,486, 518-, Melanges d’archeol, 1885, p. 417 (Заметка о статье Груссе в его некрологе); Schmid, 73–76 (Замечания о Варнавите и Груссе).
639
Bos iudaicus populus., asinus-gentilis. Cognovit bos possessorem suum et asinus praesepe domini sui. Pitra. Spicileg. solesm. HI, p. 15, 11.
640
В слове о Симеоне и Анне, приписываемом Мефодию Патарскому (Migne s. gr, t. XVIII) и в 12-м огласит, поучении Кирилла Иерус. (Edit. Paris, 1720, p. 174) приводи тся пророчество Аввакума (III, 2), но оно истолковано здесь иначе.
641
Invenerunt (pastores) Joseph dispensatorem ortus Dominici, et Mariam, quaejesum fudit in partum, et ipsum Salvatorem jacentem in praesepio. IIIud erat, de quo propheta vaticinatus est dicens: cognovit bos possessorem suum et asinus praesepe domini sui. Bos animal mundum est, asinus animal immundum… Non populus Israel cognovit praesepe domini sui, sed immundum animal ex gentibus. Origenis in Lucam hom. XIII. Migne s. gr, t. XIII, coi. 1832.
642
Schmid, 74–75.
643
B.B. Болотов. Учение Оригена о Св. Троице, 143–190. СПБ, 1879.
644
Gregor. Nyss. In diem nat. Chr. Opp., t. II. p. 781. Edit. 1615.
645
Gregor. Naz. In Chr. nativit. Opp. edit. 1630, p. 623. Твор. св. о. в русск. перев, т. III, стр. 249.
646
Epist. XXXI ad. Sever. In Bethlehem quoque, ubi agnoverat bos possessorem suum etc. Migne, s. 1, t. LXI, coi. 327.
647
Epist. CVIII ad Eustoch. Migne, s. 1, t. XXII, coi. 884: atque inde Bethlehem ingressa ei in specum Salvatoris introiens, postquam vidit diversorium et stabulum, in quo agnovit bos possessorem suum et asinus praesepe domini sui, ut illud impleretur, quod in eodem propheta scriptum est: beatus qui seminat super aquas, ubi bos et asinus calcant me audiente jurabat cernere se oculis fidei infantem pannis involutum..
648
Leon. M. hom. XXV in nativit. Doni Opp. edit. 1748. Места Григория Великого и др. приведены Питрой в Spicii, solesm., t. III, p. 12–17. Некоторые места указаны Баронисм (Annal, цит. изд.) и Тило (р. 384).
649
Pseudo-Matth. Evang, с. XIII.
650
Ср. средневек, гимн на Рожлсство Христово (Daniel. Thes. hymn. I, p. 334):
Cognovit hos et asinus, Quod puererat Dominus.Извлечения из немецких гимнов: Piper. Εν. Kal., 1857,40.
651
Garrucci Storia, vol. I, p. 364.
652
В богослужебной письменности есть намек на символическое значение вола: «гряди израилю тяжкосердый; познай Создателя в вертепе раждающагося» (стих, на хвал. 20 Дек.): это тот же самый образ выражения, что и у прор. Исаии: «позна вол стяжавшаго… израиль же мене не позна». Но, с другой стороны, в стихире на хвал. 27 Дек. «скоти образуют херувимское предстояние» животным придан уже совершенно иной смысл. В беседе трех святителей осел при яслях И. X. означает христианство, вол (пропуск…). Порфирьев. Новозав. апокр., стр. 382.
Звезда над изображением рождества Христова является не позднее IV в. Она означает ту необычайную звезду, которая указала волхвам место рождения Спасителя: таково именно ее значение в памятниках византийских и русских; но по отношению к периоду древнехристианскому, когда иконографические формы еще не установились, нужно допустить некоторые исключения [653] . Нельзя ли думать, что звезда на всех тех древнехристианских изображениях рождества Христова, где нет волхвов, означает ту звезду и обильный свет, о которых рассказывается в Евангелии псевдо-Матфея? Апокрифы в описании рождества Христова представляют контраст с соответствующими описаниями подлинных Евангелий. Скромность и уничижение — отличительные черты рождения Богочеловека по Евангелию; напротив, блеск и слава — по апокрифам. Как ветхозаветные пророки, говоря о рождении Мессии, сопоставляют Его со светом, просвещающим людей, ходящих во тьме (Ис. IX, 2), с сияющей звездой (Чис. XXIV, 17); как новозаветные писатели называют Его светом во откровение языков (Лк. 1, 78–79; II, 32), так и апокрифы, не довольствуясь повествованием подлинного Евангелия, обставляют событие рождества Христова чудесами и пользуются для этой цели символом света: Мария вошла в пещеру, в которую никогда не проникал свет и где была постоянная тьма. При входе Марии пещера осветилась как бы солнцем, воссиял божественный свет и оставался там непрерывно днем и ночью, доколе была там Мария… По рождении Спасителя бабки не могли войти в пещеру от чрезмерного света… С вечера и до утра над пещерой блистала большая звезда, каких не видно было от начала мира. И пророки, бывшие в Иерусалиме, говорили, что эта звезда указывает на рождение Христа, который восстановит обетования не только для Израиля, но и для всех язычников [654] . В протоевангелии Иакова и арабском Евангелии детства Иисуса Христа нет прямого указания на звезду, но говорится о необычайном свете в пещере, где родился Спаситель [655] ; и потому их сопоставление с памятниками искусства в данном случае не удовлетворяло бы необходимому требованию археологической точности. Иное дело Евангелие псевдо-Матфея. Близкое сходство его рассказа о рождестве Христовом с некоторыми памятниками скульптуры не может быть оспариваемо. На минденской пиксиде у яслей находится повивальная бабка с иссоХIIIей рукой — подробность, объясняемая только одними апокрифами [656] ; но коль скоро мы допустим, что мысль художника здесь вращалась в области апокрифа, то можем с вероятностью допустить, что и звезда, стоящая над яслями, в этом памятнике явилась под влиянием того же источника. В той же иконографической связи является звезда и на пластине кафедры Максимиана; кроме того, на этой кафедре представлено отдельно и поклонение волхвов с особой звездой [657] . Мы лишены возможности проникнуть в душу художников и доказать категорически, что они в обоих случаях ввели в свои изображения звезду под влиянием апокрифа, но допускаем возможность этого предположения ввиду указанной комбинации признаков. Но это — примеры исключительные. На резном камне из собрания Веттори звезда является вместе с полумесяцем и, как в вышеприведенных примерах, отдельно от поклонения волхвов. Если не разрывать этих двух признаков и рассматривать их в связи, как явления одного порядка, то с вероятностью придется допустить, что как полумесяц, так и звезда обозначают собой ночь, т. е. время, когда, по контексту Евангелия Луки (II, 8), родился Спаситель мира [658] . Комбинация светил здесь также исключительная. Появление звезды в типических изображениях рождества Христова мы объясняем иначе, именно по связи этого события с поклонением волхвов. Едва ли возможно сомневаться в том, что звезда в связи со сценой поклонения волхвов на памятниках древнехристианских должна быть истолковываема непременно в смысле путеводной звезды волхвов, о которой говорится в Евангелии Матфея (II), ибо в противном случае пришлось бы порвать нить евангельского повествования и на месте очевидного источника, хорошо известного безусловно всем христианским художникам, поставить другой — предположительный, стоящий вне связи с поклонением волхвов. Звезда волхвов — такое знаменательное явление, которое не могло не привлечь к себе внимания художников уже в эпоху саркофагов, и она действительно изображается вместе с волхвами почти на всех памятниках, за немногими исключениями, где ее отсутствие объясняется или недостатком места, или порчей памятника. Привычка художников к этой иконографической форме и сознание важности события, на которое она указывает, привели к тому, что они стали помещать звезду даже и на тех изображениях рождества Христова, где не было волхвов. Прием этот усвоен был и художниками византийскими, которые, вводя звезду в схему рождества Христова, поставили ее прямо над пещерой, соединили с небом и спустили вертикальные лучи на Младенца, лежащего в яслях. К этой звезде приближаются волхвы, если они вводятся в изображение рождества Христова, на нее указывают они своими руками, пристально смотрят на нее, рассуждают о ней: ясно, что это есть путеводная звезда волхвов; но она остается здесь, не изменяя ни формы, ни положения, даже и в тех изображениях рождества Христова, где нет волхвов. Придавать этой звезде какое-либо иное значение [659] нет достаточных оснований; и если Василий Великий, говоря о ней, приводит пророчество Валаама «возсияет звезда от Иакова» (Чис. XXIV, 17), то этим сообщает лишь дальнейшее развитие мысли художников, относя пророчество именно к путеводной звезде волхвов [660] . В памятниках древней письменности предлагаются различные толкования этой звезды: одни из древних авторов, как Ориген [661] , придавали ей материальное значение, другие признавали ее духовной силой. С особенной подробностью рассуждает о ней Иоанн Златоуст в VI беседе на Евангелие Матфея. На основании Евангелия он говорит, что это была звезда не обыкновенная, не из числа других звезд и даже не звезда (μάλλον δέ ούδέ άστήρ), но некая невидимая сила (δύναμίζ τιζ άόρατοζ), наподобие звезды (έιζ τούτην μετασχηματισθεισα την οψιν). Доказательства тому Златоуст находит и в необычайном движении звезды (не от востока к западу, как движутся солнце, луна и обыкновенные звезды, а от севера к югу [662] , от Персии к Палестине, и во времени, так как она светила не только ночью, но и днем и превосходила своим блеском как все остальные звезды и луну, так даже и солнце. Необычайно и то, что она то светит, то перестает светить (во время пребывания
653
Учение о звездах и его отражение в па м. иск.; Piper. Mythol., II, 206; Vemeri-Moeseri. Sermo de Stella magorum. Regiomonti Praelo Reusneriano.
654
Pseudo-Matth. Evang., с. XIII.
655
Protoev., с. XIX: 'ιδού νεφίλη φωτίΐνή έπισκιάζουσα τό σπήλαιον… Καί ίφάνη φωζ μένα έν τω σπηλαιω. Evang. inf larabicum, с. III: et eccc repleta erat illa (spelunca) luminibus lucernarum et candclarum fulgore pulchrioribus et solar uce splendidioribus.
656
Pseudo-Matth. Evang., с. XIII; Protoev., с. XX.
657
Garrucci, CDXVIII,1.
658
Об иных значениях луны в христ. искусстве: Piper. Symbol., II, 116–199; Garrucci. Storia, vol. 1, p. 264. Об олицетворениях ночи там же у Пипера, с. 359 и др.
659
О значениях звезды: Kraus. R. Е, И, 792–793.
660
Слово на Рожд. Xp. Migne s. gr, t. XXXI, col. 1469. То же сопоставление дано в Золотой легенде. Jacobi a Voragine. Legenda aurea vulgo historia lombardica dicta, с. XIV. Ed. III, D-r Th. Graesse. Vratislaviae, 1890.
661
Contra Cels. lib. I. Migne, t. XI, coi. 768–769; Ed. Gulielm. Spenceri, 1677, p. 45: звезда волхвов новая, отличающаяся от обыкновенных звезд; она из породы комет. Ср. Слово Вас. Вел. на Рожд. Xp. Migne, t. XXXI, col. 1469; по изданию Gamier, 1722 (S. Basil. Opp.), t. II, p. 601; Gregor. Nyss. Opp., t. III, p. 344. Edit. 1638; русск. перев. в «Христ. чт.», 1837, IV, 251.
662
Ср. Пролог «25 Дек.».
663
I. Chrysost. horn. VI in Εν. Matth. Migne s. gr., t. LVII, col. 64–65.
664
Άγγιλοζ ώζ φωστήρ ούράνι,οζ είζ'αστέροζ τύπον μορφοΟίΙζ τήν όδόν ώδοττοιίΐ μάγοιί. Theod. Stud. orat, in s. Angelos, с. X. Mai Nov. patr. bib!., t. V., p. 12.
665
Theophil. Bulgar. Enarr. in Ev. Mitth. Migne s. gr., t. CXXIII, col. 161.
666
Caesarii viri illustri Dialogi, IV. Bibi, veter, patr. De la Bigne.; t. V, dial. II, p. 771: angelus autem esse intelligitur.
667
Diod. Thars. (Photii bibi. edit. 1653; p.703); δύναμιν τινά θεωτέραν ύζ άστρον μέν σχηματίζομενην.
668
Εν. infant, arab., с. VII: Eademque hora apparuit illis (magis) angelus in forma stellae illius, quae antea dux tineris ipsis fuerat.
669
Niceph. Call. hist, eccles. Migne s. gr., t. CXLV, coi. 669–673.
670
Четьи минеи, 25 Дек. По изд. 1837 г., л. 144 и след.
671
В грузинском Евангелии публ. библ. № 298 (л. 9) вместо звезды изображен Св. Дух.
672
Iacoby a Voragine. Legenda aurea, ed. III, p. 91.
673
Ibid, с. VI, p. 43–44: Nam in ipsa die nalivitatis secundum antiquorum relationem (ut ait Chrysostomus) magis super quendam mon tem orantibus Stella quaedam juxta eos apparuit, quae formam pueri pulcherrimi habebat et in ejus capite crux splendebat.
674
Рукоп. Вахрамеева № 50, л. 269–271. Свед. о ней в описании А.А. Титова: Рукоп. слав, и русск. ИА Вахрамеева, стр. 30–39.
675
Roller, to catac, vol. II, chap. LXVIII.
676
Ср. ошибочное заключение Бэйе: presque toujourscllc (etoile) est rcmplaccc par le monogramme inscrit dans un cercle. Memoire sur une mission au mont Athos, p. 274. Для проверки см. рисунки в изд. Гарруччи и Шмида.
677
Ibid.
678
Ср. престол Раткиса в Чивидале: три звезды; ангел летящий указывает волхвам на Иисуса Христа (Garrucci, CDXXIV, 3);также см. фляжку для елея: возле волхвов ангел и вверху звезда (ibid, CDXXXI11,7).
679
Didron. Manuel, p. 158.
680
H. Покровский. Стенные росписи, стр. 127 и 153; ср. стеноп, параклиса Св. Пояса в Афоноватопед. мон.
Богоматерь в изображении рождества Христова во всех видах памятников древнехристианского периода представляется сидящей [681] .Такое положение ее нельзя считать продуктом художественного стремления к церемониальности, вообще мало свойственной древнехристианскому искусству, если не относить сюда памятники Равенны, близкие к Византии: оно удерживается даже и там, где рождество Христово не соединено с поклонением волхвов, например на фреске катакомб Севастьяна, на саркофаге мантуанского собора, на окладе миланского Евангелия, на верденской таблетке и др. Положение это стоит в полном соответствии с мыслью о безболезненном рождении Богоматери. Учение о приснодевстве Богоматери, уясненное многими отцами церкви и церковными писателями [682] , прямо вело к отрицанию в ней болезней, которыми сопровождается естественное деторождение. Блаженный Иероним, вероятно, ввиду распространенных в его время апокрифических сказаний о повитухах, бывших при Богоматери, говорил, что Богоматерь не нуждалась в услугах повитух [683] . О безболезненном рождении Богоматери свидетельствует Трулльский собор, когда осуждает обычай «по дне рождества Христова приготовлять хлебное печенье и друг другу передавать, аки бы в честь болезней рождения всенепорочной Девы Марии» [684] . Андрей Критский говорит, что Богоматерь не познала болезней рождения, свойственных рождающим [685] . По словам Иоанна Дамаскина, Христос родился в обыкновенное время, по истечении девяти месяцев, по обыкновенному закону естественного чревоношения, но безболезненно, превыше закона рождения… за рождением не последовали болезни [686] . Св. Дева, по словам св. Димитрия Ростовского, сама рождает, сама и пеленает… она мать без труда и без мук; она и бабка сама себе, никем не наученная; она не допустила никого коснуться нечистыми руками до рожденного ею Пречистого Младенца, а сама служит родившемуся от нее и превысшему ее, сама пеленает и кладет Его в ясли [687] . Несмотря на эти единогласные свидетельства церковных писателей не только восточных, но и западных [688] о безболезненном рождении Богоматери, искусство византийское не сохранило первоначальной формы изображения сидящей Богоматери. В памятниках византийских и русских Богоматерь обыкновенно лежит, а на афинском барельефе даже спит (закрытые глаза). Один из редакторов русского иконописного подлинника, порицая эту иконографическую форму, признает ее нововведением и ссылается в доказательство того на житие пророка Иеремии: «зримая в житии прор. Иеремии, при ком и почему обыкоша писати Пречистую Богородицу на одре лежащу» [689] . Обращаемся к этому житию: составитель свидетельствует, что пророк Иеремия предсказал бегство Христа в Египет и сокрушение египетских идолов: «подобает всем идолам пастися и всему рукотворенному сокрушитися в то время, егда приидет семо Дева Мати с Младенцем, рожденным в вертепе и в яслех положенным. И от того пророчества Иеремиина обычай бе египтяном изображати Деву, почивающую на одре, близ же ея Младенца, лежаща в яслех, пеленами повита, и тому образу покланятися. Вопросившу же иногда Птоломею царю жрецов египетских: чесо ради сия творят; глаголаху тыи, яко тайна есть се древнейшим отцем нашим от святаго некоего пророка предвозвещенная, и ждем кончины того пророчества и события тайны» [690] . Сказание это почти буквально заимствовано из сочинения Епифания «De vitis prophetarum», относимого к числу dubia aut spuria [691] . Поводом к нему, вероятно, послужило пророчество Иеремии о поражении земли египетской Навуходоносором: «и внидет и поразит землю египетску… и пожжет огнем домы богов их… и сокрушит столпы Илиуполя, иже в Египте, и домы богов египетских пожжет огнем» (Иер. XLIII, 11–12; XLVI, 15). Не входя в рассуждение о том, возможно или нет приурочить это пророчество к какому-либо событию из жизни Христа, заметим только, что комбинация событий здесь совершенно неясна. По механической ассоциации мыслей от пророчества Иеремии возможно перейти к бегству в Египет и сокрушению идолов, о чем свидетельствуют древние предания; но каким образом отсюда возникла мысль изображать лежащую деву и спеленутого младенца, каким образом явление это стало возможным во времена язычества; наконец, если прототип изображения Богоматери, лежащей на одре, указан здесь верно, то почему на древнейших памятниках христианства Богоматерь представляется не лежащей, а сидящей? Как бы то ни было, но ссылка подлинника на житие пророка Иеремии не только не дает удовлетворительного решения вопроса «при ком и почему обыкоша писати Преч. Богородицу на одре лежащу», а наоборот, без особенной нужды запутывает дело. Обратимся для решения вопроса к свидетельству ясных и несомненных памятников древности. Первые памятники с изображением лежащей Богоматери восходят к VI в.; сюда относятся: кафедра Максимиана и ампула в Монце. Софист Хориций своим описанием подтверждает свидетельство памятников. Нельзя сказать, что древнехристианская форма сидящей Богоматери пропала бесследно в памятниках византийских: не говоря о верденской таблетке и сирийском Евангелии Раввулы, ее встречаем мы в ватиканском минологии, ватиканском Евангелии № 2 Urbin., в мозаиках Марторано и палатинской капеллы в Палермо, в Евангелии императорской публичной библиотеки № 118, но обычным положением Богоматери следует все-таки признать положение лежащей. Оно остается в силе до XVII в., а потом начинает уступать свое место другому: Богоматерь начинают изображать или сидящей у яслей, как рекомендует подлинник критической редакции, или же, по образцу западных картин, стоящей на коленях перед Младенцем (adoratio) или яслями, как рекомендует греческий подлинник [692] и как видно из многих памятников стенописи, иконописи и миниатюры греческой и русской. Чем объяснить нормально-византий-ское положение Богоматери? Не заключается ли в нем тенденциозно-догматического намека на болезненное рождение, свойственное обыкновенным женам? Этого предположения невозможно допустить уже по одному тому, что такое положение Богоматери пережило целое тысячелетие в недрах православной церкви, и никто из самых строгих ревнителей православия не усмотрел в нем даже и тени еретической мысли. Хориций описывает лежащую Богоматерь и тут же замечает по поводу неизменившихся черт лица Богоматери, что она родила «неискусомужно»: ему и в голову не приходила мысль о болезни лежащей Богоматери. Прямых поводов к еретической тенденции, если не считать несторианство, уже отошедшее ко времени появления рассматриваемой иконографической формы в область предания, художники не имели. Увлечение апокрифами также не могло иметь здесь места. Апокрифические Евангелия Иакова, псевдо-Матфея и арабское Евангелие детства Иисуса Христа вводят повитух в рассказ о рождестве Христовом (см. ниже), однако они не только не говорят о болезнях рождения, а, напротив, подробностями рассказа об освидетельствовании Богоматери повитухами дают понять, что это рождение не сопровождалось обычными болезнями деторождения [693] . Самое простое и естественное объяснение рассматриваемого положения Богоматери заключается, по нашему мнению, в следующем. Оно есть результат стремления византийских художников приблизить изображение рождества Христова к обычным формам представления об обстановке естественного деторождения. Византийско-русская иконография представляет немало аналогичных примеров. Когда художники изображали Христа Великого Архиерея в обыкновенных епископских одеждах, то они отнюдь не хотели тем самым выразить факт действительного ношения Господом таковых одежд; равным образом, изображая покой седьмого дня творения в виде Бога Отца, лежащего на одре, они не хотели тем сказать, что обыкновенные сон и утомление свойственны Божеству; Богоматерь в момент благовещения читает славянскую Библию, евангелисты пишут по-славянски, св. Николай Чудотворец обучается грамоте по славянскому букварю — все это условные формы представления для передачи совершенно верных по существу идей и фактов. Богоматерь лежит на одре возле Божественного Младенца: это значит, что рождение совершилось, и только! Богоматери сообщено положение, в каком все привыкли представлять себе роженицу, но никакой догматической тенденции здесь нет. Вопрос о том, какое положение наиболее приличествовало безболезненно родившей Богоматери, не был поставлен прямо в византийском искусстве, и если Симеон Влахернский (ватик. минол.) и некоторые другие лучшие художники решили его в пользу древнехристианской формы, то это делает честь их художественному и богословскому образованию.
681
Ср. неверное замечание А. Шульца, будто Богоматерь в древнейших памятниках «лежит». Die Leg. v. Leben, d. I. Maria 58; to же Beissel. Die Bilder d. Handschr. d. Kaisers Otto in Munster zu Aachen, S. 86.
682
Относящиеся сюда места указаны Гофманом: Das Leben Jesu nach den Apocryphen, 112–113. Ср. архиеп. Филарета «Догматам, богосл.», ч. II, изд. 3, стр. 46–49,54 и след.
