Фуше
Шрифт:
В один из мартовских дней Фуше является к Гортензии Богарне, владелице соседнего с его домом особняка по улице Черутти, испрашивая у нее позволения воспользоваться в случае необходимости калиткой ее сада{730}. У Фуше есть повод опасаться за свою особу, так как вечером 5 марта он встречается с генералом Лаллеманом и призывает его уговорить Друэ д’Эрлона немедленно двинуть свои войска, расположенные на севере, на Париж{731}. Это, по словам Фуше, должно ускорить отъезд христианнейшего короля из столицы. В итоге, план Фуше с «походом» 30 тыс. солдат 16-го военного округа на Париж терпит провал. Причина та, что прибывший в это время в Лилль (где находился штаб округа) маршал Мортье отменил приказ д’Эрлона от 7 марта о движении войск к столице{732}.
Интригуя с генералами, герцог Отрантский одновременно добивается аудиенции у Людовика XVIII, но не получает ее. Вместо короля Фуше встречается с его братом, графом д’Артуа, на «ничейной» территории, в особняке графа д’Эскар. На встрече Фуше излагает условия, при которых возможно положить конец авантюре Наполеона, заключив свои рассуждения признанием того, что теперь слишком поздно спасать «дело короля». Савари, ведя речь об этих «переговорах» Фуше с графом д’Артуа, приводит деталь, правда, в высшей степени сомнительную: Фуше якобы советовал графу объявить
Марш Наполеона от Жуана к Парижу подобен шествию триумфатора. Толпы крестьян, стоящих на обочинах дорог, факелами освещают путь «великого человека». Войска, посланные против «узурпатора», переходят на его сторону, города распахивают перед ним свои ворота. Девятнадцать дней похода на Париж («полет орла») дают наполеоновской легенде больше, чем 15 лет пребывания Наполеона у власти. «Народ, — писал Шаррас, — проложил Наполеону путь в Тюильри, заодно с армией, приветствовавшей своего старого вождя»{735}. Мощная народная волна подхватывает императора, и этот безмерный, искренний, бьющий через край энтузиазм в какой-то мере заражает и его самого. «Я не желаю, подобно Людовику XVIII, — заявляет он, явившись в Лион, — дать вам конституцию, которую я мог бы… взять обратно. Я хочу дать вам нерушимую конституцию, которая была бы плодом совместной работы народа и меня самого».
«13 марта Наполеон выступает из Лиона и ночует в Маконе, 14-го он в Шалоне, 15-го в Отене, 16-го в Аваддоне, 17-го в Оксере, 19-го в Пон-сюр-Ионн. 20-го утром он прибывает в Фонтенбло»{736}. От Парижа его отделяют каких-то полсотни километров. Император острова Эльба не сегодня-завтра вновь может стать императором французов. Людовику XVIII уже не до сохранения приличий и он готов дать бывшему комиссару Конвента и «цареубийце» пост министра полиции. Когда старый король сообщает о своем решении племяннице, герцогине Ангулемской (дочери казненных Людовика XVI и Марии Антуанетты), он слышит в ответ исполненную горечи фразу: «Если это необходимо, то я забуду, что я их дочь, но не забывайте, что вы все еще государь»{737}. Потерявшие от страха голову Бурбоны трижды в эти мартовские дни предлагают Фуше сформировать правительство, соглашаясь на все его условия. Герцог Отрантский с презрением отвергает эти запоздалые авансы: «Они (Бурбоны), — пишет Фуше Дельфине де Кюстин, — понапрасну переводят время, спрашивая у меня совета и принуждая меня тратить свое…»{738}. В разговоре с Тибодо он выражается еще откровеннее: «Все они (т. е. Бурбоны), за исключением Людовика XVIII, — идиоты»{739}. Когда канцлер Дамбре, выполняя поручение короля, пытается выяснить у Фуше, кого тот может порекомендовать на должности министров, он не слышит в ответ ничего вразумительного. Герцог Отрантский не знает людей, пользующихся доверием Людовика XVIК. Раздраженный Дамбре пытается «урезонить» своего собеседника. «Сударь, — говорит он ему, — ваш король призывает вас дать ему совет в момент величайшей опасности, а вы отказываетесь его дать… Я считал вас лучшим французом». — «Я более предан королю, — отвечает Фуше, — нежели большинство тех, кого он привез с собой из изгнания… Если бы я был министром полиции, — в запальчивости говорит он, — Бонапарт никогда бы не ступил на землю Франции. Сегодня же никакая сила на свете не может помешать ему дойти до Парижа…»{740}. Впрочем, то, о чем герцог Отрантский говорит Дамбре, волнует его лишь отчасти. Человек глубокого, аналитического ума, он не только «просчитывает» неизбежность появления Наполеона в столице, но еще и прогнозирует дальнейшее развитие событий. Когда г-жа Кюстин спрашивает Фуше, оставаться ли ей в Париже или же ей лучше уехать, она слышит в ответ: «И не думайте уезжать… военный режим, который скоро у нас воцарится, долго не протянет»{741}.
