G.O.G.R.
Шрифт:
– Слушай сюда, жирный слизняк, – зашипел он, как ядовитая змея эфа. – Хватай ноги в руки и дуй в ментуру в Красное! Меня в обезьянник захлопнули. Дашь Соболеву хабаря. Сколько попросит – столько и дашь, усёк?
– Усёк, – булькнул Семиручко, который вообще не хотел куда-либо «дуть». – Еду…
– Не едь! – скрипнула под ухо Клавдия Макаровна. – Ты, вообще, с ними скоро доиграешься – места лишишься и в тюрьму сядешь!
Семиручко всё это прекрасно понимал: да, они бандиты, да, он лишится места и сядет в тюрьму! Но если он не будет с ними – он будет против них – и тогда ему несдобровать. Так как эта толстая и безвкусная Клавдия Макаровна мешала
А в то же самое время в Красное ехала отважная команда в составе Недобежкина, Ежонкова, Серёгина и Синицына. С «Запорожцем» на хвосте, они мчались по пыльной грунтовке, желая посетить обезьянник Соболева и побеседовать с изловленными Маргаритой Садальской и лысым Мэлмэном. «Газель» Самохвалова Недобежкин пока оставил у озера, а самого Самохвалова и его команду милицейский начальник послал в рейд по «местам боевой славы» – то есть туда, где лежал в руинах особняк Гопникова, а так же – на Чёртов курган. Пускай, прогуляются, поищут «осликов» и «чёртиков».
Недобежкин ещё пока не знал, как объяснить Соболеву про Хомяковича. Всю дорогу милицейский начальник подбирал слова, но нужных так и не нашёл. Ладно, потом найдёт, ведь Хомякович уже никуда не убежит…
– Моя машиночка… – канючил ему под руку Ежонков, отвоевав для себя место за рулём. – Вся грязненькая, бедняжечка…
Первым делом Недобежкин постановил, что необходимо наведаться к Маргарите Садальской. Её отсадили в отдельную камеру, потому что в общей она вела себя, как разъярённая гадюка, и едва не выдрала соседке глаз. Садальская сидела на нарах, скорчившись в комочек, и кажется, плакала. Заслышав, что в её сторону кто-то шагает, она подняла растрёпанную голову и увидела, что тяжеленная дверь её узилища распахнулась, и из пыльного тёмного коридора вдвигается милицейский начальник Недобежкин и его компания.
– Я всё скажу! – обречённо пискнула Садальская, вперив в Недобежкина умоляющий затравленный взгляд. – Пожалуйста…
– Так-так, – сразу же заинтересовался Недобежкин и уселся на её нары, потеснив Садальскую на край. – Ну-ка, поделись соображениями!
– Если сама не расколется – я её вспушу! – пообещал гипнотизёр Ежонков, расположившись на соседних нарах около Серёгина и Синицына.
– Не надо меня пушить… – заревела Садальская и пустила крокодиловую слезу. – Я… я не виновата… Меня заставили… Меня подставили…
– И кто же тебя заставил-то? – проворчал Синицын. – Ты же ещё в Америке на кого-то пахала?
– Точно, – подхватил Пётр Иванович. – Влезла ко мне в сейф, там пошустрила, потом дело своё из архива свистнула – тоже подставили и заставили?
– Сколько можно водить нас за нос? – напёр Недобежкин. – Кто это там тобой руководит – «ГОГР»?
– Это не просто «ГОГР», – промямлила Садальская и отодвинулась от Недобежкина ещё дальше, чтобы не быть раздавленной. – Меня зовут не Маргарита Садальская. Меня зовут Эмма. Свою фамилию я не могу вам сказать, потому что они найдут меня… Я работала с ними, я была ассистенткой и лаборанткой у профессора Артеррана, который занимался «Густыми облаками».
Вот это номерок! Пётр
– Не брешешь? – подскочил он к «Маргарите Садальской», которую, оказывается, звали Эммой.
– Нет, зачем мне врать? – всплакнула она и смахнула слезу, подавив охоту сделать этому Ежонкову едкое замечание: «Зубила-то почисть!». – Я и так уже стою на пороге смерти – они меня схватили, а вы помогли мне убежать, но это ненадолго. Я слишком много знаю. Я работала с Артерраном… Я очень гордилась этой работой… Я гордилась тем, что они взяли меня туда сразу после института, – она лепетала так жалостливо, что доброму Петру Ивановичу даже стало жаль её. – Но потом – случилось несчастье. У нас в лаборатории была подопытная горилла по кличке Тарзан. Она… она была смирная, я кормила её с рук, она рисовала картинки. А Артерран – вы знаете, какой он был? Он считал себя гением и никого вокруг себя не замечал. Артерран был авантюристом – считал, что сможет вывести «Гомо Дивизуса »…
– Кого?? – перебил милицейский начальник, который не понимал по-латыни и никогда не слышал такого сочетания: «Гомо Дивизус».
– Гомо Дивизуса, – повторила Садальская – Эмма, размазывая по худым щекам слёзы. – Уберменша , сверхчеловека. Он проводил над Тарзаном эксперименты – хотел, чтобы он поднялся по эволюционной лестнице… Однажды к нему в руки попал этот проклятый триста седьмой образец. Ему приказали испытать его, и Артерран решил испытать эту дрянь на Тарзане. А я в тот день… я покормила его и забыла закрыть клетку на замок… Я уже говорила, что Тарзан всегда был мирным… А тогда – Артерран подошёл к нему с пробиркой, и Тарзан вырвался из клетки…
– И разорвал Артеррана в меленькие кусочки! За это они тебе и мстят? – закончил за Эммочку «суперагент» Ежонков и вскочил с нар. – Я же говорил? Говорил? – пристал он к Недобежкину, выражая на пухленьком личике щенячий восторг. – Америкашку Артеррана сожрала горилла! В архиве Синицына так и сказано! Я – гений, гений! – и запрыгал от радости, как пацан, которому подарили компьютер исключительно для игр.
– Эй, это не мой архив! – вмешался Синицын. – Я не знаю, откуда ты всё это выцарапал!
– Нет, – неожиданно слабым голоском возразила Садальская – Эмма. – Они так написали, что Тарзан убил Артеррана, но это неправда. Артерран жив, и теперь охотится за мной. Артерран разбил пробирку с препаратом, они захотели скрыть всё это, потому что «Образец 307» стоил очень дорого. Они написали, что его убил Тарзан, а меня уволили на следующий день и лишили всего: дома, имущества, гражданства. Я слонялась по бывшим школьным подругам, по квартирам, работала, где попало. А Артерран – он стал какой-то странный после всего этого. Он убивает всех, и он не остановится, пока не убьёт меня. Он где-то здесь, в Верхних Лягушах, он не покинул «Наташеньку»… Он сумасшедший, спасите меня от него!
Садальская – Эмма начала впадать в истерику, рыдать, застучала кулачками по жёстким нарам.
Услыхав сие сногсшибательное признание, Ежонков остановил восторженное вращение на одной ножке и едва не повалился на спину. Синицын, молча, хлопал глазами. Даже сам прагматичный милицейский начальник застыл на время, огорошенный сенсационным заявлением этой странной особы. Только Пётр Иванович, имевший трезвый ум настоящего следователя, не растерялся, а схватил истеричную Садальскую – Эмму за плечи, встряхнул, чтобы сбить истерику и задал ей один-единственный вопрос: