Фуше
Шрифт:
Дальнейшие приказы и распоряжения не заставляют себя долго ждать. «Император поручил ему (Фуше), — пишет Савари, — проследовать в Неаполь, чтобы помочь советом королю (Иоахиму Мюрату), чье положение стало крайне затруднительным…»{675}. «Надо дать королю почувствовать, — пишет Наполеон Фуше, — как важно, чтобы он с 25000 человек вышел к По. Вы сообщите об этом также и королеве и предпримите все возможное, чтобы не допустить колебаний в политике этой страны под воздействием лживых посулов Австрии и медового языка Меттерниха»{676}. Фуше без промедления отправился в путь. По словам герцогини д’Абрантес, он ехал в Неаполь, чтобы «схватить снова нити интриг, напутанных им до отъезда в Иллирию»{677}. Фуше в высшей степени своеобразно исполняет поручение повелителя. Прибыв 30 ноября 1813 г. в Неаполь, он весь день проводит с Мюратом и Каролиной.
Каролина Бонапарт
Приватные беседы идут и в последующие дни. Французский посол при неаполитанском дворе барон Дюран не без иронии сообщает в
Речь не идет о какой-либо альтернативе для короля Иоахима, как может показаться при беглом прочтении этой странички мемуаров Фуше. Речь идет о прямом подталкивании Мюрата к черте, отделяющей верность от отступничества, и рукой, подтолкнувшей Мюрата к этому роковому пределу, была рука герцога Отрантского{682}. Растерянность Мюрата — новичка в деле устройства заговоров и прямой измены своему благодетелю, вызывает у Фуше ироническую ухмылку. «Мюрат был храбрецом, — вспоминал Фуше, — но храбрецом, наделенным умом в очень малой степени; никто из знаменитостей того времени не был столь смехотворен своим пышным нарядом и безмерным хвастовством; именно его солдаты прозвали Король Франкони…»{683}. Что касается королевы Каролины — супруги Мюрата и сестры Наполеона, этой «честолюбивой и высокомерной женщины»{684}, то в ней герцог Отрантский не видит достойного противника. К тому же Каролина не менее мужа страшится потерять престол и, чтобы сохранить его, готова предать собственного брата.
Иоахим Мюрат
Себя самого Фуше, как всегда, оценивал «по высшему разряду». При дворе Мюрата, изобилующем интриганами и преисполненным театральной помпы, я чувствовал себя, — пишет Фуше… Платоном при дворе Дионисия{685}. «Моя миссия в Неаполь, — вспоминал он, — была не лишена приятности. Среди зимы я мог вдыхать южный воздух прекраснейшего уголка Европы; я был отлично принят и не обделен вниманием блистательного двора, но все мои мысли и взоры были… обращены к Франции»{686}. Миссия герцога Отрантского в Южную Италию продлилась три недели.
Покинув Неаполь, Фуше появляется в Риме, губернатором которого был назначен Наполеоном еще до своего отъезда в Неаполь. Из Рима он отправляет императору отчет о своей поездке к королю Иоахиму, сообщая о ее неудаче и подробно расписав причины, приведшие к ней{687}. По прибытии в «вечный город» Фуше узнает, что войска союзников, нарушив нейтралитет Швейцарии, вторглись во Францию. Впервые за много лет рабски-послушные французские законодатели проявляют нечто вроде строптивости. Они рекомендуют императору «принять условия Франкфуртской декларации (союзников)[87] и заключить на ее основе немедленный мир»{688}. Савари, этот, выражаясь словами Фуше, «домашний инквизитор», явившись к императору, предлагает образумить смутьянов. Для этого нужно всего лишь… арестовать Законодательный корпус в полном составе. «Государь, — говорит он Наполеону, — это будет второй том дела герцога Энгиенского». — «Вы — глупец, — слышит он в ответ. Успех первого тома отвратил нас от желания писать второй. Кроме всего прочего, тогда я заключил союз с Победой; сегодня же мы разбиты…»{689}. Катастрофа приближается. Фуше это так же очевидно в Риме, как императору — в Париже. «На всю Европу произведет глубочайшее впечатление… — пишет герцог Отрантский Наполеону, — если Ваше Величество, проявив стремление к миру, великодушно откажется от прежней политики создания всемирной монархии. До тех пор пока он не выскажется официально по этому вопросу, державы коалиции будут считать или заявлять о том, что эта политика лишь на время отложена и что вы вернетесь к ней, как только обстоятельства позволят вам сделать это»{690}.
