Фрау Маман
Шрифт:
— Решать тебе.
Казалось бы, день безнадежно испорчен, но каким-то волшебным образом сосед смог втянуть ее в разговор и заставил улыбаться. Демонстрировал свою начитанность, прекрасное чувство юмора и открытость. При этом оказался прекрасным слушателем, проявляя неподдельный интерес ко всему, что рассказывала Мира. С ним легко и спокойно. Приятно и комфортно. А ведь они только гуляют, ничего больше.
В тихом уютном кафе они выпили кофе, обсудили проблемы современного образования и посмеялись над предполагаемым образом Мирославы в роли учителя младших классов.
И все же, его было мало. Она желала знать о нем больше, а он умело
«Друг» — отдавалось в сердце Миры неожиданно болезненно, обидно. Всем своим видом он всегда показывал, что она ему интересна, так почему отказался теперь? Вопросов много, а ответов нет.
Едва они подошли к квартире Ивановых, собираясь попрощаться, как дверь распахнулась, и на пороге предстал в диковинном образе поддатый дядя Миша. От его вида молодые люди потеряли дар речи, а взрослый сосед, одетый в чрезмерно облегающий костюм супермена с положенной маской на лице, невозмутимо пробасил:
— С Хуйлуином!
Мирослава, предвкушая очередной закидон неординарных родителей, закрыла глаза, стараясь восстановить самообладание.
— Мишаня, захвати воблу, — крикнула здоровяку жена, Надежда Степановна.
— Слушаюсь! — крикнул в ответ сосед. — Ритка, твои голубки прибыли.
Мирослава обреченно проскулила, силясь вспомнить, какими узами связана с этими людьми и жилищем.
Не дав опомниться, Фрау Маман затолкала их в квартиру. Стараясь не терять здравомыслия, Мира мечтала развидеть представшую картину. И пыталась игнорировать за спиной трясущуюся от сдерживаемого смеха грудь Горина, который стоял слишком близко.
Гостиная оказалась заставлена резными тыквами разного размера со свечами внутри, около углового дивана установлен столик с закусками и рюмками, Аллегрова с «Приветом Андрею» надрывалась в динамиках.
Полным непотребством явился внешний вид обитателей дома: папа Гера сидел в облачении пирата, в шляпе с пером, кляксой на одном глазу и трубкой в руках; Надежда Степановна в униформе горничной, при ее 54 размере, вашу ж мать; но переплюнула всех Фрау Маман, облаченная в черный латексный комбинезон женщины-кошки, штанины которого оказались коротковаты, а в области живота материал натянулся так сильно, что грозился лопнуть в любой момент; ушки выглядели самым приличным атрибутом, но и его перекрывала внушительная черная кожаная плетка в руках.
— Что тут… Что вы… — Мира пыталась подобрать слова, но не могла, потому что в ее голове рисовались картины извращенного характера групповой оргии, что могло означать только одно — родители спятили!
Их, находящихся в полном ступоре и потере в пространстве, усадили на диван, предлагая присоединиться, и это окончательно взрывало мозг. Деликатный Горин молчал, все еще сдерживая ржач, потому что смехом тут не обошлось бы, и примирительно поглаживал по спине очумелую Миру.
— Праздник сегодня! — завопила Фрау Маман и стала покачивать бедрами, а если честно, тазом, в такт заигравшего давно забытого хита «Руки вверх».
— День свингеров? — выпалила, не думая, Мирослава, а Костя откровенно уткнулся ей в плечо и все-таки заржал.
— Гера! Откуда исчадие твоего сперматозоида знает такие слова? — не прекращая своего танца, гаркнула женщина-кошка, игриво замахиваясь кнутом.
— Монмарансичка, все происки эмансипации,
— Мирка, ты чего? Сегодня Хэллоуин. Нам Наташка с четвертого этажа наряды притащила. Она в маскарадном отделе работает, на Семеновской, — внесла пояснение Надежда Степановна.
Все вставало на свои места, хоть и не обещало окончание представления. Наташка уже два года работала в секс-шопе и, будучи стройной, привлекательной женщиной слегка за тридцать, часто щеголяла на новогодние праздники в костюмах. Конечно, это были приличные одежды: Снегурочка, Красная Шапочка, монахиня и тому подобное, но пытающихся молодиться соседей она не пощадила. Сучка.
— Костенька, тебя наша грымза невоспитанная не обижала? — упала пятой точкой на диван Фрау Маман, от чего латекс в области фантомной талии предупреждающе затрещал.
— Мам!
— Нет. Вела себя прилично, — улыбнулся Горин широкой улыбкой.
— Позорище! — сделала заключение женщина-кошка и обратилась за поддержкой к Надежде Степановне: — Я в свое время за Герку дважды носы ломала…
Повторилась заезженная история завоевания отца Мирославы, а соседка понимающе хихикала и поддерживала подругу, вставляя каждый раз: «И правильно! Так и надо!»
— Монмарансичка, сладкая моя ягодка, — привыкнуть к ласковым прозвищам мамы при ее колоритной внешности Мирослава никак не могла, но в душе каждый раз разливались нежность и тепло от слов отца, — я тебе дважды говорил не влезать в драку между мужиками, а ты что? Дубину в руки и по головам. До сих пор не понимаю, как ты смогла оторвать спинку лавочки в парке. В общагу ты не сама забиралась, а с моих широких плеч. Юрку ты из комнаты не выпускала, чтоб я на тебя, мою ненаглядную обольстительницу, не напрыгнул среди бела дня. А с ногой… кто ж знал, что в Камасутре не все безопасно практиковать можно.
Отлепив Костю от назойливых соседей и родственников, Мира ожидала его ухода, покусывая губы, думая о тотальном невезении и рухнувших тайных надеждах.
— У тебя классная семья, Слава, — тихо сказал тот и закрыл за собой дверь.
5
Время лечит. Кто это сказал? Мирослава спустя два года все еще мечтает о своем соседе, который не упускает возможности подцепить ее словом, подвезти до метро, взглядом прожигает до самой души, приходит периодически в гости, поздравляет со всеми праздниками, но неизменно держится на расстоянии. Череда разномастных девушек, посещающих его квартиру, не прекращается, и это злит Миру до слез, проливаемых вечерами в подушку.
От Фрау Маман узнала, что Горин — сын ее погибшей подруги, с которой папа Гера учился в мединституте. В свое время родители забирали ту из роддома в компании счастливого отца Кости, помогали на первых порах и, конечно, мама не забыла упомянуть, что «у Костеньки уже тогда хуек обещал быть ладным». От подобных знаний Мира чуть заживо не сгорела от смущения.
Откровения родителя многое объясняли, и надо признать, сводили на «нет» возможность романтического развития отношений. Мира виделась ему как младшая сестра, ребенок друзей семьи, дочь женщины, которая являлась маленькой ниточкой, связывающей его с мамой. А само осознание, чего тот был лишен в своей жизни из-за жестокой случайности, топило Миру в неконтролируемом желании обнимать его крепко и не отпускать, заменив собой всех, подарив тепло вселенских масштабов.