Евангелие в памятниках иконографии

Покровский Николай Васильевич

Памятники византийской миниатюры, вообще говоря, развивают значительно композицию саркофагов, хотя не все в одинаковой мере. В Евангелии Раввулы [1710] оно довольно кратко (л. 279; Христос без бороды, в багряной тунике, в сопровождении апостола; перед Ним один расстилает тунику и трое с пальмовыми ветвями в руках), но это зависело, как ясно с первого взгляда на рисунок, от недостатка места. Показателем полной византийской композиции входа Христа в Иерусалим может служить миниатюра россанского кодекса (рис. 11б) [1711] , занимающая целый лист. Христос со свитком и благословляющей десницей, в крестообразном нимбе, едет на осле; за Ним следуют два апостола и рассуждают между собой; возле них пальма, на которой двое срывают ветви; впереди Христа большая толпа народа: двое постилают на дороге одеяеды; группа мужчин и женщин с пальмовыми ветвями в руках вышла навстречу Ему из городских ворот; тут же группа детей в коротких, украшенных клавами туниках, также с ветвями в руках. На заднем плане город Иерусалим, окруженный стеной; из окон городских домов выставляются фигуры людей с пальмовыми ветвями в руках. Торжество встречи выражено ясно и полно. Заметим, что здесь впервые появляются в изображении дети с ветвями. В рукописи Григория Богослова № 510 (л. 196; см. рис. 15 на стр. 71) [1712] Христос с благословляющей десницей едет на убогом осле; на лице Его, обращенном к Иерусалиму, печать грусти, что согласно с рассказом Евангелия о скорби и плаче Христа в это время; возле Него идет группа апостолов; впереди большая толпа народа, вышедшая навстречу Ему из городских ворот: мужчины, женщины и дети с пальмовыми ветвями в руках; мальчик постилает одежду на дороге. Позади город Иерусалим с боевыми башнями и высокими зданиями. В лицевых псалтырях изображение чаще сокращено применительно к специальным задачам псалтырных иллюстраций. В барбериновой псалтыри (пс. VIII): Христос едет без апостолов; перед Ним народ и город; на первом плане стоят дети, потому что миниатюра иллюстрирует сг. 2: «из уст младенец и ссущих совершил еси хвалу». Несколько полнее другое изображение в том же кодексе (пс. CXVII): добавлены апостол, сопровождающий Христа, и пальма. В псалтырях Общества любителей древней письменности 1397 г. [1713] и угличской миниатюра шаблонная: Христос на коне (?) в сопровождении апостолов; перед Ним мальчик, расстилающий одежду, толпа людей и шаблонные палаты. Ландшафт гористый с неизбежной одиноко растущей пальмой. В ипатьевской псалтыри 1591 г. (л. 61 об.) сцена дополнена изображением идолов, падающих с городских ворот; очевидно, миниатюрист находился под впечатлением композиции бегства в Египет. Лицевые Евангелия. В Евангелии № 74 (л. 40 об. и 41): Христос посылает апостолов привести осла; они приводят оседланную ослицу и осленка; Христос едет в сопровождении трех апостолов; перед Ним город, из ворот которого выступает толпа народа. Видную роль играют дети: один держит ветвь в руках, другой постилает тунику с золотыми оторочками по вороту и подолу; двое детей на дереве. Внизу слева — озеро, на берегу которого стоят двое детей в туниках, объяснить это возможно только в смысле ландшафтной обстановки, не имеющей исторического смысла. То же в елисаветградском Евангелии (зач. 83). Другие три изображения входа Христа в Иерусалим (рис. 117) в этих кодексах (№ 74, л. 88 [1714] ,151 и 193) представляют сокращения сейчас описанной миниатюры. В лаврентиевскам Евангелии четыре изображения: первые три

