"Фантастика 2024-39". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Командиры рот, эскадронов и полков подозрительно поглядывали на кринтийцев. Ещё бы. В Аркайле их всегда считали варварами и дикарями. Из-за непривычной одежды — ну, где это видано, когда мужчины носят юбки? Кстати, те же тер-веризцы, которые у себя на родине тоже щеголяли в цветастых юбках, которые на северном материке не всякая танцовщица в борделе напялит, приезжая в Кевинал, Аркайл или Лодд надевали брюки по местным обычаям. Мучились, ругались сквозь зубы, когда натирали водянки в непривычных местах, но терпели. Уроженцы Кринта всегда оставались выше подобных мелочей. Им всегда было плевать на косые взгляды и осуждающий шепоток. Так же северяне недолюбливали их за уважение к другим святым, за иное оружие, отличающуюся музыку, совершенно непонятные танцы и за многое-многое
Однажды Ланс альт Грегор в задушевном разговоре с Кухалом признался, что сделал для себя однозначный вывод. В Аркайле — кто его знает, как там в Трагере, Унсале или Кевинале? — нелюбовь к кринтийцам в первую очередь проистекает от зависти. Это мерзковатое чувство, похожее на раздавленную в кармане перезрелую грушу, в которую неожиданно влез пальцами, возникает, когда человек понимает, что его сосед сильнее, умнее, красивее, пользуется успехом у женщин и уважением собратьев по оружию, а ты — нет. Кринтийцы, куда ни кинь, опережали подданных аркайлского герцога. У них, смеялся Ланс, и музыка веселее, и танцы задорнее, и выпивка крепче, не говоря уже о том, что один воин с полуострова в рукопашной стоит троих с материка. Только тер-веризским женщинам в те годы отдавал предпочтение альт Грегор, да и то из-за рыжекудрой Иты, танцевавшей опять же буэльринк, рождённый на Кринте. Ну, и, конечно, оставлял за Аркайлом славу родины величайшего менестреля всех времён. Возможно, его взгляды с тех времён изменились, но вот мнение северян о критнийках оставалось незыблемым, как Карросские горы.
Вот поэтому каждый второй командир аркайлского отряда, спешащий к границе в мятежными провинциями, считал своим долгом спросить ответа у двадцати мужчин в юбках — а что вы это делаете на нашей дороге, по какому праву идёте, не являетесь ли врагами державы, призванными внести разброд и шатание, а то и усилить военную мощь подлых бунтовщиков? Вот тогда-то Кухал Дорн-Куах торжественно извлекал письмо с печатью её светлости Маризы из Дома Серебряного Барса и подписью её сиятельного супруга прана Эйлии альт Ставоса, и холодно осведомлялся — умеет ли читать вопрошающий?
С буквами мог справиться далеко не каждый даже из нацепивших перевязь со шпагой пранов, но зато печать с оскалившимся барсом узнавали все. Больше вопросов, как правило, не возникало.
Чем ближе к Вожерону, тем многолюднее становилось на дорогах. О том, чтобы ночевать на постоялых дворах, не шло уже и речи. Их занимали сплошь командующие полками, главы Домов со свитами, или богачи из торгового люда, удирающие от войны в более мирные и сытые места. И всё больше беженцев попадалось навстречу отряду Кухала.
Трудно обвинить людей в том, что они уходят от войны. Пусть даже она не началась ещё толком. Не гремели пушки, не жгли пажити и сёла, не разбирали постройки, чтобы возвести укрепления. Просто стало меньше товаров, а на те, что ещё привозили, цены выросли в несколько раз. Не всякий ремесленник мог найти работу, а купец — покупателя. Кому нужны, скажем, тонкая галантерея или золочёная посуда, когда первую могут снять с тебя мародёры, а на вторую нечего положить? Если дворянство покидало насиженные места из несогласия с предводителями двух главных Домов мятежников (ну, или оставалось на месте, разделяя точку зрения Кларины и её отца), то ремесленники и купцы бежали от безденежья и голода.
Вначале.
Потом стали уходить от смерти.
