Фуше
Шрифт:
Тогда же слишком поздно спохватившийся Карно в гневе задает Фуше вопрос: «Куда же мне теперь идти, предатель?» и слышит в ответ презрительное: «Куда тебе угодно, дурак»{836}. Виртуоз по части интриг, грязных политических плутней, надежно скрытый от любопытных взоров своей серенькой внешностью и таинственностью шпионских занятий, Фуше впервые оказался у всех на виду, возглавив Временное правительство. Впечатление было шокирующим. Даже самые злобные враги не смогли бы услужить Фуше больше, чем это сделал он сам, будучи президентом «комиссии пяти» в июне-июле 1815 года.
Фуше уверен в том, что он полностью контролирует ситуацию. Своей приятельнице Дельфине де Кюстин он пишет в эти дни: «Вам нечего бояться… Положитесь на меня — хотя мне и придется противостоять буре в одиночестве… Доверьтесь моему мужеству»{837}.
Каковы все же были реальные плоды «президентства» Жозефа Фуше?
Герцог Отрантский добился в стане союзников перемирия, а у Людовика XVIII — гарантий: отказа от репрессий и обещания реформ. На многих страницах своих мемуаров Фуше описывает свою деятельность в качестве «либерального»
8 июля 1815 года в Сен-Клу делегаты Временного правительства подписывают капитуляцию с Веллингтоном и маршалом Блюхером.
По настоянию Фуше «неприличное» слово капитуляция заменяют более пристойным — конвенция{839}. Один из пунктов конвенции, который, разумеется, не вносится ни в какие документы — это сохранение за Фуше поста министра полиции. Во время одной из встреч Фуше с Веллингтоном Фуше заводит речь о всеобщей амнистии. Находившийся там же Талейран говорит герцогу Отрантскому на это следующее: «Король представит вам полную и совершенную амнистию» и добавляет: «В то же время он предлагает вам министерство полиции. Вы его принимаете?» — «Да»{840}.
Как и надлежало верноподданному, герцог Отрантский отправился представиться прибывшему, наконец, в Сен-Дени королю. Эта историческая встреча могла бы кануть в Лету, по счастью, этого не произошло и история обрела еще один, поистине шекспировский сюжет.
Одновременно с Фуше и старинное аббатство, служившее усыпальницей многих поколений французских монархов, явился Шатобриан. «Вначале я вошел в церковь, — вспоминал знаменитый автор «Рене», — стена, смежная с монастырем, разрушилась; древний храм освещала одна-единственная лампада. Я вознес молитву у входа в подземелье, куда на моих глазах опустили прах Людовика XVI; сердце мое, полное тревоги за будущее, исполнилось глубокой благочестивой печалью, какой я, пожалуй, не испытывал никогда в жизни. Перед покоями короля никого не было; я сел в углу и стал ждать. Внезапно дверь отворилась, и в комнату безмолвно вошли порок об руку со злодеянием — господин де Талейран об руку с господином Фуше; адское видение медленно проплыло мимо меня и скрылось в кабинете короля. Фуше спешил поклясться своему повелителю, что будет служить ему верой и правдой; верноподданный цареубийца, преклонив колена, жал рукой, приблизившей смерть Людовика XVI, руку брата короля-мученика; клятву скреплял епископ-расстрига»{841}.
Беседуя с Людовиком XVIII, Фуше, по его словам, пытался побудить короля не распускать палаты, принять трехцветную кокарду в качестве национального символа и расформировать королевскую гвардию. «Одним словом, — пишет Фуше, — я хотел увидеть Людовика XVIII во главе… революции, и, таким образом, содействовать закреплению ее результатов»{842}. Фантастическое намерение, если оно, конечно, в самом деле существовало, остается мечтой… Все предложения Фуше, рассматривавшиеся в королевском совете, были отвергнуты, в то время как сам король заявил, что скорее вернется в Гартвелл[99], чем согласится их принять{843}.
Рассуждая о роли, сыгранной Фуше во время «Ста дней», Рэй Кабберли, специально исследовавший этот вопрос, замечает: Фуше, по всей вероятности, был архитектором реставрации, но он не был ее причиной: причина заключалась в силе обстоятельств. Все, что сделал Фуше, — это то, что он попытался найти наилучший выход из скверной ситуации{844}. Что же, в каких-то деталях Кабберли, возможно, и прав; можно спорить с ним, можно согласиться с его мнением. Но важно другое — признание того несомненного факта, что герцог Отрантский пытался определить судьбу страны, исходя из своих личных интересов. Жюль Мишле как-то сказал: «Люди жертвуют собою лишь ради того, что считают беспредельно великим. Для жертвы нужен алтарь, нужно божество…». Таким божеством для Фуше был… он сам. «Фуше во всем действовал только для себя»{845}. Себе в жертву он приносил Францию, свое Отечество, подчиняя все единственной цели — ничего не потерять лично.