В Риме Фуше почти не задерживается под тем предлогом, что город не может быть обороняем{691}. Как человек, ревностно исполняющий свой долг, герцог Отрантский неутомимо колесит по дорогам Италии, появляясь то во Флоренции, то в Лукке, то в Модене. И везде, где бы он ни появлялся, тихим, вкрадчивым голосом его превосходительство г-н Жозеф Фуше объясняет собеседникам, что война императором проиграна и им следует самим позаботиться о своей безопасности и благополучии. Зерна измены, разбрасываемые повсюду герцогом Отрантским, падают на благодатную почву. Сестра императора, великая герцогиня тосканская Элиза более, чем кто-либо еще, исключая разве что «определившихся» к тому времени Мюратов, склонна благосклонно выслушивать советы Фуше. По крайней мере, герцог Отрантский в своих мемуарах пишет по этому поводу следующее: «Что касается меня… я нашел ее (Элизу) внимательной… и расположенной довериться моему опыту и моим рекомендациям. С этого момента я руководил ее действиями»{692}. Впрочем, «заботясь» о титулованных «друзьях», Фуше не забывает и о собственных интересах. Во время тайного свидания с Мюратом в Модене он требует от короля возмещения понесенных им убытков в размере 170 тыс. франков, вследствие неполучения им жалования генерал-губернатора римских областей и Иллирии. Фуше откровенно пишет об этом в своих мемуарах: «Король Неаполя, захватив римские области и находившиеся там государственные доходы, стал должником по отношению ко мне… Он отдал приказ относительно этого (долга), исполнение которого было сопряжено с некоторой отсрочкой; однако, прежде чем я покинул Италию, — с удовлетворением замечает герцог Отрантский, — я мог сказать, что я не воевал за свой собственный счет»{693}.
Покидая Апеннинский полуостров, Фуше напоследок навещает вице-короля Евгения. Он не советует ему выполнять приказ императора и идти к Вогезам, так как соединиться с Наполеоном ему уже не удастся. Перейдя же Альпы, вице-король навсегда потеряет Ломбардию и другие свои владения…{695}.
Евгений Богарне
В Италии все кончено, теперь — назад, во Францию. На французской земле армии союзников теснят войска Наполеона. Вспоминая о том времени, герцогиня д’Абрантес писала: «Вся Европа пришла в движение, когда Франция переменила роль победительницы на роль жертвы»{696}. Бои идут в опасной близости от Парижа. Безошибочное чутье подсказывает Фуше, что сейчас именно там, в Париже, решаются судьбы Франции. Он хочет быть в столице, в центре событий, но явиться в Париж с пустыми руками Фуше не может. И прежде всего потому, что у него есть свои собственные планы, осуществить которые он и рассчитывает в этот драматический для отечества час. Герцог Отрантский «вернулся во Францию, — пишет Тибодо, — для того, чтобы помочь низвержению императора и в надежде играть одну из главных ролей»{697}. Приехав в Лион в начале марта 1814 г., он встречается там с сенатором графом Шапталем, исполняющим обязанности имперского комиссара. Между ними происходит разговор, переданный Шапталем в его воспоминаниях: «Я находился в Иллирии в качестве губернатора, — сказал Фуше, — когда получил письмо от императора, в котором он приказывал мне немедленно отправиться в Неаполь для того, чтобы убедить короля Мюрата не покидать его дела, не соединять свои войска с австрийскими. Я отправился… в Неаполь. Я сказал королю, что император погиб и что ему не остается другого выхода… кроме как… войти в союз с одной из четырех великих держав, и что Австрия, уже завладевшая частью Италии, представляется (удобнейшим партнером). Королева (Каролина) согласилась с моими доводами; Мюрат противился до следующего утра, но, наконец, согласился со всем и пообещал мне собрать свою армию для того, чтобы направить ее на соединение с австрийской. Я отправился в Рим, где оставался до тех пор, пока Мюрат это не исполнил. Уверенный в успехе… я выехал в Лион для того, чтобы привлечь на свою сторону армию, которой тут командует Ожеро, и повести ее против императора. Я состою в переписке с Меттернихом; он и три государя ожидают в Дижоне исхода моего предприятия. Революция будет короткой. Мы организуем регентство под председательством Марии-Луизы… Я всегда ненавидел императора. Три или четыре раза я устраивал заговоры; но все (они) не удались, так как у меня не было опоры в армии…»{698}.