683
Nulla ibi obstetrix, nulla muliercularum sedulitas intercessit. Hieron. De perpet. virginit. Mariae. Contra Helvidium. Migne., s. 1, t. XXIII, coi. 192. Cf. Tischendorf. Ev. apocr. prolegg., XXV; Lehner. Marienverehrung, 138.
684
Прав. 79. Преосв. Иоанна. Опыт курса церк. законовед., И, 478.
685
Слово на Рожд. Богород. Христ. чт., 1836, III, 240. Migne s. gr., t. XCVII, coi. 865. Ср. выражение Библии бедных: absque dolore paris stella Maria maris. Bibi, pauper. Ed. Laib u. Schwarz, tab. 1.
686
Expos, fid. XV. Migne s. gr., t. XUI, col. 812.
687
Четьи минеи, 25 Дек. Изд. 1700 г, ч. II, л. 258. Ср. сказ, о земной жизни Преев. Богородицы, сгр. 162–163. Изд. 1869 г.
688
Бернард Клервоский: sola sine corruptione concepit, sine gravamine tulit, sine dolore parturivit. R de Fleury. L’Evang. 1, 45. Cf. Hofmann, 113. Leg. aurea, с. VI, p. 42: sine dolore peperit.
689
Импер. публ. библ. F. XIII, 19 (из собр. еп. Порфирия); ср. выше выдержку из подлин, критич. ред.
690
Четьи минеи, 1 Мая. По изд. 1700 г., ч. III, л. 436.
691
Epiph. De vit. proph. Migne s. gr., t. XLIII, coi. 421–422. Для образца приведем начало этого сказания по греческому оригиналу: Ουτοζ ό προφήτηζ σημέΐον δέδωκί τοίζ Ιίρέυσιν Αίγυπτου, δτι δει σασΟηναι τά είδολα αυτών και συμπβσείν τά χίΐροποίητα αυτών, δταν έπιβη έν Άιγΰπτω Παρθένοζ Χοχέυουσα βρέφοί θίοίΐδέζ κ. τ. λ
692
Έρμηνέια δ. 112, § 165.
693
Ev. pseudo-Matth, с. XIII: Nulla sanguinis pollutio facta est in nascente, nullus dolor in parturiente. Virgo concepit, virgo peperit et virgo permansit.
В подобном же смысле мы истолковываем и следующую подробность изображения рождества Христова: омовение Младенца в купели двумя женщинами. Это, по мысли художников, не есть указание на действительный факт, ибо безгрешно рожденный не нуждался в каком бы то ни было очищении, — но лишь произвольный аксессуар картины, явившийся под влиянием обычных представлений об обстановке рождения. Самое положение Младенца, прямо, почти без поддержки стоящего в купели, в нимбе, обнаруживает тенденцию к идеализации сцены. Сцена омовения Младенца, неизвестная по памятникам древнехристианского периода [694] , нашла обширное применение в Византии. Первые примеры ее в греческом манускрипте венецианской библиотеки Св. Марка, в армянском манускрипте Сан-Лазаро в Венеции, на авориях — ватиканском и равеннском, в греческих псалтырях IX в., в ватиканском минологии и проч. Омовение совершают две женщины-повитухи (редко одна); значение сцены ясно из простого наблюдения византийских и русских памятников, и потому, если некоторые из специалистов называют одну из этих женщин юношей [695] , то здесь заключается просто недоразумение, объясняемое отчасти техническими недостатками и художественными несовершенствами изображений, подлежащих ученому анализу. Было время, притом не столь отдаленное, когда вообще всю эту сцену истолковывали совершенно превратно; это происходило от незнания памятников искусства и письменности византийских и русских, разрешающих этот вопрос весьма простым способом. Целый ряд первоклассных археологов запятнал себя на этом пункте. Иоанн Лёрё (I. L’heureux) рассказывает, что видел в катакомбах изображение ев. Иоанна, претерпевающего мученическую смерть в кипящем котле [696] ; в таком смысле истолковал автор сцену омовения Младенца во фресках римских катакомб на Фламиниевой дороге. Северано, Бозио и Аринги полагали, что здесь изображен неизвестный мученик (фигура Младенца) среди двух мучителей (повитухи) [697] ; Боттари видел здесь мученицу, мучимую в сосуде двумя палачами, и полагал, что находящаяся здесь вертикальная надпись «Salome» относится не к фигуре палача (повитухи), но к мученице (Младенцу) и что ее следует читать так «Salome virgo» [698] . Аженкур, также усмотрев здесь мученицу, дал под влиянием этой мысли искаженный рисунок; Младенец оказался с сильно развитой женской грудью и с длинными волосами [699] . Мартэн и Гарруччи верно истолковали сцену в смысле омовения Младенца [700] . Еще пример. В копии Гримальди с мозаик VIII в. Марии у Яслей (придел древней ватиканской базилики), находящейся в ватиканской библиотеке (№ 6439: de s. Veronicae Sudario etc.) и изданной Гарруччи [701] , две женские фигуры в сцене омовения превращены в мужчину и женщину. Рисунок архива ватиканского капитула [702] , усиливает эту погрешность: одно из лиц, участвующих в омовении, представлено уже с бородой, а Младенец стоит не в купели, как бывает на всех подлинных памятниках, но позади купели и обращается с речью, сопровождаемой жестом, к бородатому мужчине. Постоянное повторение этой сцены в памятниках византийских и русских, ясность и определенность ее признаков не оставляют сомнения в том, что мы имеем дело с типической сценой омовения Младенца, неразрывно связанной с полным изображением рождества Христова. Каким образом явилась эта сцена, где ее первоначальный источник? Хотя церковные писатели единогласно свидетельствуют о безболезненном рождении Богоматери, не требовавшем сторонних услуг, а иные прямо говорят об отсутствии при этом повивальных бабок, но присутствие последних в данном случае не служит само по себе признаком болезненного рождения; напротив, они могли быть введены в рассказ, в изображение для доказательства