Фрося
Шрифт:
подозрение и не совсем виновные люди, но, как говорит наш великий вождь - лес рубят,
щепки летят.
Твой, как это правильно выразиться, ну, скажем приятель, попал на территорию уже
оккупированной нашей страны из Польши, где в то время уже два года хозяйничали
фашисты, был он там завербован или нет, не ты, не я не знаем, как и не знали органы.
Да, он состоял здесь в подполье, и передавал какую-то информацию для партизан и
высшего командования, но где гарантия,
такого, было и много.
Повторяю, я не буду тебе ничего обещать, далеко не всё в моих силах, но попробую.
Ты проживаешь у ксёндза, у дяди твоего Алеся, который формально считается врагом
народа, но вы не состоите с ним в официальной связи и это хорошо, но ты живёшь в доме
у священника, а религия в нашей стране не просто не поощряется, а искореняется, и это
тоже не в твою пользу, думаю, что тебе надо вернуться к законному мужу, если он готов
принять тебя, а иначе за твою судьбу я тоже не ручаюсь, это мой дружеский совет вне
протокола.
А теперь о твоём втором вопросе, для меня более тяжёлым для выяснения, чем первый.
Очень, очень много евреев погибло за годы войны в гетто, в концлагерях и просто
расстрелянных и зарытых во рвах по всей территории нашей страны, и не только.
Я сам был среди тех, кто освобождал Освенцим, это лагерь смерти.
Я видел печи, где сжигали людей, я видел газовые камеры, где травили людей, я видел тех
оставшихся в живых, до сих пор они мне снятся, и большая часть из этих людей были
евреи.
Даже те, кто выжил, не все вернулись в свои дома, города и сёла, многие покинули даже
свою страну, ничего этого я тебе не должен говорить, но это опять без протокола, потому
что я уже понял, как ты умеешь хранить тайны.
У тебя и так хватает проблем, и впереди немало, воспитывай свою доченьку, ведь почти
семь лет ты это делала, порой рискуя жизнью...
–
Он пододвинул поближе к Фросе стул, и сел рядом с ней, оторвал её руки от вконец
измятого платка и взял их в свои ладони, и посмотрел ей в глаза:
– Запомни всё, что я тебе здесь сейчас сказал и в твоих интересах никому об этом не
рассказывать, затаись девочка, у тебя трое деток. Я не хочу, что бы тебя выслали куда-
нибудь в Сибирь или в Среднюю Азию, как пособницу предателю, а таким на данный
момент считается твой Алесь.
А ещё, ты проживаешь в доме его дяди, который к тому ещё и представитель
религиозного культа.
Фрося прямо посмотрела в глаза своему доброжелателю, слёзы на её щеках высохли, и
сказала тихо:
– Спасибо вам за всё, вы очень добры ко мне и я это никогда не забуду, и я постараюсь
последовать большинству ваших
стар, болен и скорей всего его дни сочтены.
Но в будущем я обязательно затаюсь, ради детей я готова поступиться даже своей
гордостью, а может быть уеду всё-таки опять в деревню.
Но не в чём я не уверенна, ведь старшим детям скоро в школу, а в деревне школы нет и им
придётся добираться на учёбу за много километров, я всё обдумаю, обещаю...
И, всё же, разыщите мне, пожалуйста, Алеся...
–
Начальник НКВД поставил стул на место, уселся в своё кресло, улыбнулся ей впервые
широкой улыбкой и кивнул ей в сторону двери, и, когда она почти дошла до неё, вдруг
сказал:
– Такой дочерью я бы гордился...
глава 29
Фрося вернулась домой после визита и разговора в органах задумчивая и посерьёзневшая.
Не плакала и не металась. Посидела какое-то время в уединении, собралась с духом, и
пошла к Вальдемару.
Постаревший и осунувшийся ксёндз сидел на привычном уже месте, на кухне возле окна,
и смотрел или так казалось, наружу, и о чём-то думал о своём.
Он вскинул на Фросю глаза и тёплая улыбка коснулась его губ.
К этому времени он уже не мог выстоять всю службу в костёле и по воскресеньям читать
проповедь приезжал молодой ксёндз из Вильнюса.
Да, и верующих в костёле становилось всё меньше и меньше.
Приходили на службу в основном женщины и старики.
Запрещено стало проводить различные обряды и только тайно иногда совершались
крещения и венчания, и старый ксёндз очень переживал, но боялся выступать против
властей.
Немного посидели молча и наконец Фрося всё же прервала молчание, поведала ксёндзу о
своём визите в органы, и опуская некоторые моменты, рассказала о сути беседы с
симпатичным капитаном, и обещании того попытаться что-то выяснить о судьбе Алеся.
Она пыталась многое скрыть из того, о чём её предупредил НКВДист.
Не хотелось вдаваться в неприятные подробности.
Старик покачал головой и заговорил:
– Доченька, ты славная девочка и я много думал о твоей дальнейшей судьбе.
Трудно сказать, сколько мне ещё отпущено богом, но скорей всего немного, но на всё его
воля.
Не перебивай меня и слушай, это очень важно для тебя и твоих детей.
В моём кресле в левом подлокотнике есть тайник, я научу тебя им пользоваться, это
кресло заберёшь с собой, там хранится золото, что передал мне на хранение Алесь, а