Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
привычках и так оригинальным и своеобычным, что сначала все это казалось
странным, ненатуральным и загадочным, что возбуждало любопытство и
недоумение, но потом, когда это никому не вредило, то начальство и товарищи
перестали обращать внимание на эти странности. Федор Михайлович вел себя
скромно, строевые обязанности и учебные занятия исполнял безукоризненно, но
был очень религиозен, исполняя усердно обязанности православного
христианина. У него можно было видеть
{"Часы молитвы" (нем.).} Цшокке, и др. После лекций из закона божия о.
Полуэктова Федор Михайлович еще долго беседовал со своим законоучителем.
Все это настолько бросалось в глаза товарищам, что они его прозвали монахом
Фотием {1}. Невозмутимый и спокойный по природе, Федор Михайлович казался
равнодушным к удовольствиям и развлечениям его товарищей; его нельзя было
видеть ни в танцах, которые бывали в училище каждую неделю, ни в играх в
"загонки, бары, городки", ни в хоре певчих. Впрочем, он принимал живое участие
во многом, что интересовало остальных кондукторов, его товарищей. Его скоро
полюбили и часто следовали его совету или мнению. Нельзя забыть того, что в то
время, в замкнутом военно-учебном заведении, где целую неделю жили сто с
лишком (125) человек, не было жизни, не кипели страсти у молодежи. Училище
тогда представляло из себя особенный мирок, в котором были свои обычаи, порядки и законы. Сначала в нем преобладал немецкий элемент, так как и
начальство и воспитанники были большею частик" немцы; впоследствии, в
шестидесятых годах, наибольшее число воспитанников училища были уроженцы
Польши. Федору Михайловичу приходилось часто мирить в его время эти два
элемента. Он умел отклонять товарищей от задуманных шалостей (так
называемых отбоев, бенефисов и пр.), но были случаи, где его авторитет не
помогал; так, нередко, когда проявлялось своеволие товарищей его над "рябцами"
(новичками) или грубое их обращение с служителями, Федор Михайлович был из
тех кондукторов, которые строго сохраняли законы своей almae mater {Кормящей
матери (лат.). Здесь: учебное заведение, где проходили юношеские годы
воспитанников.}, поддерживали во всех видах честность и дружбу между
товарищами, которая впоследствии между ними сохранялась целую жизнь. Это
был род масонства, имевшего в себе силу клятвы и присяги. Федор Михайлович
был тоже врагом заискивания и внимания у высшего начальства и не мог
равнодушно смотреть на льстецов даже и тогда, когда лесть выручала кого-либо
из беды или составляла благополучие. Судя по спокойному, невозмутимому его
лицу, можно было догадываться об его грустном, может быть, наследственном
67
настроении
это словами Монтескье: "Ne elites jamais la verite aux depens de votre vertu"
{Никогда не говорите правды в ущерб вашей добродетели (франц.).}.
Посещая часто кондукторскую роту Главного инженерного училища, я
мог заметить всю его внутреннюю жизнь, мог близко познакомиться с его
воспитанниками (кондукторами), а при небольшой наблюдательности и с их
характером, наклонностями и привычками. Припоминая давно минувшее, могу
только сказать, что многое, что было тогда замечено мною в бывших при мне
воспитанниках, их душевных качествах и недостатках, сохранилось при них
впоследствии и на жизненном поприще. Одно качество, которое не пропадало в
кондукторах с летами, это любовь к училищу, где они учились, уважение к их
воспитателям и взаимная между товарищами дружба.
Сказать, что эти качества были между молодежью, жившею вместе четыре
года, без изменения, никак нельзя. Большая часть этой молодежи по свойствам
характера, по воспитанию и образованию легко увлекалась общим настроением, товариществом, местными обычаями. Но было много молодежи, которых
душевные свойства никогда не изменялись; они в дни юности и в преклонные
года оставались без перемены. Таким был Ф. М. Достоевский. Он и в юности был
по виду таким же стариком, каким он был в зрелом возрасте. И в юности он не
мог мириться с обычаями, привычками и взглядами своих сверстников-
товарищей. Он не мог найти в их сотне несколько человек, искренне ему
сочувствовавших, его понятиям и взглядам, и только ограничился выбором
одного из товарищей, Бережецкого, тоже кондуктора, хотя старшего класса. Это
был юноша очень талантливый и скромный, тоже, как Достоевский, - любящий
уединение, как говорится, человек замкнутый, особняк (homme isole). Бывало, на
дежурстве мне часто приходилось видеть этих двух приятелей. Они были
постоянно вместе или читающими газету "Северная пчела", или произведения
тогдашних поэтов: Жуковского, Пушкина, Вяземского, или литографированные
записки лекций, читанных преподавателями. Можно было видеть двух приятелей, Бережецкого и Достоевского, гуляющих по камерам, когда их товарищи
танцевали во вторник в обычном танцклассе или играли на плацу. То же можно
было видеть и летом, когда они были в лагере, в Петергофе. Кроме строевых и
специальных занятий, в которых они обязательно участвовали, оба приятеля
избегали подчиненности; в то время когда отправляли командами при офицере