именно безболезненного рождения, как это сейчас будет видно, или в качестве аксессуара, чуждого всякой догматической тенденции. В рассказе протоевангелия о рождестве Христовом читаем, что Иосиф, остановившись с Богоматерью в пещере, отправился искать повитуху. И вот он увидел женщину, идущую от горной страны (άπό τηζ όρβινηζ); она спрашивает его: «Человек, куда идешь?» Иосиф отвечает, что он ищет еврейскую повитуху. Женщина говорит, что она сама повитуха, и расспрашивает его о роженице. Иосиф объясняет, что она обручена с ним, но не жена его, воспитана в храме Господнем и зачала от Св. Духа. Повитуха выражает сомнение, но Иосиф говорит ей: «Приди и посмотри». Повитуха пошла с ним. И вот светлое облако осенило пещеру, и повитуха воскликнула: «Возвеличися душа моя днесь, яко… спасение родися Израилю». Внезапно облако удалилось от вертепа, воссиял великий свет, явился Младенец и принял сосцы своей матери Марии. Повитуха воскликнула: «Велик для меня день сей, потому что я видела новое чудо». И вышла она из пещеры, славя Бога; встретила Саломию и сказала: «Новое чудо имею поведать тебе: дева родила, его же вместити не может человеческая природа» (ΠαρΟένοζ έγεννησεν, δ ού χορεί ή φύσιζ αΰτηζ) [703] . И сказала Саломия: «Жив Господь Бог, если не вложу перста моего и не испытаю естества ея [704] не поверю, что дева родила». Следует рассказ о том, как Саломия вошла в пещеру, убедилась в истине и как за свое неверие наказана была тем, что у нее отсохла рука. Она стала молить Бога о помиловании, и вот является ангел Господень и говорит ей: «Саломия, услышал Господь молитву твою, принеси руку твою ко отрочати и исцелишься, и будет тебе спасение велие». Саломия поклонилась рожденному царю израильскому и получила исцеление [705] . Рассказ этот повторен в Евангелии псевдо-Матфея [706] с тем отличием, что Саломия, которую составитель протоевангелия не удостаивает ни названием, ни признаками повитухи, превращена здесь также в повитуху, и вместо одной явились две — Зеломия и Саломия. В арабском Евангелии детства Иисуса Христа — одна бабка; о неверии ее и наказании нет речи, но бабка получает исцеление от прежней болезни [707] ; таким образом, здесь в одном лице слиты признаки двух вышеупомянутых. Гофман предлагает основательную догадку, что рассказ протоевангелия — первоначальный, а в других апокрифах переделанный, ибо, во-первых, для чего необходимы были две повитухи, во-вторых, не видно достаточных оснований, почему вторая повитуха не вошла к пещеру к Богоматери вместе с первой; если Евангелие псевдо-Матфея ссылается как на препятствие на чрезвычайный свет, то это лишь слабая поправка нескладного рассказа. Устранить разноречие возможно следующим образом: Иосиф отправился искать повитуху и встретил ее вместе с другой обыкновенной женщиной. Протоевангелие вначале не обращает внимания на эту вторую женщину, не говорит о ней ничего, так как Иосиф имел дело только с одной повитухой; между тем нужно думать, что она сопровождала повитуху и хотя не вошла в пещеру, однако оставалась вблизи ее, ожидая выхода спутницы [708] . Потом она приглашена была в качестве сторонней свидетельницы чудесного события в пещеру… В дальнейшем рассказе Протоевангелие и Евангелие псевдо-Матфея согласны между собой. Каково бы ни было внутреннее достоинство этого рассказа, но он не только не противоречит идее о безболезненном рождении Богоматери, а напротив, подтверждает ее. Правда, Иосиф, быть может, вследствие недостаточно ясного представления о предстоящем событии, как это казалось составителям апокрифов, ищет повитуху, по-видимому, для обычных услуг Богоматери, но развязка дела показывает иное: повитуха является только для того, чтобы засвидетельствовать о чудесном рождении. Предание об этой повитухе, в первый раз отмеченное в апокрифах (но, вероятно, явившееся ранее их составления), проникло и в позднейшую византийскую и русскую письменность и в обрядность. В слове патриарха Германа на Благовещение Богоматерь обращается к Иосифу с такой речью: «приготовь пещеру и найди еврейскую повитуху (μαίαν) и да сохранит она тайну и да послужит мне по обычаю» [709] . Не считаем необходимым разъяснять смысл последнего выражения и указываем на это место как на общее свидетельство о повитухе. О повитухе упоминает монах Епифаний в XI в., называя ее Саломией [710] . Древнейший русский иконописный подлинник именует ее также бабой Саломией [711] , между тем как помощницу ее называет просто девицей, следовательно, распределяет роли не так, как в апокрифах. Саломия известна по древним спискам беседы трех святителей [712] . В древнеславянских рукописных чинопоследованиях крещения, в «молитве бабе приемшей отроча», упоминается баба Саломия, пришедшая на уверение честного девства Богоматери [713] , т. е. для доказательства сверхъестественного и безболезненного рождения. В старопечатных требниках «баба» эта упоминается не только в «молитве бабе, приемшей отроча» («Господи Иисусе Христе… бабою повитый пеленами») [714] , но и в другой «молитве бабе, егда принесен будет Младенец крестити до сорока дней» «(Господи Боже наш… аки детищ восприят быв, сам и сию рабу твою бабу помилуй» [715] ). В требнике 1625 г. она прямо названа Саломией [716] . В православные святцы Саломия не вошла, но