Фальдийская восьмерка
Шрифт:
– Шалва-ах! – восторженно прорал Кандар, намертво вцепившись клешней в рычаг.
– Шалвах! – завыли Жерданы, подобно степным волкам задирая головы к небу.
– С подвешиванием даже лучше вышло, – кивнул Раскон, не отрываясь от окуляра. – Утопление начало приедаться, а здесь новые ощущения. Впечатления. Матерых лесовиков водой не пронять, но вот падением в пропасть…
– Не сильно-то он похож на матерого лесовика, – возразил Брак, глазеющий на бесконечные заснеженные леса. Вид с вершины водопада был величественный и пугающий, словно паришь на флире, но без болтанки, лютого ветра и постоянного страха падения.
– Ты не поверишь, как рано здесь взрослеют, – гмыкнул фальдиец. – Где не справился водопад, справится Везим. Если парню есть что спеть, он споет, не сомневайся.
Брак
На крыше пристройки было не протолкнуться. Момент, когда перед глазами открывается бесконечный простор великого горного озера, он особенный для лесовиков. Говорят, что исследователи Гардаша, впервые добравшись сюда, были настолько поражены и восхищены зрелищем, что в нарушение всех правил Лиги приземлили свой цеп на прибрежные скалы, лишь бы поскорее приобщиться к прекрасному и окунуть провонявшие палубой телеса в дивной прозрачности воды. Летающий корабль, старый, побитый жизнью балонник с зелеными полосами по борту, подобного обращения не выдержал и там же, на берегу, развалился, тем самым дав начало знаменитой полугодовой экспедиции на восток, унесшей жизни шести человек и двенадцати рабов. Поговаривают, что именно тогда на воду западных лесов был спущен первый самоходный плот, наспех сведенный из обломков цепа. Еще не горжа, но уже не бревенчатая поделка пьяных лесорубов, способная лишь вяло бултыхаться в стремнине. Само озеро, в нарушение устоявшихся традиций коверкать староимперский или увековечивать славу чьего-то имени, назвали в честь голубого вентийского вина – любимого напитка бесследно сгинувшего в бирюзовых водах капитана.
– Гразгова блевота… – выдохнул Брак и немедленно устыдился своей ругани. Будто ненароком харкнул на ковер в пропитанном домашним уютом траке Сельмы – хочется провалиться сквозь днище машины и исчезнуть. Желательно навсегда.
Вентийское озеро его поразило. Нечто подобное он испытывал совсем недавно, в прошлой жизни, застрявши со сломанным скиммером в светящейся синим пещере на южной оконечности Стеклянной Плеши. Там даже Логи молчал и забыл как сморкаться.
Вентийское озеро будило воспоминания. Бесконечной, бликующей мириадами солнечных зайчиков водной гладью, резкими порывами ветра, едва уловимо пахнущего эйром… Словно вернулся в тот самый, первый раз, когда отец подогнал трак к самому обрыву плато и показал своему сыну океан. Джус щурился, тянул из фляги вурш и сетовал на то, что не додумался выпросить у искателей окуляр, Сима боролась с ветром и непослушными волосами, упрямо пытаясь скрепить растрепавшиеся локоны крохотной заколкой. И улыбалась. А маленький Брак приплясывал на одной ноге, орал от восторга, вцепившись в штангу конденсатора и совершенно позабыв про валяющийся рядом костылек. Крохотный, кривоватый костылек, неумело сведенный из обрезков труб и просоленных океаном деревяшек.
Вентийское озеро пробирало всех, не делая исключений. Первым что-то восторженное заорал Кандар, потрясая в воздухе клешней, кричали невнятное Жерданы, которым словарный запас в кои-то веки не мешал выражать свои чувства, вопил присоединившийся к ним Брак. И даже Раскон, гмыкнув и залихватски содрав с головы дурацкую шапочку, гулко рявкнул: “Домо-о-ой!” и дернул за рычаг.
