Фрау Маман
Шрифт:
— Рассказывай, — сверкнула глазами Мирослава.
— Хм, — хитро улыбнулась Ирка и сделала намеренно тягучий глоток из железной кружки. — Ты все еще в девках ходишь?
— Что за вопрос? — удивление вырисовалось на лице само собой.
— Вдруг ты мне не все рассказала? Терпела до встречи, — опустив глаза, интриганка ждала диких визгов от понимания. Намек, надо признать, оказался очень прозрачный.
— Я тебе рассказываю все, — прошептала Мира, боясь озвучить догадку.
— Скажи это вслух, Славунтич, — на манер Эдварда Калена протянула подруга, сдерживая смех.
— Кто?
— Я дам тебе три попытки, но ты угадаешь с одной, — лицо Иры едва не треснуло от улыбки.
— Ромашка! — воскликнула Мира и подпрыгнула, расплескав чай по столу.
— Не ори ты так, — успокоила ненормальную подруга, — бабку разбудишь. Пиздюлей огребем, мало не покажется.
— И как это было? — она облизнула губы в ожидании подробностей.
— Заебись, это было, Славунтич. Как, сука, в сказке, — а дальше полились все подробности, с демонстрацией размера, толщины, диалогов, стонов, оставшегося в вагине презерватива, который Ромашка доставал с серьезностью профессионала и словами «Пупс, я сам охуел. Прости». Слушательница внимала, открыв рот, и пару раз откровенно чуть не слетела под стол, когда локоть соскальзывал с края столешницы.
— И что теперь? — не унималась Мира.
— Не хочу загадывать, — запрыгнув на лежак, Ирка похлопала рядом с собой, приглашая. Легкая досада отразилась на ее лице. — Знаешь, этот год особенный…
— Что тебя беспокоит? — настроение родного человека Мира улавливала сразу, как свое собственное.
— Не беспокоит, Славунтич — бесит. Ты же знаешь, что с предками я почти не общаюсь с того времени, как сослали. А тут позвонили на днях, приехать собираются. Познакомить бабку с невесткой, — откинувшись спиной на стену, утянув за собой Мирославу, Ира вздохнула и поджала губы. — Так что накрытые столы нас ждут с бухлом, блядь! Отметим помолвку моего братца Беса с конченной тварью по имени Леся Егорова.
— Когда приезжают?
— Через неделю вроде, — Ирка поджала ноги и положила голову на колени подруги, — Давай съебемся к твоим и поживем на сеновале? Не хочу никого видеть. Я точно убью эту суку.
— Ир, больше четырех лет прошло. Да и ты говорила, что твой брат любит ее. Отпусти, — перебирая пальцами отросшие до плеч волосы подруги, Мира ругала всю ее родню. При всей своей напускной силе Ира была ранимой и хрупкой, переживала все острее и больнее. Да что говорить, при первом общении все считали, что она слушает в наушниках не что иное, как «Владимирский централ», а по факту — Бритни Спирс.
— Не могу.
— Тогда… Надо перетащить на сеновал одеяла и соорудить мини-бар, — хихикнула Мирослава, предвкушая веселое время на скирде соломы и комментарии Фрау Маман.
— Да-да! А еще кота заберем. Прошлый раз твой папа Гера, как Посейдон, сука, с вилами вокруг стога бегал, пытаясь насадить мышей, как куски шашлыка, — забыв о времени, они смеялись, вспоминая прошлое.
Позади остались три дня и три ночи. Ромашка не отлипал от Ирки, даже если она обещала разбить ему морду, правда, теперь угрозы звучали неубедительно и с ласковыми нотками. При всей своей любви подруга все равно часто утаскивала Мирославу подальше ото всех, чтоб побыть наедине: погулять,
На второй день ночных посиделок в местном клубе Мирослава присмотрела нового парня и познакомилась с ним — Никитой Зыкиным. Он приехал в гости к деду Гоше, что жил через дом от стариков Ивановой. Красивый мужчина двадцати шести лет, с рыжей шевелюрой, заостренными чертами лица и тонкими губами, обратил на себя внимание сразу. Но не без досады Мира отметила, что он проигрывает Горину. Однако такой пустяк не мог оттолкнуть мечтающую о красивой любви девушку. Вот уже второй вечер они всей компанией играли в карты на лавочке возле центрального магазина. Сегодня в планах значилось разрешить себя проводить и, может быть, приобнять. От поцелуев планировалось увернуться, уже заученными движениями.
— Мир! Какого хуя ты короля крестей кроешь семеркой бубей?! — возмущался Ромашка, прижимая к себе Иру.
— Буби козыри у нас, буби были в прошлый раз, — заржала подруга и подмигнула Ивановой, они-то точно помнили, что козырь в этом кону — черви.
— Ну, и как с вами играть? Заебался я уже дураком оставаться, — пожаловался и бросил оставшиеся карты Рома.
— Судьба у тебя такая, — сдерживая смех, сказала Мира и поймала на себе лукавый взгляд Никиты. Всем своим видом он говорил, что их хитрость не осталась тайной.
— Пожалуй, подниму белый флаг и сдамся на милость победителя, — многозначительно сказал Зыкин и положил свои карты в колоду.
Через полчаса Мирослава и Никита брели по темным улицам, мирно беседуя, знакомясь. В отличие от местных мужланов, он не давил, не настаивал, и в моменты проявления заботы, поддерживая на мостике или пропуская вперед на узкой тропинке, касался ее осторожно, не наглея.
Возле калитки забора горчичного цвета, что с годами значительно выцвел и облупился, он обнял на прощание, как предполагала Мира, но целоваться не полез, предоставляя ей инициативу. Зря, за все свои двадцать лет Иванова никогда не делала первые шаги, предпочитая быть обожаемой, чем обожать кого-то самой. Исключение осталось дома, в городе, далеко и надолго.
Без Иры засыпалось плохо. Вошкаясь, как вша на гребешке, Мира то и дело распахивала одеяло, а потом вновь в него куталась, вздыхая и матерясь. Лишь с рассветом подруга нырнула в постель, прижимаясь ледяными конечностями к Мире.
— Мелкая потаскушка, — хихикнула Иванова и прижала Иру к себе.
— Наглая ложь, — прошептала та, уткнувшись носом в шею подруги. — Я честная давалка — кто попросит, тому даю.
— Спи уже. Днем надо клубнику оборвать, а то баба Лиза нам ноги вырвет.
6
День начался в три часа пополудни. Громкая музыка в колонках на крыльце окончательно прогнала сон, и Мира поднялась, потягиваясь руками вверх и удивляясь, как не разлетелся позвоночник.
Яркое солнце одарило теплом, едва она вышла на приступки. В короткой белой футболке и хэбэшных трусах из набора «неделька», какие любила покупать Фрау Маман, говоря, что синтетика— дерьмо, со спутанными волосами и тапками на пять размеров больше нужного, Мирослава озиралась по сторонам в поисках родной души.