Л. Н. Даву
Хозяевам Тюильри, однако, неведом этот оптимистический прогноз. Не рассчитывая более на сотрудничество с Фуше, Бурбоны решают спасать положение своими средствами. Новому префекту полиции Луи Антуану Бурьенну король поручает 16 марта арестовать 25 наиболее подозрительных деятелей. Список лиц, подлежащих аресту, написанный рукой королевского любимца графа де Блака, открывают две фамилии: Фуше и Даву{742}. Людовик XVI11 особо настаивает на аресте герцога Отрантского. «Король, — вспоминал Бурьенн свой разговор с монархом, — повторил несколько раз: «Я хочу, чтобы вы задержали Фуше». — «Государь, прошу вас обратить внимание на бесполезность…» — «Хочу непременно, чтобы вы задержали Фуше…»{743}. Бурьенн имел основания для опасений. Умевший становиться «невидимкой», когда того требовали обстоятельства, Фуше продемонстрировал свой редкий дар и на сей раз. Эта «мера (арест Фуше), — по словам Паскье, — столь же плохо задуманная, сколь и плохо исполненная»{744}, не приводит к желаемому результату. Фуше удается ускользнуть от полицейских, явившихся его арестовывать{745}. Все было исполнено «в лучших традициях французского альковного фарса…»{746}. «Герцог Отрантский под каким-то предлогом, — вспоминала королева Гортензия, — сумел оставить полицейских офицеров и, воспользовавшись лесенкой, перебрался через стену моего сада. Забыв впопыхах ключ от маленькой калитки, он сломал замок ударами камня, оставив дверцу открытой…»{747}. Сад особняка королевы Гортензии примыкал к улице Тебу. Стоило Фуше оказаться там, как он стал недосягаем для ищеек Бурьенна.
Улизнув от преследователей, герцог Отрантский исчезает в неизвестном направлении. В своих мемуарах Фуше пишет о том, что попытка его арестовать была результатом интриг Савари, Бурьенна и некоего Б. (фамилию которого он не раскрывает). Названное трио хотело, по словам Жозефа, выслужиться и получить доходы от сборов с игорных домов. Что же касается самого герцога Отрантского, то его должны были заточить в Сомюрский замок. Мало того, один из инициаторов ареста предлагал вообще избавиться от Фуше, свалив вину за его убийство на роялистов{748}. Наполеон, извещенный о том, что Фуше «ушел» буквально из-под носа полиции, одобрительно замечает: «Этот человек гораздо умнее всех остальных»{749}.
Неприличная легкость, с которой его светлость господин Жозеф Фуше среди бела дня дурачит явившихся за ним
Вечер 20 марта 1815 г. Перед Тюильри стоит огромная толпа. Однако среди публики, заполнившей площадь перед дворцом, нет людей, в которых Наполеон нуждается в тот момент больше всего. Куда-то исчезли старые ветераны Конвента, нет и близко многих из тех, кого он сделал герцогами, графами, маршалами Франции. «Причиной этого была, — загадочно сообщает герцогиня д’Абрантес, — тайная работа сообщества… которым руководил Фуше. Оно смущало умы в Париже»{752}. В многочисленной толпе верноподданных нет и самого герцога Отрантского. Фуше не торопится на поклон к императору. Он уверен, что о нем вспомнят, что без него Наполеону не обойтись. Фуше прав. Не успевает император обосноваться в Тюильри, как герцог Отрантский приглашается во дворец. Наполеон — сама предупредительность. «Итак, они хотели похитить вас, — говорит он Фуше, — для того, чтобы вы не смогли сослужить службу своей стране?.. время — трудное, но ваше мужество, точно так же, как и мое, способно преодолеть сложности. Примите вновь должность министра полиции»{753}. «Верный» Фуше «лезет из кожи вон», чтобы доказать свою преданность императору. «Из всех министров Наполеона, — замечает Флери де Шабулон, — герцог Отрантский был тем, кто… расточал (ему) больше, чем кто бы то ни было, уверений в преданности и верности»{754}. Герцог Отрантский поздравляет императора с благополучным прибытием в Париж. Он сообщает, что «испытывал беспокойство» при мысли о трудностях, с которыми предстояло столкнуться Наполеону в его предприятии… Поэтому он, Фуше, организовал марш войск на Париж, принудивший короля бежать из столицы. «Если бы возникли какие-либо препятствия, — «доверительно» сообщает Фуше императору, — в мои намерения входило отправиться навстречу вашему величеству»{755}. Трогательное доказательство «верности». Наполеон не верит ни единому слову Фуше. Фуше не верит ни единому слову императора, но в данный момент они не могут существовать друг без друга. Фуше не может обойтись без хозяина, Наполеон — без подданного. Император для Фуше — человек, способный