Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
заранее подготовлена, не явилась и в первой половине марта; вместо того решено
было издать двойную книжку за январь и за февраль, но и эта двойная книжка
явилась лишь к началу апреля. Объявление об ее выходе напечатано в "С.-
Петербургских ведомостях" 24 марта 1864 года. Разумеется, тогда подписка на
журналы давно состоялась, и публика, выбитая из старой колеи, не обратила
никакого внимания на новое литературное явление {60}.
Из этого отрывка ясно видны и
одна из причин этого жалкого вида - строгость и растерянность цензуры. Но
другая причина была небрежность редакции: и дурная обертка, и избитый шрифт, и плохая бумага, и обилие опечаток - все было до крайности неприятно и ничем
не извинялось. Подобных неисправностей никогда не допускали журналы,
умевшие пользоваться успехом и поддерживать его. Например, "Современник", какие бы слабые и пустые книжки ни случалось ему выпускать, всегда отличался
блестящею наружностию и по части корректуры был замечательно исправен.
Так потянулась "Эпоха" и дальше: вяло, неопрятно, запаздывая книжками.
Она велась, собственно, так же, как и "Время", но прежде все само собою шло
хорошо, а теперь точно так же все само собою шло дурно. Между тем последовал
ряд смертей: Марьи Дмитриевны, Михаила Михайловича и Ап. Григорьева.
Марья Дмитриевна умерла 16-го апреля, и Федор Михайлович сейчас же переехал
в Петербург. 10-го июня неожиданно умер Михайло Михайлович, хворавший
очень недолго и бывший почти все время болезни на ногах.
Это было жестоким ударом. Журнал, и без того запоздавший, остановился
на два месяца, пока был найден и утвержден новый редактор и приведены дела в
порядок. Задержка со стороны цензуры, не имевшей никакой причины
торопиться, была очень значительна по времени. Подходящие литературные
имена состояли в подозрении у цензуры, и потому редактором попросили стать
Александра Устиновича Порецкого {61}, служившего в лесном департаменте, человека неизвестного в литературе, но очень умного и образованного,
отличавшегося, сверх того, редкими душевными качествами, безукоризненной
добротою и чистотою сердца. Сочувствуя всею душою направлению "Эпохи", он
взял на себя официальное редакторство, тогда как всем делом заправлял, разумеется, Федор Михайлович. Кстати: в публике, не слишком внимательной к
именам, произошла путаница, и многие считали тогда умершим Федора
Михайловича, то есть знаменитого Достоевского. Поэтому Федор Михайлович
должен был употреблять даже особые старания, всячески давая знать, что он, известный писатель, жив, а умер его брат.
В руках Федора Михайловича дело тотчас пошло иначе; он повел его
довольно энергически, с тою заботливостию,
работах. К сожалению, эта энергия должна была устремиться на цели
206
несущественные для дела и была потрачена понапрасну. Предполагалось, что
главная задача состоит в том, чтобы додать книжки за начатый год и, войдя в
сроки, собрать новую подписку, то есть, судя по-прежнему, получить тысячи
четыре подписчиков или больше. Тогда все дело пошло бы опять хорошо и все
затраты и хлопоты были бы вознаграждены. И вот книжки выходили за
книжками; в последние месяцы 1864 года редакция выпускала по две книжки в
месяц, так что январь 1865 года вышел уже 13-го февраля, а февраль - в марте.
Типография и бумага были также изменены; корректура была исправная; мало
того - книжки, очевидно, росли в объеме, и январская книга 1864 года дошла чуть
не до сорока печатных листов вместо обещаемых двадцати пяти {Приведу здесь
время цензурных разрешений, как оно помечено на книжках. Мартовская книжка
разрешена 23 апреля, майская - 7 июля, июньская - 20 августа, июльская - 19
сентября, августовская - 22 октября, сентябрьская - 22 ноября, октябрьская - 24
октября (!), ноябрьская - 24 декабря, декабрьская - 25 января 1865 года. Эти
пометки не могут, однако, точно указывать времени, потому что делались то при
начале печатания книжки (на первом ее листе), то при конце (на последнем
листе). Беспорядок был так велик, что на октябрьской книжке поставлено: 24
октября, очевидно, вместо 24 ноября; на обертке июньской книжки стояло: N 6, июль, и выше: журнал, издаваемый семейством М. М. Достоевского. (Прим. Н. Н.
Страхова.)}.
Но чем старательнее были выполнены внешние условия издания, тем
меньше имела редакция времени и сил для выполнения внутренних его условий, и
публика не могла этого не заметить, особенно при таких огромных размерах всего
этого литературного явления. Книжки составлялись с большим толком и вкусом; Федор Михайлович не мог поместить какой-нибудь вполне негодной вещи; но и
ничего выдающегося в них не было, - сам он не мог писать и неоткуда было взять
замечательных вещей для стольких номеров. Главное же, эти книжки не
представляли никакой современности, ничего важного для текущей минуты; это
были простые сборники, хотя и возможные для чтения, но ничем к себе не
привлекающие {62}. Чем чаще они выходили, чем толще были, тем яснее это
становилось. Публика не могла чувствовать к ним расположения, так как она в
значительной мере читает по обязанности, для того, чтобы иметь понятие об