Глава V
МАВР СДЕЛАЛ СВОЕ ДЕЛО…
Горек хлеб изгнания, и круты чужие лестницы. Данте
Смерть — венец наших неудач. Вовенарг
Вечером 8 июля 1815 года Людовик XVIII водворяется в Тюильри. Префект Шаброль, встретивший христианнейшего короля у городской заставы, произносит прочувствованную речь: «Сто дней, — говорит он, — прошло с тех пор, как ваше величество, провожаемый слезами и рыданиями народа, покинул столицу». Бурбоны во второй раз возвращаются на престол, а Фуше в пятый раз становится министром полиции. Старый «цареубийца» как к себе домой является во дворец и, кажется, не испытывает ни малейшего неудобства, очутившись в толпе шуанов,
Вначале судьба как будто благоприятствует герцогу Отрантскому. Аристократы из Сен-Жерменского предместья, вроде принцессы де Водемон, отношения которой с Фуше, как уверяет мадам де Шатене, были в «высшей степени близкими»{847}, маркизы де Кюстин, графини де Нарбонн, осыпают похвалами «виновника» счастливого возвращения обожаемого монарха. Престарелый бальи де Крюссоль, больший роялист, чем сам король, в разговоре с графом Беньо заявляет: «Фуше спас всех нас после отъезда короля… и, кроме того, кто во Франции является врагом королевской фамилии? Якобинцы… а он (Фуше) держит их в своем кулаке. Теперь, когда он на стороне короля, мы можем спать спокойно…»{848}. «…Весь цвет Сен-Жерменского предместья: верующие и безбожники, герои и преступники, роялисты и революционеры, чужеземцы и французы — все без исключения тревожились об участи Фуше; все кричали в один голос: «Без Фуше король не будет знать покоя, без Фуше Франция погибнет; он уже столько сделал для спасения отечества, он один в силах довершить начатое». Из всех аристократок горячее всех отстаивала достоинства Фуше старшая герцогиня де Дюрас…Бонапарт нагнал на людей робкого десятка такого страха, что они приняли лионского убийцу за Тита[100]. Завсегдатаи салонов Сен-Жерменского предместья более трех месяцев величали меня несчастливцем, — пишет Шатобриан, — за то, что я не одобрял назначения любезных им министров. Эти несчастные раболепствовали перед выскочками; хвастаясь древностью своего рода, ненавистью к революционерам, неколебимостью своих принципов и своей нерушимой верностью, они обожали Фуше!»{849}. Но великосветские приятели и приятельницы — не единственная опора герцога Отрантского. Кроме поддержки со стороны обитателей Сен-Жерменского предместья, Фуше располагает куда более сильной поддержкой — поддержкой Веллингтона. «Фуше, — писал Бурьенн, — …был творение Веллингтона»{850}. Это мнение подтверждает, между прочим, и Паскье, который в своих воспоминаниях приводит фразу, сказанную по поводу герцога Отрантского герцогом Веллингтоном: «Это единственный человек, который может обеспечить покорность столицы, а следовательно, и всей Франции». Веллингтон лично убеждает короля «допустить его (Фуше) в совет»{851}. По его протекции Жозеф, действительно, попадает в Королевский совет. Но, помимо восторгов аристократических друзей, помимо могущественного покровительства «железного герцога», среди причин возвышения герцога Отрантского в 1815 году есть еще одна, отмеченная Бурьенном: «Фуше, — пишет он, — так благородно (!) служил в стодневное правление Бонапарте, что надо было наградить его службу»{852}.
Фуше в эпоху реставрации
По мнению Моле, секрет политической непотопляемости Фуше в первые недели Второй реставрации состоял в том, что он сумел убедить в своей незаменимости как роялистов, так и революционеров. «Роялисты, — пишет Моле, — опасались резни в случае, если он не будет присматривать за их врагами, революционеры искали его покровительства против растущей реакции…»{853}.
Раздраженные позорной эмиграцией в Гент, Бурбоны являются во Францию пылая жаждой мести. Лишь только они появляются во дворце, все гарантии, на которых настаивал Фуше, забыты. По стране прокатывается волна «белого» террора, «грозившая смести на своем пути все, что ей противостоит». Его превосходительству господину Жозефу Фуше поручают составить списки противников режима. «Мы должны довериться герцогу Отрантскому, — с язвительной усмешкой замечает Талейран, — …он не забудет ни одного из своих друзей, составляя список»{854}. 24 июля Фуше покорно составляет список, не забыв включить туда своего ближайшего помощника Реаля, с которым он был неразлучен с начала Революции{855}. Список, составленный герцогом Отрантским, устрашающе велик: в него входит от 100 до 300 фамилий{856}. Лавалетт в своих мемуарах называет даже цифру 2 тыс. человек{857}. Реакция нарастает и, как прожорливый Молох, требует все новых и новых жертв, «страсть к проскрипциям, — вспоминал Фуше, — овладела всей… роялистской партией…»{858}. Услужливость Фуше не спасает его от ненависти ультрароялистов (кстати, само слово «ультрароялисты» — изобретение герцога Отрантского{859}). Сам король с трудом переносит присутствие этого «гибельного человека»{860} в своем окружении. Вокруг Фуше постепенно обоазуется вакуум. Один из тайных королевских агентов, «присматривавших» за министром полиции, сообщал своему начальству: «Герцог (Отрантский) кажется спокойным и подчас даже веселым, но вся эта веселость — напускная, и те, которые могут наблюдать его дома, никогда не видели его столь печальным и озабоченным». Чуть ли не единственный человек, склонный высоко оценивать достоинства Жозефа Фуше — Тибодо, замечает по поводу герцога Отрантского следующее: «С простыми манерами и внушающей доверие внешностью Фуше соединял проницательность и ловкость в ведении дел; он был доступным, обязательным, добрым другом; он выказывал по отношению ко мне приязнь, которая казалась мне искренней»{861}.