G.O.G.R.

Евтушенко Анна

– Идёмте! – настоял Недобежкин, и Соболеву ничего не оставалось, как отлепиться от кресла и потянуться туда, в изолятор.

Семиручко снова предпринял попытку исчезнуть, но Недобежкин эту попытку пресёк.

– Ежонков, сторожи его! – приказал Недобежкин и вышел в коридор.

Ежонков хотел было возразить – у него давным-давно была заготовлена дежурная речь о том, что он «не амбал, а психиатр». Но, подумав, не стал выдавать эту речь на-гора, а кротко согласился сторожить неопасного на первый взгляд Семиручку, потому что совсем не хотел смотреть на «море крови и горы трупов» в изоляторе.

Полковник

Соболев понял, что произошло что-то неладное, услышав, как из изолятора несутся ужасные животные звуки.

– Ме-е-е-е-е!

– Бе-е-е-е-е!

– Му-у-у-у! – ревело некое стадо, которое, кажется, поселилось там, в изоляторе.

– Что происходит? – прошептал начальник Краснянского РОВД, застряв на полдороги.

– Вот пойдите и посмотрите! – буркнул Недобежкин. – Вам, наверное, это уже знакомо – ведь рядом с Лягушами живёте?

Нет, в изоляторе у Соболева никто никогда не блеял и не ревел быком. У начальника Краснянского РОВД прямо волосы на голове зашевелились, когда он заглянул в камеру «Потапова – Мэлмэна». Сам «Потапов» был убит, лежал на полу с дырой в голове, и под ним уже натекла лужа крови. А его сокамерники вели себя более чем странно: четверо стояли неподвижно, открывали рты и изрыгали животный рёв, а двое – те опустились на четыре точки, ползали по полу и бодали лбами стены.

– Узнаёте почерк? – осведомился Недобежкин.

Соболев просто схватился за голову, потому как ему показалось, что несчастная его голова сейчас просто возьмёт и отвалится – так сильно она закружилась.

– Я… я не представляю… – заблеял Соболев, едва удерживая голову на плечах. – Я не представляю, как я смог допустить такое… Я… Я…

– Последняя буква в алфавите! – фыркнул Недобежкин. – У вас судмедэкспертиза есть?

– Н-нету, – выдавил Соболев. – Всё на область посылаем…

– Чёрт, как медленно! – Недобежкин почесал затылок, придумывая план дальнейших действий.

– Василий Николаевич, – подал голос Серёгин, вспомнив о Семиручке и Потапове. – Мы с Сидоровым видели этого Потапова…

– Да?? – перебил Недобежкин, мгновенно оживившись. – Ну-ну…

– Потапов, – продолжал Серёгин, стараясь абстрагироваться от вселенского «хорового» блеяния. – Был плотником в Верхних Лягушах. Он всегда в такой чудовищной бородище ходил, как лешак какой-то… Он всё чёрта боялся: крестился, по церквям ходил. Когда мы с Санькой пришли к нему – он нас солью засыпал, а в гопниковское логово – вообще ехать не хотел, еле заставили…

– Так, всё! – Недобежкин обрадовался плану, что возник у него в голове, и сразу же начал отдавать команды:

– Соболев, займитесь изолятором! – потребовал он. – Всё, что нужно отошлите на экспертизу, и попытайтесь хоть кого-нибудь тут допросить. А мы пока Семиручкой займёмся.

Семиручко дрожал на том неудобном стуле, куда заставил его сесть «суперагент» Ежонков. Кажется, Ежонков пытался его гипнотизировать, а может быть, и пытать по-СБУшному. Председатель Верхнелягушинского сельсовета был так затравлен, словно бы попал в гестапо.

– Спасите меня, – пролепетал он, едва Недобежкин переступил порог соболевского кабинета. – Этот палач – он кивнул пухлой головой на расположившегося в кресле Соболева Ежонкова. – Он меня убьёт! Он чуть не переломал мне хребет…

– Ежонков! – ощетинился

Недобежкин, услыхав про бесчинства последнего. – Ты что тут с ним делал??

– Да ничего! – фыркнул Ежонков, поёрзав в кресле. – Я только сидел… Ну, папки немного пошерстил. Я его не трогал, он же брешет!

– Ясно, – согласился Недобежкин и надвинулся на Семиручку. – Вы хоть знаете, за кого только что ручались? – вопросил милицейский начальник, заглянув в его побелевшее личико.

– Га-гаврила Семёнович, – заблеял председатель сельсовета. – Плотник, честнейший, бескорыстнейший, верит в бога… А вы его схватили…

– Хорошо, – кивнул Недобежкин. – А теперь говорим правду. Где настоящий Потапов?

Семиручко подался назад, мигом изменился в лице и, вместо правды издал коровий рёв.

– Мы уже допрашивали его в Вавёркиным, – заметил Пётр Иванович. – Ничего не вышло – мычит.

– Ясен перец, – вздохнул Недобежкин, бросив быстрый взгляд на дичающего на глазах Семиручку. – Пускай этот кадр пока тут, в изоляторе посидит, а мы с вами, ребята туда, к этому Потапову скатаемся.

– А я? – осведомился Ежонков, украдкой листая бумаги в одной из папок на столе Соболева.

– С нами, Ежонков, с нами! – настоял милицейский начальник. – Я тебе ещё за Смирнянского начищу уши!

– Ну! – обиделся Ежонков. – Я же не виноват, что твой заместитель…

– И Смирнянскому начищу уши! – грозно пообещал Недобежкин. – Всё, едем! Ещё надо глянуть, кого там Самохвалов наловил.

====== Глава 85. Эхо “Наташеньки”. ======

1.

Хата плотника Гаврилы Семёновича Потапова ничуть не изменилась с тех пор, как Пётр Иванович и Сидоров впервые приезжали в Верхние Лягуши. Низенькая, покосившаяся лачужка, которая вросла в огород по самые свои подслеповатые окошки. Вокруг этой небогатой избухи висел такой запах, что к ней не подойдёшь, не поморщившись и не зажав нос. Нет, пахло не гнилью, не мусором, а ладанным дымом и чесноком. По общепринятому мнению плотник, таким образом, сохранял свою персону от верхнелягушинского чёрта.

– Стойте! – выдохнул Синицын, едва завидев издалека жилище Потапова. – Когда Смит привозил меня сюда в девяносто девятом – я жил именно в этом доме… Как сейчас помню!

– И что – один жил? – удивился Пётр Иванович. – А как же плотник?

– Не было никакого плотника, Петька! – настаивал Синицын. – Хата была, мебель кое-какая – тоже была… А вот, плотника не было. И ещё, вы знаете? Тут, в хате есть подвал – так он прямо туда, в эти катакомбы чёртовы ведёт!

– Исследуем! – храбро решил милицейский начальник, выпрыгнул из кабины «Ниссана» и направился прямо к этой хате.

Пётр Иванович тоже считал, что подвал надо исследовать – тем более, что этот Гопников погиб. А вот Ежонков почему-то застрял за рулём и прохныкал вслед удаляющимся товарищам:

– Эй, а там фашистские агенты!

– Ползи сюда, Ежонков! – приказал ему Недобежкин. – Хватит тут лепить горбатого!

– Блин! – обиделся Ежонков и нехотя покинул тёплое местечко за рулём. – Я его предупреждаю, а он?

Хата стояла тихой и тёмной, словно в ней не водилось ни души. На огороде торчали какие-то побеги, но Недобежкин не был садоводом-огородником, и поэтому не различил, что это растёт такими ровными рядами – сорняки, или овощи.