обычного типа (л. 42 и 84); четвертое представляет вариант, применительно к тексту ев. Иоанна: сначала Христос и два ученика Его идут пешие в Иерусалим (Ин. XII, ст. 12); народ встречает их с вайями в руках; потом Христос въезжает в город на осле (л. 195). Повторение первого из этих изображений мы встретили еще в коптском Евангелии (л. 198); форма эта в последующих памятниках не удержалась. Типические изображения в Евангелиях гелатском (л. 64 об., 123, 204 и 256), афинском (л. 260), парижском № 115 (л. 92 об.: апостол ведет осла, на котором сидит Христос, афоноиверском № 5 (л. 443), императорской публичной библиотеки № 105 (л. 47: детей нет; то же, л. 166) и 118 (л. 125: детей нет), в давидгареджийской минее (л. 118), в Евангелиях коптском (л. 58 об.: Христос с книгой в руках), армянской публичной библиотеки 1635 г. (л. 9), сийском, ипатьевском № 1 (перед Ев. Марка) и ипатъевскам печатном 1681 г. (Мф., зач. 83). Евангелие национальной библиотеки № suppi. 27 представляет некоторые любопытные варианты: мальчик с веткой в руке сидит на земле; другой снимает с себя тупику, чтобы разостлать ее на дороге; над одной из башен Иерусалима, увенчанного византийским куполом, сияет четырехконечный крест. Отклонения, как видно, не принадлежат к числу удачных. Обычные изображения встречаем также в древних мозаиках Марии у Яслей [1715] , палатинской капеллы [1716] , в Монреале [1717] , дафнийских (с.-з. столп) [1718] , флорентинских [1719] и вифлеемских [1720] ; на эмалевом облачении Ахенского собора [1721] ; в позднейших стенописях греческих и русских: афонолаврского собора, параклисе Св. Георгия в Ксенофе, афонолаврской трапезе, в Ватопедском соборе и в трапезе, в Иверском соборе и параклисах Вратарницы и Иоанна Предтечи; в Афонофилофеевском соборе, в стенописях Спасопрео-браженского монастыря (собор) и церкви Иоанна Предтечи в Ярославле.

1710

Biscioni, tab. XX. Труды Моск. арх. общ., т. XI, вып. 2, табл. XX; R. de Fleury, pl. LXX, 2; Garrucci, CXXXVH, 2.

1711

Gebhardt u. Harnack, Taf. V. Труды Моск. арх. общ., IX, вып. 1, табл. 1, рис. 2.

1712

Визант. альб. гр. А.С. Уварова, табл. XVII; R. de Fleury, pl. LXXI, 1.

1713

Коррект. листы, л. 9 об.

1714

R. de Fleury, pi. I.XXI, 3.

1715

Garrucci, CCLXXX, 7.

1716

Buscemi. Notizie della bas. di s. Pietro, tav. XII; Tend La cap. di s. Pietro, tav. V, XIII; A. Salazaro. Studi. parte, II; AA Павловский, ill.

1717

Gravina, tav. XVIII–C

1718

Λαμπάχηζ 120.

1719

Gori. Thesaur., III, p. 328 sq., tab. II.

1720

Martigny, p. 386; Kraus. R. E, II, 9, Fig. 6.

1721

Bock. Das Heiligthum zu Aachen, S. 28, Fig 10: памятник носит ясные следы Византии. См. также миниатюру у Аженкура (CII1, 3).

115 Вход Иисуса Христа в Иерусалим. Саркофаг Юния Басса

116 Миниатюра россанского Евангелия

Последние держатся строго византийской схемы; но греческие расширяют и оживляют ее·, толпа народа увеличивается и изящно группируется; дети со свойственной возрасту резвостью играют, рубят ветви с дерева и кормят ими осла; город получает роскошные формы (церковь Вратарницы [1722] ; ватопед. трапеза). Подробности эти вполне соответствуют требованию греческого подлинника: укрепленный город; около него гора. Христос, сидя на осле, благословляет; позади Него апостолы; впереди на горе дерево. Дети рубят секирами ветви этого дерева и бросают их на землю; мальчик, влезши на дерево, смотрит сверху на Христа; внизу возле осла другие дети: одни приносят ветви, другие манят осла, иные бросают ветви под ноги. У ворот города евреи — мужчины и женщины с детьми на руках и плечах, с вайями; иные смотрят на Христа с высоты стен и городских ворот [1723] . На иконах и в произведениях шитья нет важных изменений; по большей части здесь изображение краткое; таковы: икона Академии художеств № 75 (греч. XV в.), Афоноандреевского скита (в ризнице), собрания Силина, киевского музея № 28 и 50 [1724] ; шитая эпитрахиль русской работы в ризнице Афоноиверского монастыря и др. Особую группу составляют иконы с подробным изложением события (икона из собрания Постникова); но и здесь центральное изображение следует обычной схеме, а подробности помещаются на полях иконы в виде отдельных изображений. На русских иконах осел по большей части заменяется конем. Миниатюры лицевых Страстей следуют обычной схеме, хотя текст страстей и имеет некоторые отличия от текста подлинных Евангелий (рукопии ОЛДП № CLXXVI, 91; CXXXVI, 1093; LXXIII С.-Петерб. дух. акад. № А 1/23).

