"Фантастика 2025-68". Компиляция. Книги 1-27
Шрифт:
Я рассказывал не спеша, смакуя каждую деталь. Кое-где малость приврал, кое-что приукрасил, добавил сантиментов и драматизма. Но от этого история только выиграла. Во всяком случае, слушатели были довольны.
Услышанное особенно понравилось конвоиру. Когда я замолк, он ощерился рядом гнилых зубов и пробасил:
— Сладко звонишь, водовоз, заслушаешься. И обувка у тебя красивая. Какой размер?
— Сорок третий.
— Это хорошо, — улыбнулся конвоир и снова задремал.
— Слышь, — толкнул я в бок Циклопа, — он тоже интересуется моими ботинками.
Мутант отсыпал мне ответную шутку. Она получилась несмешной и вымученной.
Мы, конечно, старались не унывать, но, глядя правде в глаза, обстановка мало
Здешние тачки — это вообще отдельная песня. Космостаратели оставили после себя не только наглухо ушатанную планету, но и десятки единиц техники. Когда-то это были первоклассные машины, но местный климат и отсутствие надлежащего ухода быстро превратили их в груду ржавого металлолома. Но надо отдать должное местным умельцам — кое-что из этого барахла они умудрились привести в порядок. В основном грузовики да внедорожники. Тачки ремонтировали, а взамен старых потрохов ставили самодельные двигатели внутреннего сгорания. Оставалась проблема с горючим. Но и тут пыжи не подкачали. Горючку они гнали сами. Рецепт мне неизвестен, но точно знаю, что в его состав входил помет урсуса. Как говорится, из дерьма конфетку не слепить, но некоторые умудряются.
О побеге мы даже не помышляли. Все равно поймают. Так зачем тешить себя пустыми надеждами? Мой батя любил говаривать: «Если ты в силах контролировать ситуацию — контролируй. Если нет, пусть все идет своим чередом». Вообще-то там было какое-то продолжение, но я вспомнил только этот фрагмент. Цитата идеально характеризовала минувший день. Еще раз проговорив их про себя, как молитву, я закрыл глаза и тут же отключился.
Сон, явившийся мне, можно назвать парадом упущенных возможностей. Проще говоря, мне приснилось, что стало бы, если бы я не пошел по кривой дорожке. Там, в несостоявшейся жизни, я с отличием окончил летное училище. Долгое время работал по профессии, но не оставлял мечты стать капитаном звездолета. В конце концов бросил опостылевшую работу и устроился матросом на первый попавшийся звездолет. В Космофлоте я сделал головокружительную карьеру. Прошел путь от простого матроса до контр-адмирала. Имел множество наград и поощрений. А когда вышел на пенсию, вернулся в родное училище в качестве преподавателя. Студенты во мне души не чаяли, а симпатичные студентки объяснялись мне в любви. В конце концов встал во главе учебного заведения и, без ложной скромности, руководитель из меня вышел хороший. А когда уходил на пенсию, на моих проводах плакал весь наш дружный и трудолюбивый коллектив. Но и на пенсии не сидел без дела и частенько консультировал коллег из летки, ласково приговаривая: «Что ж вы за люди такие? Без меня и шагу ступить не можете!». А главным моим увлечением стало садоводство. «Мой сад — моя страсть», — говорил я, угощая своих гостей спелыми органическими яблоками и наливными томатами. А ночью, удобно расположившись в кресле-качалке, я смотрел на звезды и с улыбкой вспоминал те славные времена, когда бороздил просторы глубокого космоса...
Череду картинок несостоявшегося прервал кто-то из реальности, позвавший меня по имени. Голос был подозрительно знакомым, но спросонья я так и не разобрал, чей он. По-прежнему была ночь. Прохладно, но не критично. Кузов немного освещали фары идущей позади машины. Шум мотора перемешивался с чьим-то редким сопением. А вот наш страж задавал такого храповицкого, что идея о побеге перестала казаться мне такой уж безнадежной. Всего-то и надо, что оглушить его да отобрать секиру, но здравый смысл оказался сильнее, так что я погнал эту думку куда подальше и успокоился.
Кстати, есть у меня одна интересная история на тему побега. Был у нас в психушке такой Лепехин. По кличке, да-да, Лепеха. В нормальной жизни он был инженером, но после травмы головы стал
И тут меня снова позвали. Я наконец вспомнил, от чего проснулся, а также узнал голос Циклопа.
— Чего хотел? — шепотом спросил я его.
— Слушай, убери ее, а? — жалобно заскулил мутант.
Я пригляделся и увидел, что на коленях у него сидит Помилка. Она пристально буравила его глазами.
— Да пусть себе сидит. Мешает, что ли? — сказал я.
— Еще как мешает. Я человеческого ребенка в первый раз вижу и у меня сейчас реально дистресс будет.
— Дистресс? Это еще что такое?
— Так называется неблагоприятный стресс, — пояснил Циклоп.
— А что, есть еще и благоприятный?
— Угу. Называется эустресс.
— Ни хрена не понял.
— Все очень просто. Есть два вида стресса. Эустресс и дистресс. Эустресс организм может переварить, а дистресс уже не может...
Я протяжно зевнул:
— Откуда ты это все вообще знаешь?
— В книжке прочел. Называется «Век тревожности и поиски душевного покоя». Написал Андрей Семизаров, — без раздумий ответил он.
— Семи... кто?
— Семизаров. Ученый такой из Рязани.
— Ученый, в золе запечный, — проворчал я. — Теперь у нас вся жизнь — один сплошной дистресс, так что привыкай.
— Ну скажи, чтобы она ушла, — снова заканючил Циклоп. — Ну будь другом.
«Вот же неймется! Даже перед смертью не дают выспаться!» — раздраженно подумал я и тихонько позвал Помилку.
Она не отреагировала.
— Не хочет, — цыкнул я.
— А ты прикажи ей.
— Не буду.
Но он не унимался. И тут случилась хохма. Помилка все сидела, смотрела на него, а потом ка-ак ткнет пальцем в глаз Циклопу! Тот вскочил, словно ошпаренный, прикрыв лицо руками. Однако ему хватило ума не заорать от боли. Наш стражник с секирой вряд ли обрадовался бы тому, что его разбудили среди ночи.
Помилка, кстати, ни капли не испугалась, а вот Циклоп еще долго на нее дулся. Но когда малая подошла к нему и жалостливо погладила по руке, сердце мутанта оттаяло. Он улыбнулся ей своей обворожительной острозубой улыбкой, но в дальнейшем старался держать с ней дистанцию.
Едва наш грузовик въехал в Поселуху, водитель дал по тормозам, и мы остановились у покосившегося дорожного знака с восклицательным знаком в красном треугольнике.
— На выход! Пошли! Пошли! — тут же раздался оглушительный крик.
О, это был не голос, это был голосище! Настоящий звериный рык! Я мысленно рисовал портрет обладателя зычного гласа — громила, огромный, как скала, косая сажень в плечах, отвисшая челюсть и высокие надбровные дуги. Ну, натурально, пещерный человек!
Но мои догадки оказались абсолютно неверны.
Голос принадлежал плотненькому коренастому коротышке, почти карлику, с неприятным, изъеденным оспинами лицом. На нем был новый, с иголочки фрак, белая сорочка, галстук-бабочка, брюки с атласными лампасами и лаковые штиблеты. В руке он сжимал свернутый в кольцо охотничий кнут. Держался коротышка уверенно, даже нагловато.