неудивительно, что она пользовалась в народе уважением: не без причины псковский иконописец на иконе псковской Единоверческой церкви придал ей нимб, которым украшались головы святых. В обычаях старообрядцев древняя Саломия живет доселе под именем бабушки Соломониды: имя ее упоминается в наговоре при вспрыскивании водой против дурного глаза; ее чествуют некоторые старообрядцы 26 декабря, когда бывает угощение повитух [717] . В западной письменности повитухи также нередко вводятся в рассказ о рождестве Христовом. В Золотой легенде им даны имена, сходные с именами Евангелия псевдо-Матфея; сходен с апокрифами также рассказ о приглашении их Иосифом [718] и о наказании Саломии за неверие. То же в итальянских и французских описаниях жизни Христа [719] . Византийские и русские художники, несомненно, знали это предание о повитухах. Женщина в нимбе в лаврентиевском Евангелии есть, несомненно, повитуха; она же здесь представлена во второй раз беседующей у пещеры с другой женщиной. Женщина с ангелом на иконе псковской Единоверческой церкви — также, несомненно, повитуха. В обоих этих памятниках виден ясный след рассказа апокрифов, именно в самом положении повитух; но эти памятники составляют исключение. Типическое, нормальное положение повитух в изображении рождества Христова иное: они омывают Младенца; а это указывает на оригинальное отношение художников к записанному преданию. Об омовении Младенца повитухами не говорят ни апокрифы, ни другие памятники древней письменности; оно — результат художественного творчества, оригинальной переработки древнего предания. Утверждать это мы можем по крайней мере до тех пор, пока не будут открыты другие письменные источники, ослабляющие оригинальность художников. Любопытную подробность в изображении Саломин представляют: пластина кафедры Максимиана, болонская таблетка VIII в.; пиксида в венском мюнцкабинете, минденская пиксида, мозаика капеллы Иоанна VII в. прежней церкви Св. Петра в Риме, фреска в катакомбах Св. Валентина [720] и беневентские врата [721] : здесь перед Богоматерью (равен., болон. и минд.) или перед яслями преклоняется женщина с иссоХIIIей рукой: никого другого нельзя видеть в этой женщине, кроме Саломии; во фресках Валентина женщина эта в соседней сцене омовения прямо названа Саломией (вертикальная надпись Salome). Прямая генетическая связь этой сцены с апокрифическим преданием очевидна. Ни одного подобного изображения мы не встретили в православной иконографии. Согласимся, что некоторые из этих памятников, особенно последние три, в стиле и композициях обнаруживают следы византийского влияния, но это влияние не исключало возможности отступлений от византийской нормы; допустим даже, что они изготовлены непосредственно византийскими художниками; однако и сами византийские художники, предназначая свои работы для Запада, могли по тем или другим соображениям допускать уклонения от принятых в православном мире норм изображений. Это один из многих фактов, доказывающих преимущества строгости византийской иконографии перед средневековой западной.
694
Фреска катакомб на Фламиниевой дороге, где есть эта сцена, относится к VII–VIII вв.
695
Bordier. Descr, p. 190. Еп. Христофор в опис. икон киевск. музея (см. выше).
696
Macarii (L’heureux). Hagioglypta, p. 112 (Ed. Garrucci): vidcor inter alias picturas coemeteriorum observasse eam, qua Iohannem Evangelistam in dolio olei ferventis pingi mIIIi sit verisimile.
697
Garrucci, II, 92–93; Aringhi. Roma subterr., II, p. 352: martyris cujusdam ferventis olei dolio injecti imago.
698
Garrucci (цит. изд.).
699
Agincourt. Maler., XII, 18.
700
Martin. Melanges d’archeol. et d'hist., 1,23; Garrucci, vol. II, p. 93.
701
Garrucci, CCLXXIX, 1.
702
Garrucci, CCLXXX, 2–3; то же Schmid, № 59.
703
В макарьевской славянской рукописи: небо не вместит (л. 5); то же в рукописи соловецкой. — Порфирьев. Апокриф, сказ, о новозав. лицах, 146.
704
В слав, переводе (те же рукоп.), согласно с чтением Тило: «если не уразумею от самих вещей, не иму веры».
705
Protoev., с. XVIII–XX..
706
Ev. Pseudo-Matth, с. XIII.
707
Evang. infant, arab, с. III.
708
Hofmann. Das Leben Jesu nach d. Apocr, 114.
709
Λόγοζ 6iζ τόν ευαγγελισμόν τηζ Ύπε ραγίαζ Θεοτόκου. Migne s. gr, t. XCVIII, coi. 337.
710
Έξυπηρετησαμένηζ πρόζ άπαντα Σαλώμηζ τηζ μα'ιαζ, όυσηζ’εν Βηθλεέμ. Epiph. monachi De vita В. Virginis. Migne s. gr, t. CXX, coi. 201.
711
По изд. Филимон, стр. 56. См. также подлин. критич. ред. (выше).
712
Н.Ф. Красносельцев. К вопросу о греч. источи, беседы грех свят., стр. 13–14; ИЛ. Порфирьев, стр. 390.
713
Каратыгин. Обзор некоторых особенностей в чинопослед. рукоп. требн. — Христ. чт, 1877, № 1–2, стр. 166.
714
В требн. 1747 г. Иеромон. Филарет. Опыт сличения церк. чинопослед, стр. 18.
715
Там же, стр. 26.
716
Печ. требн, 1625; л. 99 об. и 100: «благословивый Саломию., благословив пришедшую на уверение честнаго девства Саломию бабу…»
717
Печерский (Мельников). На горах, 1,84.
718
Leg. aur,c. VI, p. 42 (ed. III): morem tamen gerens patriae obstetrices vocavit (Iosephus), quarum una vocabatur Zebel… altera Salome.
719
См. выписку из «Vita del nostro Signore J. Cristo» у Гофмана, 115. О миниатюрах этих кодексов речь ниже в обозрении западных изображений рождества Христова.