1722

Здесь добавлено: ученики приводят к Христу ослицу и осленка.

1723

Ερμηνεία 129, § 229.

1724

Опис. еп. Христофора, стр. 38 и 65,66.

Искусство западное также не сообщило оригинального развития этой темы. Памятники: кодекс Эгберта [1725] , антифонарий Линда [1726] , graduate национальной библиотеки № 9448, оклад книги национальной библиотеки № 9384 [1727] , рукопись национальной библиотеки № 11560, миниатюры, изданные Лябартом [1728] и Бастаром [1729] , национальной библиотеки № 26 Vita Christi, латинский молитвенник той же библиотеки № 1176 (л. 115); французская рукопись той же библиотеки № fr. 828 (л. 191 об.); картина школы Тинторетто в галерее Уффици № 597 и — Таддео-Гадди [1730] . В Библии бедных [1731] ко входу Христа в Иерусалим отнесены пророчества Захарии (IX, 9), Исаии (LXII, 11), Давида (пс. CXLIX, 2) и Соломона (Песн. III, 11) и прообразы: торжественный вход Давида в Иерусалим после победы над Голиафом (1 Цар. XVIII, 6–7) и встреча прор. Елисея в Иерихоне пророческими детьми после вознесения Илии на небо (4 Цар. II, 15–16).

1725

Kraus, Taf. XLIII.

1726

Lind. Ein Antiphonar, Taf. IX.

1727

R. de Fleury, pl. LXXI, 2.

1728

Labarte, t. II, album, pl. XC.

1729

Bastard. Hist, de J. Chr,

1730

Jameson, II, p. 10.

1731

Laib u. Schwarz, tab. 7, XIV.

Изображение входа в Иерусалим обнаруживает замечательную устойчивость в своих иконографических формах. Христос в сопровождении апостолов и перед Ним группа людей и город — черты типические, повторяемые во многих других византийских изображениях встреч и бесед. Ослица или заменивший ее, по причине понятной, на русских памятниках конь явились по прямому требованию евангельского текста; также и вайи, и постилка одежд. Встреча с вайями или пальмами — обычай, имеющий очень древнее происхождение. Дерево ветвистое, плодовитое и чрезвычайно разнообразное в отношении пород, пальма у евреев служила символом веселья и торжества (Лев. XXIII, 40) и употреблялась в торжественные праздники (1 Макк. XIII, 51; 2 Макк. X, 6–7); с пальмами в руках евреи встречали знатных лиц. Пальма — символ мужества — давалась в награду победителям. Встреча Христа с вайями послужила источником для христианского употребления вай в празднике входа Христа в Иерусалим [1732] . На обычай постилки одежд указывают книги Ветхого завета (4 Цар. IX, 13); он известен также и по другим источникам [1733] . Присутствие детей в византийско-русских изображениях, если не во всех, то по крайней мере в очень многих, вызывает некоторые недоразумения. В памятниках древнехристианской скульптуры констатировать это явление очень трудно, так как уменьшение фигур, а равно и отсутствие бород, здесь не указывает прямо на детский возраст: это мы видели при разборе евангельских чудес; но древнейшее византийское лицевое Евангелие (россанское) не оставляет сомнения в том, что во встрече Христа принимают участие дети. Между тем подлинные Евангелия о том ничего не говорят: ев. Матфей упоминает о восклицаниях детей; но, как видно по ходу его речи, оно происходило в храме (Мф. XXI, 15), а не за городом. Такое несогласие иконографии с Евангелием само по себе не имело бы особенной важности; но оно приобретает ее ввиду того, что упомянутое иконографическое уклонение от буквы Евангелия совпадает с рассказом одного апокрифа. В Евангелии Никодима рассказывается, что курьер Пилата, посланный к Христу с целью привести Его на суд, отнесся к Нему с полным уважением, и когда Пилат, под влиянием неудовольствия и претензий со стороны иудеев по поводу такого поведения курьера, спросил последнего, зачем он так поступил, то он ответил: когда ты послал меня в Иерусалим к Александру, то я увидел Его (Христа), сидящего на осле, и детей еврейских, ломающих ветви с деревьев и постилающих на дороге; иные держали ветви в своих руках; иные же постилали свои одежды на пути, восклицая: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» [1734] . Под влиянием этого источника, как полагал проф. Усов, и появились дети в картине входа Христа в Иерусалим в россанском кодексе и памятниках последующего времени [1735] . Верно то, что Евангелие Никодима пользовалось в христианском мире обширной известностью, и его прямое или косвенное воздействие на письменность и иконографию в некоторых случаях не может быть оспариваемо.

