G.O.G.R.
Шрифт:
– Заткнись! – прогудел Филлипс и вышел из машины. – Коробка пока что у меня! А «усы» будут тебе, потому что я её не отдам!
– Хы-хы! – невесело и даже злобно хохотнула Эммочка и тоже покинула обшарпанный салон «Жигулёнка». – У тебя, «усатик», только коробка. А документ – у меня. Или ты думал, что я отдам его тебе?
– Ведьма! – Филлипс повернулся к Эммочке спиной и залез куда-то под раскидистый куст бузины, швырнув свою коробку в траву.
– Не горячись, «усатик»! – хихикнула Эммочка и, подобрав коробку,
Там, под кустиком, был заброшенный немецкий бункер времён Второй мировой. В одну из своих вылазок на «Хозтехник» Эммочка обнаружила его и залезла туда, решив, что нашла вход в подземные помещения завода. Разобравшись, что бункер не имеет никакого отношения к «Хозтехнику», Эммочка не огорчилась, а сделала из покинутого, но отлично припрятанного и защищённого бронёй помещения тайное убежище. Филлипс пристроил к тяжеленной бронированной двери новый замок – вместо уничтоженного Эммочкой – и теперь эти двое обсуждали в бункере свои секретные дела.
Света, к сожалению, не было, и «люстрами» служили два мощных фонарика: Эммочкин и Филлипса. Они спустились неглубоко – в самое первое помещение, положили фонарики на стол, который Филлипс приволок из особняка Гопникова и уселись на толстые пни, которые Филлипс вырубил в лесу. Эммочка поставила на стол коробку и раскрыла её.
– Вытаскивай, – сказала она.
Филлипс залез в коробку чуть ли, не с головой, начал вытаскивать некие пухлые папки. Их было штук семь, или восемь, и они заняли весь стол.
– Много, да? – ехидно осведомилась Эммочка, когда Филлипс выложил последнюю папку и занял место на пне. – Так вот, дорогуша, всё это не стоит и клочка от вот этой вот маленькой бумажки!
Эммочка полезла рукою в карман и достала пожелтевший от времени лист, свёрнутый в четыре раза.
– Этому маленькому листику нет цены, – продолжала «дифирамбы» Эммочка, помахивая листиком перед неказистым носиком Филлипса.
– Опять какая-то твоя дутая «утка»! – угрюмо протарахтел Филлипс. – Садись, давай и будем разбирать эти архивы и дышать клопами!
– Постой, дорогуша, – не унималась Эммочка и не спешила «дышать клопами». – Это записка, которую написал Гопников перед смертью. И, знаешь, что? – она наклонилась к Филлипсу, установив свои густо накрашенные глаза у него перед носом, выдохнула «морозную свежесть» «Орбита».
– От жвачек язва будет, – флегматично сообщил Филлипс, проигнорировав разрекламированную Эммочкой бумажку. – Если беспокоит запах изо рта – обратись к врачу!
– Тебя забыла спросить! – огрызнулась Эммочка, и тут же продолжила, не теряя пафоса: – Знаешь, что именно Гопников написал здесь?
Филлипс молча, раскрыл первую пухлую папку и начал «дышать клопами».
– Гопников указал здесь истинные координаты «Наташеньки» и даже начертил план, врубон, или тупняк?
Филлипс замер над распахнутой папкой.
– Ты сможешь залезть на «Наташеньку» сегодня же ночью, – сказала она. – Говори «спасибо» за то, что я отдам её тебе! Ферштейн, или снова – тупняк?
– А ну… – Филлипс сделал неожиданный выпад вперёд, выбросил руку и отнял у Эммочки «завещание Гопникова».
– Ты – дрепанаспис !.. – пискнула Эммочка, но Филлипс оттолкнул её в темноту бункера.
– Сейчас я гляну, на что ты меня накалываешь, гарпия, – он развернул свёрнутый листок и увидел, что на нём – действительно, шариковой ручкой начерчена карта!
– Прости за «гарпию», – пробубнил Филлипс, читая, что там мелкими и корявыми буковками накарябал Гопников.
– То-то! – буркнула из угла Эммочка. – Скунс ты!
– Хорошо, согласен на скунса, – оскалился Филлипс, жадно поглощая каракули Гопникова. – Потому что «усы» будут тебе, «дорогуша»! – жёлчно передразнил он слова и интонацию Эммочки.
– Что б ты провалился! – разозлилась та, схватила со стола свой фонарик и собралась уйти, но споткнулась о какой-то ящик и повалилась носом вниз. Она едва успела выставить вперёд руки, а то бы разбила нос.
– Чёрт! Понаставили же! – если бы Эммочка могла, то сожгла бы злополучный ящик своим испепеляющим взглядом. – Э-эй… – её что-то привлекло в этом ящике, и она откинула его пыльную, металлическую никак не закреплённую крышку.
Ящик был доверху набит бумагами. Все они густо покрылись пылью и пожелтели от безжалостного времени. Эммочка стёрла ладонью серую пыль и, посветив фонариком, заметила на страницах машинописный текст. «Die dichtenwolken » – кто-то когда-то напечатал на этом плотном, потрёпанном по краям листе.
– Филлипс! – позвала Эммочка, не решаясь взять находку в руки.
– Отстань! – отогнал её поглощённый картой Гопникова Филлипс.
– Я что-то нашла! – Эммочка хотела прочитать, что же тут написано, но не понимала ни слова. – Чёрт! – со злостью чертыхнулась она. – Идиотский немецкий язык! Какой кабан только его придумал?!
– Что ты там нашла? – заинтересовался Филлипс и отстал, наконец, от рукотворной карты, подобрался к Эммочке, стараясь ни обо что не споткнуться.
– Дурню какую-то! – ответила Эммочка, не в состоянии прочитать написанное. – Иди, глянь, если хочешь!
Филлипс присел на корточки и взглянул на Эммочкину «дурню».
– Дура ты, – оценил Филлипс умственные способности Эммочки и выхватил у неё из рук пыльную бумагу. – Ты хоть знаешь, что означает слово «дихьтенволькен»?
– А, скунс его разберёт? – огрызнулась Эммочка, пытаясь отобрать бумагу у Филлипса и вернуть её себе. – Я её нашла!