Фрау Маман
Шрифт:
В какой-то момент нервы Ивановой совсем сдали, и она перешла на общение с Костей в режиме тихой агрессии, которая давала о себе знать при любой встрече последние полгода. Да и он не отставал, наоборот, помогал, превращаясь в циничное и насмешливое существо, которому хотелось выцарапать глаза… а потом обнять до свернутой шеи.
Как и положено подруге, Ирка внимательно слушала все излияния Мирославы, утирала сопли и поддерживала всей душой.
— Клин клином вышибают, — со знанием дела успокаивала она, целуя в макушку
Да. Лето — лучшая пора, чтоб выбросить хандру из печенки.
— Ненавижу его, — прогундосила очередной раз Мирослава и шмыгнула носом, загоняя сопли подальше, почти в мозг.
— В этом году приехал Генка. Замути с ним, — подруга покопалась в сотовом и, прибавив громкость, запела со всей страстностью: — Пошлю его на-а-а-а-а… небо за звездочкой…
— У него руки некрасивые, — размазав по лицу соленые дорожки, пригладив растрепанные волосы, фыркнула Мирослава.
— Главное, чтоб хуй стоял, и деньги были, — заржала Ирка, поигрывая бровями.
— Надо было его засосать на том гребанном свидании, — вздохнула Мира и подпела пару строк из песни Лолиты. — Это всегда помогало выбить бредовые симпатии.
— Славунтич, это не симпатия, — извивалась Ирка в такт песне, увлекая подругу в танец. — Ты влюбилась, епть.
— И что делать? — скакала рядом с подругой Мирослава, втянувшись в дискотеку на двоих.
— Страдать или послать на хуй, — пожав плечами, Ирка подхватила подругу за талию и повела на манер медляка.
— Что ж ты Ромашку не послала?
— Я мазохистка. Обожаю страдать, — очередной хохот поглотил заводной припев, и следом девушки подпели до срывающихся голосов.
Веселое и странное было время…
Сейчас, глядя, как он скрывается за дверью магазина, Мирослава фыркнула и проговорила про себя действенную мантру: «Хам. Наглец. Мужик». Фрау Маман научила, когда дочь пожаловалась, что сосед проявил к ней интерес только как к другу. Правда мать, стоит уточнить, сказала это с одобрением и гордостью. Так обычно хвалят за хорошие поступки.
Неделя тянулась как десятилетие. Ирка звонила и писала каждую свободную минуту, подогревая нетерпение подруги, словно следила, чтоб гудрон всегда оставался в жидком состоянии.
Последнее фото, где Ромашка обнимал Иру со спины, било все рекорды по домыслам, вынуждая сдавать зачеты в числе первых, а потом заваливать подругу шквалом вопросов. А роднулька не спешила отвечать, только фыркала, мол, случайность.
— Скажи честно, вы вместе? — Мирослава перешагивала через лужи после очередного теплого дождя, рассматривая на экране телефона хитрую мордашку подруги.
— Когда тебя ждать? — та пропустила мимо ушей каверзный вопрос. — Бабуля такую бражку замутила, охуеть и не встать! Спрятала в гараже, прикинь? Думала, я не найду. Так что ноги в руки и скорее ко мне, а то я слюнями захлебнусь.
— А карасиков нажаришь? — засмеялась
— Обижаешь, Славунтич! Уже чищеные и потрошеные лежат в морозилке. Твои заезжали на днях, дед Васька сказал, что готовит Фрау Маман праздник живота — требуху. Тьфу, блядь, меня чуть не вывернуло, — сморщилась Ира.
— Хорошо не свиные уши и хвосты, — передернула плечами Мира, вспоминая, как их накормили с бодуна этим блюдом, и как синхронно они блевали в кустах малины, ободрав опухшие рожи.
— Все, люблю тебя. Хотела пожрать, но после твоей ностальгии желание напрочь отвалилось. Жду тебя.
Экран погас, а Мирослава все еще пребывала в эйфории, как и всякий раз после любого общения с подругой.
— Из ума выжила! — заорал Горин, выходя из машины. — Не учили смотреть по сторонам, когда идешь по улице?
— И тебе хорошего дня, — пробормотала та, удивляясь, как не заметила автомобиль, выезжающий из-за угла дома.
— Что в твоей голове, Слава? — цыкнул раздосадованный сосед, явно еще на адреналине.
— Не ты, — сама не знала, почему все еще стоит перед ним и не торопится уйти.
— Обидно, — наклонив голову к плечу, с улыбкой сказал Костя.
— Слушай, сосед, отвали от меня, — прижаться к нему хотелось так сильно, что ладони сжались в кулаки до побелевших костяшек.
— Слав, может, заключим мир? — опершись задницей на капот своей машины, сложив руки перед собой, предложил собеседник.
— Пошел ты… — не в силах больше сдерживаться, предотвращая позорную истерику, она рванула со всех ног домой, оставляя позади тихо выругавшегося Горина.
Конец ожиданиям! Долгожданная свобода! Едва машина въехала в деревню, а впереди маленькой точкой замаячила родная фигурка, Мира с трясущимися руками попросила папу Геру остановиться, и рванув из салона, бросилась навстречу. Сердце билось загнанной птицей, а из горла сам собой рвался дикий вопль:
— Ирка-а-а-а-а!
Влипли они друг в друга на дороге, не замечая ничего вокруг, только раскатистый голос Фрау Маман врезался в головы:
— Не облизывайте друг друга на дороге, шалавы! Зайдите за сараи. Пощадите стариков и детей, — а потом раскатистый смех. — Гера, трогай! Да, блядь, не мои колени! Поехали, говорю.
Остаток дня прошел в бесконечных тисканьях друг друга и пересказах того, что не раз говорилось по телефону. Разве может сравниться живое общение, глаза в глаза, с жалким его подобием?
Ближе к полуночи, сидя на летней кухне бабушки Лизы, коей являлся отдельный небольшой деревянный домик, без утепления, с газовой плитой, большим столом посередине, накрытым клеенкой в мелкий цветочек, сбитыми добротными табуретками и твердым лежаком у стены, покрытым ворсистым пледом с оленями, подруги пили чай. Редкий случай, когда торопиться некуда.