1732

Некоторые свед. об этом обычае: Мансветов. Типик, 52.

1733

R. de Fleury, И, p. 126–127.

1734

Εν. Nicodemi, pars 1 sive gesta Pilati, с. I; Tischendorf, p. 209–210; 268. Lat., p. 318.

1735

Труды Моск. археол. общ., IX, 1, стр. 43–44.

117 Миниатюра Евангелия № 74

Укажем на «Златую цепь», где передается этот рассказ [1736] , и на тот же сборник Страстей Христовых, составляющий в целом продолжение и развитие Никодимова Евангелия и в частности повторяющий ту же версию рассказа о входе Христа в Иерусалим: «и вседе Христос на жребяти осли и пойде со апостолы своими на вольную страсть во Иерусалим, дети же еврейския, видевше Христа, грядуща во Иерусалим, хвалу Ему велию воздаша, ветвия от древес финиковых ломляху, и ризы своя с великою радостию по пути под нозе Ему постилаху, научаеми от Св. Духа, сице вопиюще: благословен грядый во имя Господне царь израилев, осанна в вышних» [1737] и т. д. Несомненно, что то же самое представление о картине входа в Иерусалим проходит и в памятниках иконографии, а равно и в богослужебной письменности: «хваление приносит возлюбленный Израиль из уст ссущих и младенец незлобивых, зрящих Тя Христе входяща во св. град… От незлобивых младенец Христе на жребяти седя, приял еси победную песнь [1738] … Дети же еврейския сретаху Тя с ветвми и вайем (на литии в суб. стих. 3)·.· Множество младенец изыдоша днесь, в руках вайя дераще (седален на утр. в нед. цветоносную)… Во св. град со ученики Твоими вшел еси, пророческая исполняяй проповедания… и дети еврейския ветвми и вайями предстретаху Тя… (в нед. вай, утро, стих, на хвал.)… На жребяти седя от детей воспеваемый (в нед. вай веч. стих, на Госп. воззвах)…·» В синаксаре читаем: «имеяй престол небо, всед на жребя, входит в Иерусалим, дети же еврейския и сами подстилаху Ему ризы своя и ветви фиников, овыя убо режуще, другая же в руках носяще, вопияху Ему предсылающе: осанна…» и т. д. Как в этих источниках, так и в Евангелии Никодима допущена историческая неточность, чуждая, впрочем, всякой тенденции. Курьер Пилата и авторы песнопений в порыве душевного возбуждения не придают особенного значения исторической последовательности евангельских событий и в интересах полноты и цельности картины группируют около нее события, происходившие в разное время и в разных местах: это естественное явление подтверждается бесчисленным множеством фактов из истории искусств. Предполагать прямые заимствования из одного источника, например из Никодимова Евангелия, в данном случае едва ли нужно. Сфера, в которой сходятся здесь поэты и художники, поэтическая, а не историческая; курьер Пилата в момент своего рассказа находился под впечатлением чудных картин, виденных им при встрече Христа и повлиявших на его душевное настроение; он изменил отчасти своему официальному долгу. Так смотрит на этот рассказ и автор актов Пилата [1739] , когда, передавая тот же рассказ курьера, опускает встречу Христа детьми как подробность, не имеющую исторической важности. Признавая, таким образом, формальное сходство всех названных источников в представлении входа Христа в Иерусалим, мы не видим прямых побуждений ставить нашу иконографическую форму в причинную связь именно с Евангелием Никодима. Форма эта предначертана в Евангелии Матфея, а ее свободное перемещение с одного места на другое легко могло произойти и помимо воздействия апокрифа, под влиянием требования цельности картины, подобно тому как это произошло и в свободном рассказе курьера, основанном всецело на фактах подлинного Евангелия.

1736

Он приведен в рукоп. XIV r библ. Серг. лавры № 11. А. С. Архангельский. Твор. отц. ц. в др. — русск. письм., I–II, 143–144.

1737

Печ. изд. 1794 г., л. 8 об.

1738

Стихиры веч. в суб. вай (триодь постная).

1739

Tischendorf, р. 268.