Собравшиеся на стене форта стражники даже не повернули головы на протяжный гудок ревуна. Очередная коробочка ползет внизу, спеша присоединиться
Троеречье оказалось совсем не таким каким его представлял себе Брак. Воображение рисовало картину чего-то вроде обычного речного поселка, только в разы больше, грязнее и многолюднее. Реальность ударила по всем этим фантазиям здоровенной кувалдой, вдребезги разнеся остатки представлений о лесовиках, как о дремучих лесных дикарях.
Начать с того, что Троеречье не было никаким Троеречьем, хотя такое имя среди лесовиков было куда популярнее официального. Огромный город на озере назывался Талистрой, что в переводе со староимперского означало “Птичья лапа”. Если смотреть на город из кабины высоко летящего цепа или флира, он действительно напоминает исполинскую птичью лапу, которой заканчивается бирюзовое веретено Вентийского озера. Западная оконечность водяного эллипса вгрызается глубоко в горный хребет Заслона, где теряется среди бесчисленных непроходимых ущелий, а вот восточная… С востока озера берут свое начало три великих реки: южная Тарикона, закинувшая свою ленту до самого Южного Гардаша, восточная Таризала, отделяющая земли кочевников от Доминиона, и северная Тарисатра, пробившая себе русло по мерзлым просторам республиканской тундры. Три реки тянутся на тысячи миль, неся жизнь во все уголки континента, прежде чем излить свои воды в соленый океан.
И именно там, где в шуме трех исполинских водопадов беспрерывно рождаются величайшие водные артерии Гардаша, стояла Талистра. Вольготно расположившийся на двух скалистых островах город поражал своими размерами. Больше любой речной фактории, больше Джаки, даже больше знаменитой Ямы – центра торговли кочевников с Доминионом. Одних домов на южном острове было больше тысячи – Брак поначалу пытался считать, но быстро сбился. А ведь северный остров куда больше размерами, именно там стоят бесчисленные верфи, склады, рынки…
– Южный остров называется Конафер, – пояснял Кандар, пока “Карга” неспешно ползла под опорами исполинского недостроенного моста, призванного когда-нибудь соединить Талистру с предгорьем. – Там собралась вся пивная пена местного общества, от властей и богатых торгашей до самых удачливых горжеводов. Лучшие лавки, лучшее жилье, лучшие развлечения.
– Откуда такое сравнение? – хмыкнул Брак, глазея на аккуратные каменные домики под синей черепицей. Местные жители явно знали толк в красоте и синий цвет любили во всех его проявлениях. – Сливки на молоке, осадок в вурше, хрустящая корочка на пирожках… Но пена на пиве?
– Дунь сильнее, и она…
– Разлетится по…
– Харям. – заключил Жердан младший. – А пиво… останется.
В подтверждение своих слов он дунул на кружку, породив целый водопад белесых ошметков, и немедленно выпил оставшееся пиво.
– И сколько здесь живет… Пены и пива?
– Гхм. Зависит от времени года. Троеречье словно отражение всего запада в зеркале, а запад живет сезонами. Летом здесь куда меньше пива, зато зимой… – фальдиец с досадой ругнулся, – Вот привязалось. Пиво, пена. Тысяч двадцать, наверное.
– Впечатляет, – уважительно покачал головой Брак. – А северный остров как называется? Хотя подождите, попробую угадать. Сатрафер?
– Почти угадал, – хохотнул Кандар. – Самую малость ошибся, чуточку.
– Он называется Северный Остров, – гмыкнул Раскон. – На староимперском название не прижилось, но почему – не спрашивай. Плохо рифмуется наверное.
– Нам туда? – спросил калека. – Что здесь? Гавань, порт?
– Нам вообще не в город, – улыбнулся сероглазый. – Точнее, не в Троеречье. Ни одна гавань не вместит в себя речной флот западных лесов. Смотри в оба, Брак, такое зрелище не забывается.