Кулах не знал, чем руководствовался герцог-консорт пран Эйлия, чувствами или разумом, когда отдавал приказ войскам перейти в наступление. Но по обрывкам разговоров солдат или беженцев он понял, что началась война. Офицеры стали настороженнее. Чаще требовали верительные письма у кринтийцев. Солдаты шагали не так весело, уже без песен и весёлого посвиста. Ну, за исключением наёмников из вольных рот, которых Мариза не постеснялась нанять. А чего, ей собственно, стесняться? С точки зрения герцогини — мятеж в Вожероне следовало подавить любой ценой и в кратчайшие сроки. А для этого все способы приемлемы. А беженцы изменились до неузнаваемости. Если раньше они шли пусть и с тоской в глазах, но в добротной одежде, с тачками и телегами, заполненными
Зачем это всё? Ни один вменяемый кринтиец никогда не дал бы ответа на этот вопрос. В их державе нередко случались стычки между Кланами, но чтобы кто-то пошёл против вождя вождей, которого избрал Совет Старейшин? Может быть, именно потому, что предводитель кринтийцев избирался уважаемыми, умудрёнными опытом стариками, а на садился на трон в следствие династических интриг или вооружённого захвата власти? На полуострове своя Кларина просто не смогла бы появиться. Ну, мало ли кому заделал ребёнка временно выбранный правитель? Кого это могло волновать, кроме ближайших родичей матери и отца такого бастарда? А здесь целая война началась. И не известно, когда она закончится, сколько крови прольётся, сколько матерей потеряют своих сынов и сколько детишек осиротеет…
Воины отряда Кулаха усиленно делали вид, что их ничего из увиденного и услышанного не волнует. Лир и Энгус Дорн-Кью играли на ходу в камень-ножницы-бумага. На щелчки, которые и отвешивать друг дружке умудрялись на ходу. Махон Дорн-Ланн болтал без умолку, обретя благодарного слушателя в лице юного здоровяка Ронана Дорн-Брак. По лицу верзилы никто не смог бы догадаться — слушает ли он очередную нескончаемую байку или витает мыслями далеко-далеко. Но такого трепача, как Махон это не останавливало. Конвей Дорн-Филху и Бирн Дорн-Брак состязались, кто вспомнит больше куплетов старинной песни о горце, воровавшем в долинах коров и попавшемся врагу в руки сонным. А Падд Дорн-Колех умудрялся читать на ходу книгу. Он купил их в Аркайле не меньше дюжины — на материке подобные сочинения называли романами. Так вот, любознательный Падд наткнулся на творения одного писателя, прозвавшегося по-благородному Шейд альт Хрофт. По мнению Кухала, не любившего читать выдуманные истории, неизвестный уроженец Унсалы неплохо заработал на книгах с похожими названиями — «Солнце цвета мёда», «Солнце цвета стали», «Солнце цвета крови» и тому подобное. Диглан Дорн-Дав со свойственной старику грубостью и прямотой пошутил, что следующий роман непременно должен зваться «Солнце цвета коровьего дерьма». На что Падд, многозначительно покрутив пальцем у виска, ответил: «У людей все мысли о том, чего им в жизни не хватает…» Волынщик обиделся, и целые сутки ни с кем не разговаривал.
Так они и шагали дорогами южного Аркайла. Догоняли войну, но теперь она не ждала на месте, а продвигалась вперёд. Чем ближе к линии соприкосновения, тем больше попадалось вооружённых людей, и не все они были настроены благожелательно. Там, где одни солдаты убивают других, всегда крутятся мародёры. Это утверждение так же неоспоримо, как и то, что оставленное на жаре мясо обязательно протухнет, или вода потечёт вниз, а не вверх, или солнце светит днём, а не ночью, или всяк, кто заключает сделку с браккарцем, будет обманут. Но шакал волку — не соперник, а вороне — не ровня орлу. Увидев отряд кринтийцев, разбойники поспешно отступали. Лишь однажды довольно большая шайка, человек сорок, попыталась заступить дорогу, но увидев фитиль в руках Энгуса Дорн-Кью и «трамп» на спине быстро опустившегося на четвереньки Ронана, быстренько ретировались, а их главарь ещё долго оглядывался.
Скоро война приблизилась настолько, что запах гари въелся и в лёгкие, и в одежду. По ночам красное зарево подсвечивало небосвод, мешая разглядеть звёзды. Беженцы утверждали, что нивы жгут солдаты, подчиняющиеся герцогу-консорту, а те поясняли, что это войска мятежников, отступая, зверствуют в бессильной ярости.
К рогатке, преграждавшей дорогу, отряд кринтийцев вышел в полдень погожего дня. Уже бежали по небу облака, свидетели начинающейся осени, но солнце пригревало, как летом. У палаток солдат на натянутых верёвках сохло исподнее бельё. Булькало в котле какое-то варево. Паслись стреноженные кони. Офицер в красе, но без шлема, то и дело вытирал лоб платком, который вытаскивал из раструба кавалерийских перчаток.