Торжественное вступление Христа в Иерусалим сопровождалось очищением храма·. вошел Христос в храм и изгнал всех продающих и покупающих в храме, опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей и говорил им: «дом Мой есть дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников» (Мф. XXI, 12–13; Мк. XI, 15–17; Лк. 45–46). Ев. Иоанн, говоря об очищении храма, замечает, что Христос нашел в храме также волов и овец (Ин. II, 14–16). Вопрос о том, повествуют ли евангелисты о разных событиях или об одном и том же [1740] , не может

быть решен на основании памятников иконографии, но различие подробностей евангельских повествований находит в них свое отражение. Древнейшее из таких изображений в россанском кодексе [1741] : действие происходит в портике храма иерусалимского, состоящем из разных колонн (коринфская и две дорийские), с черепичной крышей; по левую сторону портика виден сам храм — небольшое здание с пофронтонным покрытием; внутри его завеса, указывающая на св. святых. В портике Спаситель беседует с иудеями по поводу предложенного Ему вопроса: какой властью Он творит это? Очевидно, здесь взят момент, следовавший за изгнанием торговцев; само же изгнание представлено справа возле портика: оно уже совершилось; Христа здесь нет; но подробности евангельского рассказа налицо: меновщик спешит унести свой стол, возле которого на земле рассыпанные деньги; продавец козлов увлекает свой товар за рога; погонщик угоняет двух волов и овец, продавец масла удаляется с сосудом в руках, продавец голубей уносит свою клетку, в которой остался один голубь, другой же улетел. Сцена оживленная; выбор момента, по мнению г. Усова, навеян апокрифическим Евангелием Никодима, в котором обвинители Христа перед Пилатом ставят Ему в вину, между прочим, Его слова о разрушении и воссоздании храма в три дня, сказанные после изгнания торговцев из храма [1742] . Заключение нашего автора основано на том предположении, что совокупность уцелевших миниатюр россанского кодекса представляет собой законченное целое, соответствующее содержанию Никодимова Евангелия; миниатюрист будто бы потому и обратил внимание на беседу Христа с иудеями о храме, что она выставляется в апокрифе как обвинение против Него. Но если первое предположение г. Усова, как мы видели во введении, ошибочно, то и второе ничего не стоит. В рассматриваемом изображении нет ни одного признака, который бы не находил изъяснения в подлинных Евангелиях; между тем как по апокрифу невозможно объяснить ни одного из этих признаков, кроме неопределенного — «беседы Христа». Рассказа об изгнании торговцев в апокрифе нет. Миниатюрист представил нам полное изображение события по Евангелию Иоанна: по рассказу этого евангелиста, Христос нашел в храме продавцов волов, овец и голубей и меновщиков денег, сделал бич из веревок и выгнал их. То же и в миниатюре. Миниатюрист опустил изображение Христа с бичом в руках или потому, что слишком реальными и сильно выраженными формами опасался нарушить необходимую меру спокойствия сцены, или же потому, что личность Христа у него уже представлена тут же рядом в беседе с иудеями и он счел излишним Его повторение. В лицевых псалтырях изгнание торговцев изображается как экзегетическая иллюстрация к словам псалма «ревность дому Твоего снеде мя» (пс. LXVIII, 10): в пандократорской псалтыри [1743] действие происходит в небольшом домике с двускатной кровлей, означающем иерусалимский храм; Христос бичом угрожает толпе торговцев, удаляющихся из храма; один из продавцов отирает плащом горькие слезы, другие в страхе озираются назад; у ног Христа падающий стол. В лобковской псалтыри [1744] храм имеет форму небольшого здания с византийским куполом вроде кивория византийских храмов (= барберин. псалт.); столы меновщиков опрокинуты; продавцы изображены в типе дьявола [1745] , скопированном с античного сластолюбивого силена. В Евангелии № 74 (л. 170 об.) [1746] живая реальная сцена: большая толпа торговцев в крайнем смятении; они бегут прочь; иные стараются захватить с собой разбросанные в беспорядке вещи; деньги рассыпаны по земле, столы и сосуды с маслом опрокинуты, птицы улетают вверх; Христос, с поднятым бичом в правой руке, властно преследует бегущих; позади Него палаты. Лаврентиевское Евангелие (л. 171), гелатское Евангелие (л. 123): храм в виде византийского кивория, с сосудами вроде наших потиров на жертвеннике. Христос поднимает на удаляющихся торговцев бич; столы их падают. Подробности первого изображения ближе подходят к рассказу Евангелия Иоанна, второго — ко всем остальным (главный признак различения — тельцы); однако первое помещено здесь в Евангелии Марка, второе — Иоанна: миниатюрист в данном случае не был рабом буквы евангельских рассказов. Евангелие национальной библиотеки № 115 (л. 375), коптское Евангелие (л. 59): сцена спокойная; нет ни Христа с бичом, ни опрокинутых столов; торговцы спокойно выходят из храма со своим скотом. Ипапьевское Евангелие № 2 (в Евангелии Иоанна); ипатьевское печатное Евангелие (в Евангелии Матфея). В сийском Евангелии (л. 319) храм иерусалимский имеет форму русской церкви с маковицами; то же и в миниатюрах лицевых Страстей: рукопись Общества любителей древней письменности, № CLXXVI,91, и CXXXVIII; а в рукописи С.-Петербургской духовной академии № А 1/23 он имеет форму вычурных палат с вымышленными колоннами, представляющими соединение ионийских завитков с русскими утолщениями в корпусе колонн. В позднейших греческих стенописях (соборы в Хиландаре и Зографе) композиция сходна с подлинником: храм, внутри него столы и ящики; на земле там и сям рассыпаны серебряные монеты; люди выводят отсюда волов, овец и ослов; иные уносят голубей. Одни из них в колпаках, другие в шляпах (σκιάδια), третьи в убрусах; иные бегут и со страхом озираются назад. Христос, держа бич в руке, с гневом преследует их; позади Него апостолы [1747] .

