Фермер, который меня довел

Грин Агата

— Дача ложных показаний наказуема, — мягко произнес агент, пристально глядя в мои глаза. — Изнасилования не было. Мы занимались любовью по обоюдному желанию. Кстати, нас не записывают; перед тем, как войти к тебе, я попросил отключить камеры. Таково мое право как агента Союза. Как бы ты ни пыталась меня очернить, оклеветать или подловить на чем-то, у тебя не получится, потому что я чист перед законом и не совершал ничего плохого.

«Тварина», — подумала я и проговорила искренне:

— Как же ты надоел мне! Ладно, сто так сто. Но ты переведешь

мне их сразу же, как мы выйдем из участка.

— Приятно, что ты так уверена во мне и в том, что я тебя вытащу.

— Просто я знаю, на что ты способен.

Руд воспринял это как комплимент и, пообещав, что вернется за мной через десять минут, вышел из камеры.

Он не солгал: через минут десять меня освободили и вернули личные вещи, которые отобрали при задержании. Улыбаясь, Руд «попросил», чтобы данные о моем задержании были удалены. Полицейские — немолодой, уставший мужчина, и румяный юнец — переглянулись, синхронно помрачнели, но никто из них и слова против не сказал. Им тоже ой, как не нравится присутствие и приказы союзного агента…

Перед тем, как покинуть участок, я обернулась на полицейских, которые провожали нас мрачными взглядами.

Скоро увидимся, мальчики…

— Не представляешь, как надоела мне эта дыра! — произнес Руд, когда мы вышли из участка, и плечами передернул. — Этот вымирающий городишко нагоняет ужасную тоску. Тем приятнее было обнаружить здесь такое сокровище, как ты, Камарис.

— Расслабься и перестань уже сыпать комплиментами, — отозвалась я, — ты ведь уже добился всего, чего хотел, от меня.

— Дорогая, мне очень неприятны твои намеки о том, что я тебя использовал. Мы сотрудничали и очень неплохо провели вместе время. Кстати, повторю предложение: как насчет слетать вместе отдохнуть?

— Отдохнуть я смогу только как можно дальше от тебя. Я с тобой сейчас разговариваю только из-за денег.

Агент протянул с искусственным вздохом:

— Рано или поздно алчная натура проявляется в любой женщине…

Я оставила это высказывание без ответа; мое сердце бешено заколотилось, потому что подошла пора воплощать в жизнь спонтанный план мести, который родился в моем мозгу в полицейском участке Хасцена.

— Ровно сто единиц и ни единичкой меньше, — напомнила я.

— Ни единичкой меньше, — иронически поддакнул агент.

Я отошла от него на шаг, приняла суровый вид и сказала, чтобы он ждал меня прямо здесь, пока я схожу в кар за планшетом, чтобы сразу отследить перевод. Как я и ожидала, агент закатил глаза:

— Долго ты еще будешь шарахаться от меня и жертву изображать? Камарис, милая, я ничего плохого тебе не сделал и не сделаю.

Я громко фыркнула и торопливо зашагала вперед, затем нарочно споткнулась и растянулась на тротуаре. Руд подбежал ко мне, склонился, опустил руки на мои плечи и, коснувшись щекой моей щеки, шепнул:

— Вот что страх и нервозность делают с людьми. Особенно необоснованные… Сильно ушиблась, страдалица ты моя?

—

Отстань, — звонко, напряженно проговорила я, и всхлипнула; я сама не ожидала, что заплакать удастся так легко. — Я передумала насчет денег, Руд… просто оставь меня в покое… оставь меня! Оставьте меня все!

—Ш-ш-ш, дорогая, зачем же так? — с беспокойством проговорил агент, поднимая меня и утирая с лица слезы.

Я вырвалась, пошла к кару; там ждал меня пистолет-парализатор.

— Камарис! — окликнул меня Руд. — Стой! Нельзя садиться за руль в таком состоянии.

Размазывая по щекам слезы, я села в водительское кресло и быстро достала из чехла пистолет-парализатор; спрятав его, я посмотрела на мужчину, который был уже тут как тут, и дрожащим голосом проговорила:

— Хватит самоутверждаться, Руд, я на пределе…

— Камарис, дражайшая…

— Хватит! — взвизгнула я пронзительно, так что мужчина аж подскочил. — Просто перечисли мне единицы на счет! Просто дай мне денег и уйди, слышишь?

— Хорошо. Я могу сесть в машину?

— Только без шуточек…

Агент сел на переднее пассажирское сиденье, принял из моих рук планшет и сразу начал что-то вводить. Его подвела самоуверенность — в который раз.

Я выстрелила Руду в правое плечо и, прежде чем он успел понять, что происходит — еще и в бедро, как тому жирному склочному мужику. Болючка сработала отменно, и гад не смог ничего мне сделать — только заорал. Нецензурно, громко.

— Не ори, а то еще стрельну, — кратко сказала я, и, активировав системы кара, газанула.

— Ты… пожалеешь… сс-с-ук…

— Вот что страх, нервозность и боль делают с людьми, — протянула я, обратив слова Руда против него самого. — Сильно больно, страдалец ты мой?

Руд попытался на меня напасть — не получилось, тело, шокированное болью, его плохо слушалось. Я выстрелила в другую его ногу. Руд зарычал-завопил.

— Бесполезно, — добавила я, еще давая газу; кар начало немного шатать, но, в целом, слушался он меня лучше, чем прежде. — И вообще, что ты переживаешь? Эттерик, милый, я ничего плохого тебе не сделала и не сделаю. Мы с тобой просто неплохо проведем время вместе. Ты ведь этого хотел, дорогой?

Я могу ошибаться, но, кажется, именно в этот момент агент Союза Эттерик Руд стал воспринимать меня всерьез.

До фермы я доехала быстро — долетела, можно сказать. Правда, кое-что спутала (ох уж это ручное управление!), и врезалась в ворота. Не пристегнутого Руда при этом отбросило вперед и крепко приложило; я сделала вид, что так оно и было задумано, и, достав из сумочки управляющее устройство, усмирила систему безопасности.

Дальше мне предстояло отъехать, чтобы ворота смогли беспрепятственно открыться, и вот тут-то начались настоящие сложности. Обычную езду в ручном режиме я более-менее освоила, но когда пришлось сдавать назад, кар снова заупрямился: рывок вперед, рывок назад, сердитое пыханье двигателя, и все по новой.