Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
авторе или книге, чтобы следить за вопросами, чтобы иметь возможность
говорить и судить и т. д. Следовательно, книга не будет читаться, если у читателя
нет заранее никаких побуждений для ее чтения. И вот таких-то восемь или десять
книг было издано редакциею "Эпохи". Частое появление их только утомляло
внимание публики и литературы, которого ни одна из них и не могла и не
успевала остановить на себе.
Содержанию книжек вредили не только совершенно
цензуры и отсутствие статей самого Федора Михайловича. В сентябре 1864 года
умер Ап. Григорьев, статьи которого были так важны для журнала. Правда, публика почти не читала их, как не читает и до сих пор; но в наших глазах и для
серьезных литераторов они придавали вес и цвет журналу. Два ряда его писем, напечатанные мною после его смерти, принадлежат, конечно, к истинным
украшениям "Эпохи".
207
Наконец, была еще сторона, необыкновенно вредившая ходу дела, -
именно беспорядок в хозяйственной части, в рассылке журнала, в скором и
точном удовлетворении подписчиков. Дело шло так плохо, что пришлось
публично извиняться перед подписчиками. <...>
Зло, которым страдала редакция, очевидно, досталось Федору
Михайловичу по наследству, и при нем оно не только не исцелилось, а
увеличилось. Хозяйство не было непосредственно в его руках, и он не хотел брать
его крепче в свои руки, не чувствуя к нему охоты и считая литературную сторону
важнее. Касса редакции в это время была очень скудна, часто совсем пуста; следовательно, всякое движение в хозяйстве задерживалось. Под конец, в самую
важную минуту новой подписки, было много случаев, что требования
подписчиков, поступавшие в редакцию, вовсе не доходили до редактора.
И при всем этом - дело удивительное!
– на "Эпоху" 1865 года все-таки
набралось 1300 подписчиков, то есть число, с которым мог бы с некоторым
трудом начинать и вести издание новый журнал. Но старый журнал,
обремененный сделанными затратами, не мог выдержать. После февральской
книжки в редакции не оказалось ни копейки денег, никакой возможности платить
сотрудникам, за бумагу, в типографию. Все рассыпалось и разлетелось; семейство
Михаила Михайловича осталось без всяких средств, и Федор Михайлович остался
с огромным долгом в пятнадцать тысяч.
Так погибла "Эпоха". Рассказывая ее историю, я не упомянул об одном
обстоятельстве, имевшем тоже свое значение, - именно об отношении к журналу
остальной литературы, то есть главным образом петербургских издании,
составлявших, как и до сих пор, огромное большинство периодической печати.
Отношение это с начала и до
самой "Эпохи", вражда эта возрастала и разгоралась с каждым месяцем {63}. Во
"Времени", несмотря на бывшую полемику с "Современником", в конце 1862 года
(в сентябрьской книжке) была еще помещена статья Щедрина, а в первой книжке
1863 года явилось стихотворение Некрасова "Смерть Прокла" {64}. Но "Эпоха"
уже не имела ничего общего с "Современником". Направление ее было уже
сознательно славянофильским; припоминаю, как однажды Федор Михайлович по
поводу какой-то статьи в защиту "Дня" прямо сказал: "Это хорошо; нужно
помогать ему сколько можем". Разрыв с нигилистическим направлением был
полный, и против него исключительно направилась полемика, до которой Федор
Михайлович вообще был большой охотник. Он имел дар язвительности, иногда
очень веселой, и еще в последних книжках "Времени" очень остроумно задел
Щедрина {65}, хотя не по вопросу, касавшемуся направления. Между тем не
только Щедрин, бывший с 1863 года присяжным сотрудником "Современника", внес в него свое остроумие и глумление, но в 1864 году этот журнал вообще стал
заниматься полемикой в неслыханных дотоле и неповторявшихся потом размерах
{66}. Поднялась ужасная война, которую "Эпоха" сперва весело поддерживала, но
в которой наконец принуждена была остаться позади своих противников, так как
не могла поравняться с ними ни в задоре и резкости выражений, ни во множестве
печатных листов, усыпанных этими выражениями. За "Современником" тянули в
ту же сторону другие издания. Для людей, исполненных гражданских порывов и
208
не имеющих ни уменья, ни возможности в чем-нибудь их выразить, ничего не
могло быть удобнее, как отыскать себе врага в собственной сфере и приняться
всячески его казнить. Полемика становится, таким образом, гражданским
занятием, и вот благороднейшая причина, по которой она иногда так разрастается.
В этой чернильной войне "Эпоха" вела себя почти безукоризненно, оставаясь на
чисто литературной почве и имея в виду всегда принципы, и потому, конечно, была слабее противников, которым не было счета и которые разрешали себе не
только всякое глумление и ругательство, например, называли своих оппонентов
ракалиями, бутербродами, стрижами и т. п., но и позволяли себе намеки на то, что
мы не честны, угодники правительства, доносчики и т. д. Помню, как бедный
Михаил Михайлович был огорчен, когда его "расчет с подписчиками" был где-то