1740

Преосв. Феофан видит здесь разные события и говорит об очищении храма в § 25,173 и 177.

1741

Gebhardt u. Harnack, Taf. VI. Труды. Моск. арх. общ. IX, 1, табл. I, рис. 3.

1742

Цит. соч., стр. 44–45,59.

1743

Еп. Порфирий. Псрв. пут., ч. II, отд. 2, стр. 142.

1744

Н.П. Кондаков, табл. IX, 2.

1745

Там же, табл. XIII, 1. В том же типе изображен Закхей-мытарь (табл. IV, 3).

1746

R. de Fleury, pi. XLVII, 4.

1747

Έρμηυίία σ. 130, § 230.

В ахенском кодексе [1748] портик храма иерусалимского; возле него Христос поднимает бич на торговцев, которые удаляются, простирая вверх руки и оглядываясь на строгого Учителя; впереди один из продавцов уносит клетку с птицами. В кодексе Эгберта [1749] Христос в сопровождении апостолов, с книгой и бичом в руках; один из удаляющихся продавцов держит в руках двух голубей; один меновщик (nummularius) сидит в отдалении, с беспокойством посматривая на приближающегося Христа. На заднем плане иерусалимский храм в виде прямоугольного здания с пофронтонным покрытием. В рукописи национальной библиотеки № 9561 (л. 158 об.) Христос и апостолы выталкивают торговцев из храма; видны опрокинутые столы с деньгами, сосуды и удаляющиеся волы и козлы. Сюжет этот в памятниках западных воспроизводится вообще редко.

1748

Beissel, Taf. XVII.

1749

Kraus, Taf. XXXII.

Глава 3

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

В памятниках христианского искусства различается двоякое отношение богословов-художников к евангельскому рассказу о тайной вечере: одни передают его в формах исторических, другие в формах идеальных, созданных творческим воображением под влиянием евангельского рассказа и литургической практики. Тайная вечеря историческая имеет свой корень в искусстве древнехристианского периода; а отсюда переходит в Византию и на Запад. Но Византия, удержав исторический перевод изображения, создала еще другой — литургический, который в свою очередь вызвал к жизни изображение херувимской песни и даже целой литургии с символическими толкованиями.

