Фуше
Шрифт:
Не раз в апреле и мае агенты императора буквально ловят с поличным этого бледного призрака, терпеливо и искусно предающего своего повелителя{785}. Сначала императору кажется достаточным лишь намекнуть Фуше на то, что он все отлично видит и отлично понимает. «Когда в стодневное правление, — вспоминал современник, — называли при Наполеоне министров короля в Генте, и кто-то сказал: «но я вовсе не вижу тут министра полиции!» — «Э!.. подхватил Наполеон, Фуше!»{786}.
Наполеон пытается вести контригру. Перехватив одно из писем австрийского канцлера Фуше, он посылает своего адъютанта Флери де Шабулона под видом человека герцога Отрантского на встречу с людьми Меттерниха в Базель{787}. «Я почти уверен, — говорит император, напутствуя своего агента, — что он (Фуше) интригует с Гентом и с Лондоном. Теперь я сожалею, что не избавился от него прежде, чем он… начал переговоры с Меттернихом; сейчас шанс… упущен; он поднимет крик о том, что я — мнительный тиран и что я приношу его
Император все чаще при встречах с Фуше теряет самообладание. Однажды во время заседания совета министров он кричит через стол, обращаясь к герцогу Отрантскому: «Вы предаете меня! Я знаю это! У меня есть доказательства!» Затем, схватив в руки нож, он восклицает: «Почему вы не возьмете этот нож и не вонзите его мне в грудь? Это было бы честнее того, что вы делаете. Если я расстреляю вас, всякий одобрит это как акт справедливости»{790}. В разговоре с Лавалеттом, упомянув Фуше, Наполеон заявил, что этот мерзавец поддерживает переписку с Веной{791}.
У Фуше хватает бесстыдства жаловаться на «предвзятость» суверена. «Невозможно сохранить привязанность к императору, — «с грустью» говорит он Савари, — так как он подозревает всякого в измене»{792}.
12 июня 1815 г. Наполеон отправляется в Бельгию, к армии, действующей против англичан Веллингтона и пруссаков Блюхера. Увидев мадам Бертран, император говорит ей на прощание: «Ну-с, мадам Бертран, не придется ли нам пожалеть о нашем острове Эльба!»{793}. Наступают решающие для империи дни. «Я желаю, чтобы он (Наполеон) выиграл одну или две битвы, — заявляет Фуше. — Но третью он проиграет, и тогда придет наш час…»{794}. Однако Фуше не из тех людей, которые влачатся в хвосте у событий. Когда он считает нужным, он пытается ускорить их ход или, по крайней мере, обратить их себе на пользу. Зная, что новый союзник Веллингтон ждет от него плана кампании, Фуше посылает ему этот план, но устраивает дело так, что его агент приезжает в ставку английского главнокомандующего уже… после решающего сражения{795}.
Неделю спустя в столице узнают о битве при Ватерлоо. Город охватывает волнение. «Известие о катастрофе при Ватерлоо, — пишет Паскье, — вызвало в Париже большое смятение. Я помню беспокойство, с которым, приближаясь к Дому Инвалидов, мы присматривались к тому, реет ли там еще трехцветное знамя»{796}.
Побежденный император прибывает в Париж вечером 21 июня, через два дня после сражения. Вместо Тюильри он решает остановиться в Елисейском дворце. По дороге он заглядывает к своему брату Люсьену в Пале-Рояль. Тот с трудом узнает в этом измученном, обрюзгшем человеке с потухшим взглядом императора французов. «Наполеон, — пишет он в мемуарах, — казался неспособным к энергичным действиям. Парализованный… неожиданным поражением при Ватерлоо, он полностью подчинился своей злой судьбе…»{797}. В отличие от императора Люсьен не считает дело проигранным. Он пытается убедить брата немедленно вернуться на границу и собрать там остатки своей разгромленной армии. «Вы бросили игру, не проиграв ее», — убежденно говорит он Наполеону{798}, но не слышит ответа. Пламенное красноречие Люсьена растрачено впустую. Эта неспособность действовать человека, всю жизнь олицетворявшего неукротимую энергию, воплощенное действие, производит на всех гнетущее впечатление. Гортензия Богарне, вспоминая свою первую встречу с Наполеоном после его возвращения в Париж в июне 1815 года, описала происшедшее следующим образом: «Он (Наполеон) был один в саду. Глубоко взволнованная, я приблизилась, чтобы поздороваться с ним… с удивленным видом он спросил меня: «Ну, что сказали вам люди?» — «Что вас постигло несчастье, государь», — ответила я. — Он промолчал… затем повернулся и вошел в свой кабинет…. Он выглядел опустошенным…. Усевшись за свой стол, он распечатывал письма, но не читал их…»{799}.
