Фрося

Фрейдзон Овсей Леонидович

Фрося расцеловала спящих деток, выслушала последние наставления Вальдемара и ночью

отправилась пешком на вокзал.

Купила самый дешёвый билет в общий вагон без спального места, да и ехать то всего

каких-то четыре часа, и вместе с немногочисленными пассажирами вошла в холодный

вагон.

Сидя, в заставленном чемоданами, узлами и коробками тесном вагоне она уже

присматривалась к рядом сидящим, ища какого-нибудь похожего на еврея.

Кто

знает, а вдруг уже сейчас повезёт и она сможет разузнать что-нибудь о той синагоге, и

чем чёрт не шутит, обретёт полезное знакомство.

Никого подходящего вблизи себя она не обнаружила и успокоилась, будь, что будет, и

прикрыла глаза.

Поезд, лязгая и дёргаясь, останавливаясь на частых остановках, ещё до света прибыл в

Вильнюс. Фрося вместе с остальными сошедшими здесь пассажирами потянулась на

выход. Выйдя из здания вокзала, она вдруг поняла, что совершенно не знает, что делать

дальше и куда идти.

Увидев милиционера, смело подошла к нему и спросила, не знает ли он, как найти в их

городе самую большую синагогу.

Служивый, на плохом русском языке указал в какую сторону идти и так подозрительно

посмотрел на Фросю, что той ничего не оставалось, как улыбнуться ему, и сказать, что

хочет наняться к евреям на работу.

Тот покачал головой и посочувствовал, что далековато, мол, топать, синагога находится в

старом городе, и лучше до неё доехать на автобусе или такси.

Денег на такси у Фроси не было, а автобус ещё не ходил,

И она смело пошагала в своих растоптанных валенках по замёрзшему, едва

просыпающемуся неизвестному городу.

Фрося смело шла в ту сторону, которую ей указал милиционер, с уверенностью, что всё у

неё получится, как надо.

Идя по узкому тротуару, она крутила головой, обращая внимание на то, что в Вильнюсе

совсем не ощущается недавнее окончание войны.

В этом она убедилась позже ещё не раз, не увидев на улицах многочисленных безногих

инвалидов на грохочущих по мостовой колясках, трясущихся с похмелья у пивных или

просящих милостыню слепых, одноруких и одноногих, и просто контуженных с

выпученными глазами, и открытыми ртами с пеной на губах.

Таких было много даже в их маленьких Поставах.

Просящих милостыню она всё же увидела, располагающихся на свою унизительную

работу на ступеньках ведущих к входу в костёл, в который Фрося и зашла.

Внутри величавого храма ещё никого не было.

Она опустилась возле боковой загородки на колени и истово помолилась святой деве

Марии, прося о помощи, и поддержке в трудном её деле.

Положив последний крест, зашагала дальше в нужном ей направлении.

По дороге стало попадаться на

встречу всё больше и больше людей, и она почти у

каждого спрашивала, как быстрей дойти до цели её путешествия.

Но далеко не все откликались на её просьбу, брезгливо морщась, слыша русскую речь.

Видя это, она перешла на польский и стало полегче, знавших и с удовольствием

отвечающих на польском языке было гораздо больше.

Когда уже совсем рассвело, она по узким улочкам старого Вильнюса подошла к

неприметному зданию, стоящему в глубине двора, это и была синагога.

По одному, парами и группами туда заходили люди, сплошь мужчины, в странных

шапочках, а у некоторых от ушей развивались на ветру длинные кучерявые пряди волос,

что даже несколько позабавило Фросю.

К этому времени она так намёрзлась, что забыла все наставления Вальдемара, не спешить

и приглядеться, и смело подошла к первому попавшемуся еврею:

– Скажите уважаемый, я могу пройти внутрь вашего храма, мне очень надо поговорить с

вашим священником?...

Рассерженный еврей замахал руками, забрызгал слюной и крикнул ей в лицо:

– Гей авек фун дамент а сикшэ!...
–

Нет, она не поняла, что ей сказал рассерженный человек, но догадалась, что хода в эту

синагогу ей сейчас нет.

Надо действительно походить и приглядеться, с наскоку не получится.

Прошло несколько часов, Фрося окончательно замёрзла, ходя взад вперёд и кругами

возле синагоги, хотелось очень кушать, и в туалет.

Вдруг наружу стали выходить евреи, шумно что-то обсуждая, смеясь и переругиваясь на

непонятном для Фроси языке.

Она увидела вышедших трёх на вид весьма респектабельных мужчин и решилась

попытать тут счастья.

Интуиция подсказывала ей, что эти люди будут посговорчивей. И на сей раз, уже не столь

решительно приблизилась к ним, попросила разрешения обратиться, от волнения путая

русские, белорусские и польские слова:

– Пше прашем панове, шановны товарыши, кали ласка, будьте добры...

Она смешалась и замолчала...

Люди, к которым она обратилась, прекратили между собой разговаривать и внимательно

взглянули на молодую женщину, стараясь понять её сбивчивую речь.

И она от отчаянья вдруг решилась на то, о чём никогда и помыслить не могла:

– Вы, меня простите, что я прервала ваш разговор, но здесь мне не к кому обратиться,

помогите пожалуйста.

Я воспитываю девочку вашего народа, которую спасла во время войны, и я хотела бы кое-

что выяснить у вашего священника...
–

Мужчины переглянулись между собой и вдруг все разом заговорили, замахали руками,