В памятниках катакомбных нет ни одного изображения тайной вечери как события исторического, ознаменованного установлением евхаристии. Общее направление искусства, первоначально вращавшегося главным образом в сфере простой символики, определяло собой уже заранее и характер изображения евхаристии: она явилась под формами символическими. Рыба IΧΘΤΣ, в наименовании которой заключены пять монограмм имени Христа, Сына Божия, Спасителя, была одним из наиболее распространенных символов евхаристии [1750] . В живописи катакомб, равно как на гробничных плитах, печатях, резных камнях, лампах рыба изображается часто в связи с другими символами: хлебами, якорем, монограммой имени Христа, добрым пастырем и птичкой; иногда видим одно только начертание наименования IΧΘΤΣ, или I ΧΘΤΣ ΖΩΝΤΩΝ, I ΧΘΤΣ ΖΩΤΗΡ (= вместе с изображением двух рыб). Связь этого символа с другими в одном и том же памятнике помогает раскрытию его смысла. Особенно же важное значение в этой экзегетике имеют памятники древней письменности, в которых Христос называется рыбой, питающей верующих, рыбой евхаристической; между ними первое место должно быть отведено эпитафиям Аверкия Иерапольского и — Отунской [1751] . В отдельных случаях символическое истолкование рыбы может быть оспариваемо, но вообще евхаристическое значение ее установлено в науке твердо. Отсюда рыба со своим евхаристическим значением перешла и в средневековые изображения тайной вечери: в равеннской мозаике Св. Аполлинария (Nuovo) в лобковской псалтыри, в лицевых Евангелиях, в стенописях псковского Мирожского монастыря и других памятниках, как видно будет ниже [1752] ; и так как не доказано, что первоначальное значение рыбы было в средние века забыто и что в средневековых изображениях евхаристии рыба явилась под влиянием поздних толкований XXI главы Евангелия Иоанна [1753] , то, ввиду общей связи средневекового искусства с древнехристианским, мы придаем рыбе в средневековых изображениях тайной вечери то же евхаристическое значение, что и в памятниках древнехристианских. Сколь ни многочисленны памятники с изображением рыбы в период древнехристианский, однако они не обнаруживают в своих формах широты заключенной в них идеи: рыба со стоящей на ней корзиной с хлебом в катакомбах Люцины [1754] дает лишь общий намек на установление евхаристии (= хлебы) Христом (= рыба). В так называемой сакраментальной капелле [1755] рыба на треножнике, возле которого стоят корзины с хлебами, означает материю евхаристии, т. е. плоть и кровь Спасителя, данные в снедь верным. В одном из изображений этой капеллы (рис. 118), представляющем треножник с хлебами и рыбой, возле которого стоят две человеческие фигуры (одна женская с воздетыми руками), католические ученые видят намек на литургическое действие освящения хлеба и вина, но это истолкование композиции, опирающееся на авторитет де Росси, доселе составляет предмет спора [1756] . Чудо претворения воды в вино в Кане и чудо умножения хлебов также признаются символами евхаристии, равно как сосуд с молоком и двумя агнцами в катакомбах Люцины, виноградная лоза, манна. Но все это лишь одни намеки, в изъяснении которых господствует субъективизм, нередко превышающий меру научного беспристрастия [1757] . Историческая форма изображения тайной вечери ведет свое начало не от них. В искусстве катакомбного периода известны примеры изображения вечерей. Каково бы ни было внутреннее значение их, означают ли они агапы или вечери любви, вечери ли погребальные или представляют образ вечери, уготованной праведникам на небе, во всяком случае их иконографическая форма могла служить исходным пунктом для иконографии тайной вечери.

1750

Pitra. I ΧΘΤΣ sive de pisce allegorico et symbolico; De Rossi. De christ. monumentis ίχυυι exhibentibus (Pitra. Spicii, solesm, t. III); Becker. Die Darstellung J. Christi unter d. Bildc d. Fisches (2 Ausg. Gera, 1876); Kraus. R. S, 239–254. R. E, I, 516–528; Martigny, p. 653–659; V. Schultze. Die Katak., 117–121; Smith, 1,673–675.

1751

Надписи эти были обследованы многими; литература указана Питрой (Spicii., I, р. 560 sq., cf. tab. 1), Краузом (R S., 249) и Беккером (Die Darstell, 33–34); там же текст надписей; ср.: V. Schultze. Die Katak., 117–120.

1752

Многие памятники указаны Питрой; Spicil., III, р. 578, № 120 sq. Ангел, приносящий рыбу, в Ев. XIII в. амврос. библ. Н.Ф. Красносельцев. — Прав, собес., 1883, ноябрь, 290.

1753

Becker, 128.

1754

De Rossi. Roma sotterr., I, tav. VIII; Garrucci, tav. II, 1; Kraus. R. S,Taf. VIII, I. R. E.,437. Fig. 142; Becker, S. 101,103, Grillwitzer. Diebildl. Darstell., S. 36; Schultze. Die Katak., S. 117; Martigny, p. 291; Allard, pl. VIII.

1755

De Rossi. R. S., II, tav. XV, 2; Kraus. R. S., Taf. VIII, 2–3. R. E, 1,441; Roller I, pl. XXV; Pitra. Spicil., t. III, tab. I; Becker, S. 110–116; Garrucci. Storia, tav. IV, 3; VII, 4. Vetri ornati; табл., прилож. в конце текста. V. Schultze. Stud., S. 29 и 39; Allard, pl. VIII.

1756

См. соч., указанные в предыд. примечании. De Rossi. R. S., MI, tav. XVI. В. Шульце изъясняет это изображение в смысле семейной вечери (Stud. 91); против него; Kraus, Liter. Rundschau, 1881; cf. R. E., I, 523.