Поразительное признание, по-видимому, изумляет Шапталя, но имеет лишь одно последствие: его превосходительству г-ну Жозефу Фуше «предлагают» переехать на жительство в Балансе. Ограниченным лионским служакам не дано постичь «широту замыслов» герцога Отрантского. С нерадостным чувством господин сенатор направляет свои стопы в Дофине, но мысли его по-прежнему находятся в недоступно-близком Париже.
Фуше появляется в Балансе, затем переезжает в Авиньон, где ведет антибонапартистские речи перед местными магистратами. Здесь же он узнает о капитуляции Парижа 31 марта 1814 г. и вступлении союзных войск в столицу Франции. Фуше бросается туда через Тулузу и Лимож, но поздно. В Париж он прибывает только 8 апреля, — спектакль сыгран без него. «Это был первый раз, — злорадно замечает Савари, — когда что-либо было сделано без его (Фуше) участия…»{699}. Император подписал отречение, а на прародительском престоле воцарились полузабытые всеми Бурбоны. Происшедшее в Париже «низвело меня, — писал Фуше в мемуарах, — до состояния политического ничтожества»{700}. «Я нашел Фуше, — свидетельствует Тибодо, — чрезвычайно расстроенным; он последними словами ругал Талейрана, Сенат, временное правительство и обвинял… всех в том, что они предали Францию и революцию, не получив никаких гарантий…»{701}.
Вскоре после возвращения Фуше в Париж туда прибывает брат Людовика XVIII. Светлейший постоялец обустраивается в Тюильри, а «верноподданный» Фуше шлет ему патетическое послание. Этот примечательный документ столь полно и недвусмысленно характеризует чувства, которые владеют герцогом Отрантским в те дни, что есть смысл привести его целиком: «Позвольте, Месье, воспользоваться случаем, — пишет Жозеф 23 апреля, — дабы раскрыть душу перед Вашим Королевским Высочеством. Потомки Св. Людовика и Генриха IV, Бурбоны, восходят на французский престол. Небесный свод и земная твердь оглашаются приветственными возгласами. Восторги всеобщей радости являют выражение искренних чувств всех французов, но, Монсеньор, наслаждаясь настоящим, нужно обеспечить будущее. А наше будущее должно заключаться не в нескольких днях восторгов, но в долгом и счастливом царствовании в веках. Прекрасные дни, наступившие во Франции, вскоре сменят другие, а им вослед придут дни ненастья, если нельзя будет дать ответ на малейшие, тревожащие всех вопросы. Ныне все преисполнены доверия, которое следует оказывать всем королевским словам, и эта вера не должна быть подорвана безумцами, которые говорят и пишут от имени престола. Но забвение прошлого, самого ближайшего прошлого не должно провозглашаться очень часто и очень торжественно, необходимо разработать конституцию и поставить ее во главу всех прочих законов. А кем мы станем, чем станет Франция, если будет позволено изгнать из памяти прошлое, от которого мы хотели бы навсегда избавиться; мы бы вновь погрузились во тьму, и это будет еще ужаснее. Обвинения, исходящие от престола, будут снова отосланы к престолу, к фактам, очевидность которых захватила все умы Европы. Все преувеличили, свободу и власть. Совершено много ошибок, эксцессов, даже преступлений, но были же везде и во всем высшие добродетели, которые доходили даже до преувеличений.
Монсеньор, один из законодателей древности, более других прославленный своей мудростью, Солон, после продолжительных смут, в первый же день по восстановлении порядка, пожелал, чтобы город Минервы, как храм, чей пол надо было отмыть, очистился целиком, пронес статуи богов по всем улицам и площадям; он достиг общественного успокоения при покровительстве небес: вот, Монсеньор, тот пример, которому королю следует подражать, а не примеру Карла II[88], который после того, как пообещал всеобщее забвение, не простил никого и заменил зрелищем казней радость увеселений, праздников и танцев при Дворе, чем запятнал свое царствование и уготовил династии Стюартов новое и на этот раз окончательное падение, завершившееся при его брате.