дать ему власть, а «страсть к управлению», отмеченная у него Барером, — одна из самых сильных страстей герцога Отрантского. Для Наполеона Фуше — человек, наделенный бесспорными административными талантами и, кроме того, — «республиканец», вполне соответствующий новой официальной вывеске режима — вывеске либеральной империи. Император усиленно заигрывает с людьми, известными своими демократическими взглядами. «Он (Наполеон), — пишет королева Гортензия, — окружил себя почти исключительно либералами и даже пытался привлечь на свою сторону республиканцев. Эти две категории граждан были самыми многочисленными и деятельными политическими группировками… в наибольшей степени способными поддержать его тогда, когда их интересы совпадают с его собственными»{756}. Но на самом деле Наполеон столь же чужд либерализму, как Фуше — преданности республиканским идеалам. Деспотические наклонности Наполеона не покидают его и во время «Ста дней». В доверительном разговоре со своим агентом Гайяром уже на следующий день после прибытия императора (21 марта) Фуше сказал: «Наполеон, далекий от того, чтобы распрощаться со своим честолюбием… возвратился с самыми фантастическими идеями господства и расширения своей власти»{757}. Император, по словам Фуше, «вернулся большим деспотом, чем когда-либо. Он не говорит ни о чем, кроме как о мести, о военных трибуналах для наказания изменников»{758}.
Г-н герцог Отрантский вновь занимает кабинет в особняке на набережной Малаке. «Общественное мнение полностью на стороне Фуше. Патриоты… считают его защитником Революции, бонапартисты находят в нем ценного помощника, роялисты также надеются разыграть (с его помощью) неплохую партию»{759}. Став министром полиции в четвертый раз, Фуше занимается улучшением работы своего ведомства. Он привлекает к службе в министерстве полиции большинство своих прежних сотрудников, вербует новых агентов, возлагает обязанности генеральных инспекторов на двух опытных полицейских — Паскье и Фудра. Декретом от 28 марта 1815 г. территория Франции подразделяется на 7 полицейских округов. Во главе каждого округа поставлен полицейский лейтенант, прямо ответственный за положение дел в своем округе перед министром полиции{760}. Укрепление и без того мощного полицейского аппарата, ко всеобщему удивлению, не сопровождается какими-либо широкими репрессиями. В течение тех «ста дней», что Фуше в очередной раз был министром полиции Наполеона, во всей Франции было арестовано всего лишь 112 человек, причем ни один из них не был осужден на смертную казнь или казнен. Объясняя причину столь похвальной воздержанности министерства полиции, Фуше говорит Бенжамену Констану: «Суровые меры, неспособные сломить сопротивление, порождают новое сопротивление и придают ему новую силу»{761}. Министр полиции повсюду проповедует умеренность и либеральную политику. В специальном циркуляре, направленном префектам департаментов в конце марта 1815 г., Фуше советует им «не расширять надзор за пределы, требуемые общественной и личной безопасностью… Мы должны отказаться от заблуждений полиции нападения… Нам следует пребывать в рамках либеральной… полиции, той полиции наблюдения, которая… всегда покровительствует счастью людей, работе промышленности, всеобщему миру»{762}. Декларация герцога Отрантского о всеобщем мире и счастье людей поразительно напоминают язык прокламаций гражданина Жозефа Фуше — представителя народа в департаменте Ньевр. Хамелеон в очередной раз сменил окраску.
Попытки некоторых современных зарубежных историков представить либерализм Фуше как проявление его республиканизма и чуть ли не как борьбу против деспотизма Наполеона{763} не выдерживают критики. Либерализм, под знаком которого проходило все стодневное возвращение Наполеона к власти, был силен тем, что за ним стояло общественное мнение и весьма влиятельные буржуазные круги Франции. Понимая это, Фуше играл роль либерала, не будучи им ни по своим убеждениям, ни по своим наклонностям. Кстати, огромную популярность либеральных лозунгов отлично сознавал сам Наполеон, официально провозгласивший свой реставрированный режим «либеральным» и издавший 23 апреля 1815 г. так называемый «Дополнительный акт» к конституции империи. Этот документ явился своего рода компромиссом между прежним авторитарным наполеоновским режимом и режимом конституционным. По существу, это была новая конституция, установившая буржуазно-либеральную империю во Франции.