1757

Для примера см. ст. Петерса «Eucharistie» в Энциклопедии Крауза.

118 Фрески сакраментальной капеллы

Памятники этого изображения многочисленны в живописи катакомб и в скульптуре [1758] и со стороны второстепенных подробностей допускают множество вариантов. Типические черты (рис. 118): стол-сигма (редко овал), за которым возлежат [1759] или сидят участвующие в вечере; на столе сосуд с рыбой. Иногда при столе стоят слуги, которым участвующие в вечере отдают приказания (Irene da calda. Agape misce mi. — Катак. Маркел. и Петра); за столом иногда одни мужчины, иногда вместе с женщинами и даже детьми. Число участвующих в вечере колеблется между двумя и семью; но само по себе оно не имеет решающего значения в вопросе о значении той или друг ой вечери, и попытка Мартиньи [1760] обосновать на нем различие между вечерями евхаристическими и небесными не имеет никакого успеха. Тип изображения взят прямо с натуры. Без сомнения, внешняя обстановка христианских вечерей должна была иметь точки соприкосновения с обстановкой вечерей языческих, как это можно подтвердить сравнением христианских изображений с уцелевшими языческими вечерями [1761] : установления бытовые, обычаи ежедневной жизни, унаследованные от отцов и дедов, могут сохраняться в полной неприкосновенности, несмотря на смену религиозных убеждений. Обычай возлежания, заменивший собой древнейший обычай — сидеть за трапезой [1762] , стол-сигма, хлеб и рыба на столе — все это в равной мере приличествует вообще вечерям, независимо от их внутреннего характера [1763] .

1758

Живопись·. Aringhi, II, р. 77, 83,119,123, 185 (= 607); De Rossi. R. S, t. II, tav. XIV–XV, XVIII; Garrucci, V, 2; VII, 4; VIII, 4; IX, 3; XLV, 1; XLVII, 1 и 5; LVI, I. — Bulletino, 1882, tav. III–VI, LX, 2; LXIV, 2 (пять мудрых дев за столом = Aringhi, II, 199); Becker, S. 118–120; Kraus. R. S. 267–268. R. E, I, 522, Fig. 178; Martigny, 291; Schultze. Stud., S. 39, 44–45; Roller, I, chap. XXV; Allard, pl. VII; Grillwitzer, S. 57. Lefort, Pohl passim: Ср. фреску кагак. Домитиллы (треножник с рыбой): Bulletino, 1865, р. 41; Garrucci, XIX, 4; Kraus. R S., 269; Becker, S. 6 и 115; Dobbert. Die Darstell d. Abendmahls durch die byzant; Kunst, S. 7; Geyer. Kirchengcsch. 1 Liefer., S. 69. Скульптура·. Aringhi, II, p. 267. Garrucci, CCCLXXI, 1; CCCLXXXIV, 4; CDI, 13, 15, 16; Becker, S.'l 21; R. de Fleury, pl. LXIX, l;Ficker passim. Сомнительное изображение на саркофаге в музее Кирхера: Bulletino, 1881, tav. IX; по мнению Марукки, вечеря в Еммаусе (р. 111, 121); де Росси не соглашается с этим, так как тип главного лица не похож на тип Христа (р. 112).

1759

В обычае возлежания Ролле видит доказательство того, что древние христиане не веровали в преобразование св. даров, так как неприлично лежать перед плотью и кровью Христа (Roller, vol. I, chap., XXV). Ho понятие о приличии условно; на тайной вечере Христос преподал таинство возлежащим апостолам? Апостолы возлежали перед Самим Христом?

1760

Diet. «Eucharistie».

1761

Boldetti. Osservaz., p. 208; Becker, S. 122; Garrucci, CDXCIIl, 2 = CDXCIV, 3; CDXCIV, 4. Cp. CDXLII = Odorici, tav. VI. D (брешианская таблетка христианского происхождения: изображено служение евреев золотому тельцу). CDXCIX (двери Сабины: евреи вкушают манну; то же: Kraus. R. E., II, 862; по мнению проф. Кондакова, явление Бога Аврааму в образе трех странников. — Kondakoff. Sculpt., de la porte de s. Sabine, p. 11.

1762

Servius ad Virgil, lib. 7 = Boldetti, p. 210; Kraus. R. E., II, 355.

1763

Об обстановке и обычаях греко-римских вечерей: Boldetti, cap. XXXIX; Garrucci, vol. I, p. 384–385.