G.O.G.R.
Шрифт:
– Приведи-ка этого Никанора из изолятора! – распорядился милицейский начальник, проигнорировав Серёгина.
– Какого Никанора? – удивился Синицын и выронил на пол одну фотографию.
– А сейчас увидишь! – сказал Недобежкин. – Давай, Казаченко, тащи Никанора!
– Есть, товарищ полковник! – бодренько отчеканил Казаченко и грузно потопал в изолятор, где томился в камере Никанор Семёнов, агент Интерпола.
Отправив Казаченку, Недобежкин обратил внимание на Ежонкова, который, восседая около его стола, поглощал и поглощал, то конфетки то пончики.
– Ежонков, харэ
– Пожалуйста! – Ежонков свободной от пончика рукой с готовностью протянул Недобежкину отчёт о выборочном гипнозе, в уголке которого успело пристроиться аккуратненькое жирное пятнышко.
Недобежкин сегодня оказался необычайно прозорлив. Он заметил это мизерное пятнышко и свирепо рыкнул:
– Захватал уже, обжора!
Недобежкин как раз пытался вникнуть в значение тех страшенных терминов, которыми заполнил свой отчёт Ежонков, когда на пороге его кабинета возник майор Кораблинский. Кораблинский влетел в кабинет на такой скорости, что налетел на лежащую на полу дверь, и она громко треснула.
– Явился – не запылился! – хохотнул Ежонков, узрев Кораблинского, и запихнул в рот целёхонький пончик.
– Ага, – кивнул Недобежкин, стараясь выбросить из перегруженного мозга циклопические термины «суперагента».
А Пётр Иванович – тот просто уронил ручку. Увлекшись написанием двадцать третьего по счёту протокола, он не заметил появления Кораблинского и испугался, когда майор бухнул этой несчастной потерпевшей дверью и с порога громогласно заявил:
– Я… пришёл!
Недобежкин сбросил оцепенение, пересёк кабинет, схватил Кораблинского за плечи и усадил его на свободный стул между Серёгиным и Синицыным.
– Садитесь, Кораблинский, – протянул милицейский начальник, довольно потирая руки. – Сейчас мы с вами разберём животрепещущий вопрос.
Кораблинский молча, поёрзал на своём стуле и украдкой заглянул через плечо Серёгина в протокол, который тот старательно писал. Недобежкин же проворно нырнул под стол, поднял фотографию, которую выронил Синицын, и подсунул её Кораблинскому под нос.
– Узнаёте? – осведомился он.
Ещё бы не узнать! Кораблинский едва не смял проклятую фотографию в кулаке. Недобежкин этот точно издевается над ним… Однако майор спорить не стал: не позволила его озверевшая совесть.
– Да, – согласился он с покорностью овцы.
– Ну, и кто это? – не отставал Недобежкин, вперив в майора пронзительный взор.
Кораблинский замялся, потому что не знал, как сформулировать ответ. Никанор Семёнов внушил ему, что они охотятся за террористом, распространяющим биологическое оружие, а больше Кораблинский ничего не знал.
– Хорошо, подождём Никанора Семёнова, – кивнул Недобежкин, и в его голосе Кораблинскому послышался сарказм.
Казаченко недолго путешествовал по изолятору. Не прошло и десяти минут, как Никанор Семёнов был запихнут в кабинет его железной рукой и усажен на единственный стул, который оказался свободным. Едва Никанор Семёнов сел – Недобежкин налетел на него, как ураган, и сурово потребовал ответа.
– Ваш гаврик Генрих исчез из морга! – заявил
По лицу Никанора Семёнова было видно, что тот загнан в тупик. Серёгин даже оторвался от своей кропотливой работы, чтобы понаблюдать за ним. А заодно – и за Кораблинским, который, услыхав сногсшибательную новость, приобрёл на лице оттенок поганки и пошатнулся на стуле, грозя свалиться. Фотография выпала из его бледных пальцев и во второй раз плавно опустилась на пол.
Никанор Семёнов пару раз кашлянул, собрался с мыслями и осторожно начал:
– Вы этого никогда не поймёте. Вы влезли в это дело случайно, и пострадали от него. Вы пострадаете ещё больше, если не выйдете из игры…
– Хватит водить меня за нос! – взорвался Недобежкин. – Любите вы юлить, а я не люблю! Вы свои эти фокусы бросьте, если не хотите, чтобы я пропустил вас по делу, как обвиняемого!
– Я – уполномоченный Интерпола по особо важным делам, – произнёс Никанор Семёнов, не опуская ни спокойствия разведчика, ни царского достоинства. – Я не распространюсь о том, что вы посадили меня в следственный изолятор: жаловаться на мелкие издержки – не мой уровень. Вам необходимо лишь выйти из игры и передать мне всё, что вы собрали по делу о проекте «Густые облака».
– Ваш Генрих тут пел то же самое: и про уполномоченного, и про чудовищные опасности! Я уже эти басни наизусть выучил! – фыркнул Недобежкин.
Милицейский начальник кружил по кабинету и избегал садиться в своё кресло, чтобы в сердцах не навалиться животом на стол.
– Генрих Артерран провёл некоторое количество экспериментов на самом себе, – нехотя выдавил Никанор Семёнов, видя, что этот Недобежкин упёрся рогом слишком прочно для того, чтобы его можно было в чём-либо убедить.
– И что? – продолжал язвить милицейский начальник. – Получил за это ШНобелевскую премию??
– Он изменил себе геном, – продолжал Никанор Семёнов и корил себя за то, что приходится слишком много говорить. – Как абсурдно бы это не звучало – но вы не смогли его убить…
– Вот, что, – отрубил фантастику Недобежкин. – Вы поедете с нами в морг прямо сейчас. Там у нас имеются такие двое – врач и уборщица. Глянете на них, и скажете, что тут к чему. Если вы такой весь из себя – я надеюсь, вы умеете лечить «звериную порчу»?
– Я же сказал вам, не везти его в обычный морг, – вздохнул Никанор Семёнов. – А теперь расхлёбывайте вашу «порчу»! И это не порча, а выборочная блокировка сознания и подсознания…
– Плавали, знаем! – вставил Ежонков, проверяя свои запасы съестного.
Недобежкин тем временем собирался на вторую вылазку на место очередного преступления.
– Кораблинский, едете с нами! – сообщил он майору, а потом – отдал приказ Казаченке и Белкину:
– Пока нас не будет – приведите кабинет в порядок!
– Есть, – буркнул Белкин, чья форма была густо усеяна ошмётками обоев.
– Серёгин, бросай писанину, поехали! А Ежонков – иди к Вавёркину Сидорова спасай! Чтобы к нашему возвращению вылечили! Синицын – записывай на диктофон всё, что скажет Сидоров! – отдал последнее распоряжение Недобежкин и смахнул со своего стола все бумаги в ящик.