Когда Тибодо в присутствии Фуше упомянул об императоре, тот отмахнулся, сказал: «Он слишком упал духом… Он надеется, он отчаивается. Он желает, он не желает… У него, — добавил он с циничной усмешкой, — с головой не в порядке»{800}.
Фактически после Ватерлоо борьбу за «дело императора» ведет не сам Наполеон, а его братья. Еще 20 июня, на заседании совета министров Жозеф объявляет собравшимся о возвращении императора и требует предоставления ему диктаторских прав. Но особенную активность проявляет Люсьен. Он беспрестанно тормошит императора, впавшего в сомнамбулическое состояние, убеждает министров поддержать государя, настаивает в Палате депутатов на наделении Наполеона чрезвычайными полномочиями{801}.
Зато едины враги императора. Как по мановению волшебной палочки, повсюду появляются недовольные, оппозиционеры, критики режима. Они действуют согласованно, четко, наступательно. В Палате депутатов слово берет Лафайет. По его предложению «Палата объявляет, что независимость нации находится под угрозой. Она объявляет свои заседания постоянными. Всякая попытка ее роспуска… является… государственным преступлением…»{805}. Узнав о речи Лафайета и интригах Фуше, Наполеон равнодушно пожимает плечами: «Пусть они делают то, что хотят…»{806}.
Палата противопоставляет себя императору. Закулисным режиссером этого драматического спектакля является герцог Отрантский. По словам одного из государственных министров, именно Фуше был тем человеком, который «развел Палату с императором»{807}. «Это был он, — говорил Наполеон о Фуше, — кто подтолкнул Лафайета, кто все внушал, все поддерживал… Мне следовало бы его расстрелять»{808}.
В Палате, в совете министров — повсюду Наполеон терпит поражение. 22 июня 1815 г. он второй раз, и теперь уже навсегда, отрекается от престола. «Этот монарх, — сообщает 23 июня 1815 г. графу Нессельроде барон Биньон[97], — передал двум законодательным палатам формальный акт отречения, который был принят представителями нации: повода для войны более не существует; Франция стремится восстановить отношения с зарубежными державами на тех же основаниях, на которых они зиждились до 1 марта нынешнего года…»{809}. В обращении императора к французскому народу говорилось: «Моя политическая деятельность подошла к концу…»{810}. Отныне его имя принадлежало истории.
«Это — великий человек, — говорит Фуше о Наполеоне в частном разговоре с адъютантом императора, — но он сошел с ума. Я должен был сделать то, что я делаю, и предпочесть благо Франции всем другим соображениям»{811}. Опять, уже в который раз, свое предательство Жозеф Фуше объявляет актом патриотизма и преданности Отечеству. Поистине Беранже был прав, когда назвал Фуше «великим изменником 1815 года»{812}.
Покидая Париж, поверженный властелин вспоминает о Фуше еще раз: «Я должен был его повесить. Препоручаю это Бурбонам»{813}.
Глава IV
ВО ГЛАВЕ
ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
С тех пор, как я увидел правительство вблизи, я смог увидеть преступление, совершаемое ежедневно. Робеспьер
После отречения императора Палата по предложению герцога Отрантского избирает комиссию из пяти членов для переговоров с союзниками. Само собой разумеется, что одним из членов этой комиссии (фактически — Временного правительства) избран Фуше. Кроме герцога Отрантского комиссию вошли: Карно, Гренье, Коленкур и Кинет. Вслед за созданием Временного правительства встает вопрос о его президенте.
Лазар Карно, избранный 324 голосами против 293, отданных за Фуше, может рассчитывать на председательское кресло, но президентом становится Фуше. Отличный психолог, герцог Отрантский обводит вокруг пальца простодушного Карно. Когда дело доходит до голосования по вопросу о президентстве, он не моргнув глазом предлагает на этот пост Карно. Карно, в свою очередь, предлагает голосовать за кандидатуру Фуше и, поскольку он делает предложение последним, все, разумеется, поддерживают кандидатуру герцога Отрантского{814}.