720
Об этих памятниках см. ниже.
721
Ciampini. Vet mon. I, tab. IX. Revue de l’art chr, 1883, p. 16 (там же фототипический снимок).
Ангелы славословящие составляют необходимую часть сложных композиций рождества Христова. В эпоху саркофагов иконографические формы ангелов были делом новым и не имели широкого распространения; и потому их нет в композициях саркофагов, отличающихся вообще простотой. Первые по древности примеры их дошли до нас в известном армянском манускрипте с. Лазаро и греческом манускрипте в библиотеке Св. Марка VIII–IX вв., а затем они становятся обычными и в лицевых Евангелиях, и в минологиях, и в кодексах Григория Богослова, и проч. В памятниках древнейших число их ограниченно (2–4 ангела), но в памятниках XI–XII вв. оно увеличивается. Ангелы стоят обыкновенно над пещерой по обеим сторонам луча и простирают руки к небу или приникают к пещере, в которой находятся ясли с Младенцем. Основанием к введению их в изображение рождества Христова послужили слова ев. Луки, который, рассказывая об этом событии, замечает, что «внезапно явилось с ангелом (благовествовавшим пастырям) многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу и на земле мир, в человеках благоволение» (Лк. II, 13–14). Некоторые из византийских памятников допускают идеализацию в изображении ангелов: на равеннском авории руки всех четырех приникающих к пещере ангелов задрапированы в мантии, как бы для принятия Новорожденного; в ватиканском Евангелии № 2 Urbin сверх двух многочисленных групп (около 15 фигур) над пещерой введены еще другие две группы в небе, как бы для выражения той мысли, что славословие имело место как на небе, так и на земле. То же в Евангелии национальной библиотеки № 75. В византийской псалтыри Комармона ангелы славословящие держат в руках лабары, жезлы с крестами и державы, а в коптском Евангелии национальной библиотеки — рипиды, заменяющие собой лабары, для точнейшего выражения той мысли Евангелия, что ангелы эти составляют небесное воинство. В памятниках греческих и русских XVII–XVIII вв., так же как и в греческом подлиннике, ангелы иногда держат в руках свиток с надписью «слава в вышних Богу…». Эта подробность, равно как и изображение Бога Отца в небе, перенесена в православную иконографию с Запада: ни византийская, ни русская древность не знали ее. Вообще уклонения от нормы в изображении ангелов на памятниках XVII–XVIII вв. нередки: иногда в зените картины является ангел со звездой в руках, иногда один ангел присутствует при омовении Младенца. Художественная свобода нового времени наложила свою печать и на изображение ангелов в картине рождества Христова.
От группы славословящих ангелов отделяется в памятниках византийских ангел, благовествующий пастырям. Действие происходит по обычаю на правой стороне картины: ангел, стоящий выше пещеры, склоняется вниз и обращается с речью, сопровождаемой благословляющим жестом, к пастырям. Пастыри одеты в короткие опоясанные туники: в древнехристианской скульптуре они имеют посохи в руках и число их не восходит выше двух. В древнейших византийских памятниках они также являются в числе не более двух, по большей части молодого и старца, из которых первый поддерживает второго. Не позднее XI–XII вв. являются три пастыря (ват. Ев. № 1156). О трех пастырях говорит наш иконописный подлинник критической редакции. Симеон Влахернский одевает пастыря-старца в козлиную шкуру, которая с тех пор остается обычной принадлежностью пастыря: в ватиканском минологии пастырь этот слушает благовестие ангела, в афоноиверском Евангелии смотрит на омовение Младенца; чаще же всего, особенно в памятниках позднейших (Ев. национ. библ. suppi. № 27, васильевские врата), беседует с Иосифом. Пастырь этот — одна из наиболее любимых русскими иконописцами фигур: о нем говорят иконописные подлинники; иконописцы давали ему имя, которое, впрочем, мы не могли до сей поры уяснить [722] . Стадо входит в состав сцены начиная с первых веков христианства; в памятниках византийских иногда появляется при этом собачка (афонопант. Ев. № 2), сцена оживляется речкой (лобк. псалт. Ев. Urbin. 2) и растительностью. Эти детали проходят и в позднейших памятниках, с добавлением новых: пастыри играют на флейтах (греческий подлинник), носят шляпы на головах (рукоп. акаф. С.-Петерб. дух. акад., стеноп. Афоноиверского собора и др.), приподнимают их перед ангелом в знак благоговения (параклис Вратарницы в Афоноиверском монастыре) и имеют при себе оружие (параклис Св. Пояса в Афоноватопедском монастыре [723] .
722
На миниатюрном складне коллекции С.-Петерб. дух. акад. над пастырем находится микроскопическая надпись, по-видимому Мнек. В некоторых памятниках письменности пастырям даются имена Μισαήλ, ΆχεήΧ, Κυριακόζ και Στέφαναζ. Thilo. Cod. apocr., p. 389.
723
Изображение поклонения пастырей в памятниках византийских и русских входит в композицию «Что ти принесем» (см. ииже). В качестве же отдельного самостоятельного сюжета встречается редко, хотя такой пример дан был уже древностью V–VI вв. (золотая пластина Оттоманского музея в Константинополе). Укажем на стенописи внутреннего притвора Афоноватопедского собора. Чаще можно встретить отдельно явление ангела пастырям, например в афопантел. Ев. № 2, л. 210; лаврент., л. 105, в акафисте моек, синод. библ., л. 10, в ипат. Ев. 1603 г. То же нужно сказать и по отношению к западным памятникам: явление ангела пастырям в рукоп, нац. библ. № 1161, 1166, л. 49 об.,1167, л. 74, 9355; отдельно поклонение пастырей в итал. рукоп. той же библ. № 115, л. 23, и на картине Риберы в луврской галерее (№ 548).