Ган Исландец
Шрифт:
— Именемъ его величества короля, отворите! Именемъ его свтлости вице-короля, отворите!
Дверь наконецъ медленно отворилась и Орденеръ очутился лицомъ къ лицу съ длинной, блдной и сухощавой фигурой Спіагудри. Одежда его была въ безпорядк, глаза блуждали, волоса стояли дыбомъ. Въ окровавленныхъ рукахъ держалъ онъ надгробный свтильникъ, пламя котораго дрожало гораздо мене примтно, чмъ громадное тло Спіагудри.
VI
Часъ спустя посл ухода молодаго путешественника изъ Спладгеста, сумерки сгустились и толпа зрителей мало по-малу разошлась. Оглипиглапъ заперъ лицевую дверь мрачнаго зданія, а Спіагудри въ послдній разъ окатилъ водой трупы,
Затмъ оба разошлись по своимъ неприхотливымъ каморкамъ и между тмъ какъ Оглипиглапъ заснулъ на своемъ жесткомъ лож, подобно трупамъ, ввреннымъ его надзору, почтенный Спіагудри, усвшись за каменнымъ столомъ, заваленнымъ древними книгами, высушенными растеніями и очищенными отъ мяса костями, углубился въ свои ученыя занятія, въ сущности весьма невиннаго свойства, но которыя составили ему въ народ репутацію волшебника и чародя — жалкій удлъ науки въ эту эпоху!
Въ теченіе нсколькихъ часовъ онъ оставался погруженнымъ въ глубокомысленныя размышленія и прежде чмъ промнять на постель свои книги, остановился на слдующемъ мрачномъ афоризм Ториодуса Торфеуса:
«Когда человкъ зажигаетъ свтильникъ, смерть можетъ настичь его раньше, чмъ онъ успетъ его потушить…»
— Не во гнвъ будь сказано ученому доктору, — прошепталъ Спіагудри: — этого не случится сегодня съ мною.
Онъ взялъ ночникъ, намреваясь его потушить.
— Спіагудри! — закричалъ чей-то голосъ, выходившій изъ мертвецкой.
Старый смотритель Спладгеста вздрогнулъ всмъ тломъ, однако не отъ мысли, которая пришла бы въ голову быть можетъ всякому другому на его мст, что печальные гости Спладгеста взбунтовались противъ своего хозяина. Онъ былъ довольно ученъ, чтобы не пугать себя такими воображаемыми ужасами. Его страхъ былъ не безоснователенъ, такъ какъ онъ отлично зналъ голосъ, назвавшій его по имени.
— Спіагудри! — снова послышался неистовый голосъ: — Неужели, чтобы вернуть теб слухъ, я долженъ прійти оторвать уши?
— Да хранитъ святой Госпицій не мою душу, но тло! — пробормоталъ въ страх старикъ.
Неврнымъ, колеблющимся шагомъ направился онъ ко второй боковой двери, которую поспшилъ открыть. Читатели не забыли, что эта дверь вела въ мертвецкую.
Ночникъ, находившійся у него въ рукахъ, освтилъ своеобразную, отвратительную картину. Съ одной стороны худощавая, длинная, слегка сгорбленная фигура Спіагудри; съ другой — малорослый субъектъ, плотный и коренастый, одтый съ ногъ до головы шкурами всевозможныхъ зврей, еще покрытыхъ пятнами подсохшей крови.
Онъ стоялъ у ногъ трупа Жилля Стадта, занимавшаго вмст съ молодой двушкой и капитаномъ глубину сцены. Эти три послдніе свидтеля, скрываясь въ полутемнот, одни могли безъ содроганія ужаса смотрть на два живыя существа, начавшія разговоръ.
Черты лица малорослаго человка, котораго свтъ ночника заставилъ быстро обернуться, были запечатлны какой то особенной дикостью. Его борода была густая, рыжая; такого-же цвта волосы стояли щетиной надъ его лбомъ, покрытымъ шапкой изъ лосиной кожи. Ротъ широкій, губы толстыя, зубы блые, острые, рдкіе, носъ загнутый, подобно орлиному клюву; сро-синіе глаза, чрезвычайно подвижные, искоса смотрли на Спіагудри и свирпость тигра, сверкавшая въ нихъ, умрялась лишь злостью обезьяны.
Это необыкновенное существо было вооружено широкой саблей, кинжаломъ безъ ноженъ и опиралось на длинную рукоятку топора съ каменнымъ лезвіемъ; на рукахъ его были огромныя перчатки изъ шкуры синей лисицы.
— Это старое привидніе порядкомъ заставило меня ждать, — пробормоталъ онъ, какъ-бы говоря самъ съ собою, и подобно лсному зврю испустилъ дикій ревъ.
Спіагудри поблднлъ бы отъ ужаса, если-бы только могъ блднть.
— Знаешь-ли ты, — продолжалъ малорослый человкъ, обращаясь непосредственно къ нему: — что я пришелъ сюда съ Урхтальскихъ береговъ? Можетъ
Спіагудри дрожалъ какъ въ пароксизм лихорадки; послдніе два зуба, которые у него оставались, сильно застучали одинъ о другой.
— Простите, повелитель мой, — прошепталъ онъ, изгибая свое длинное туловище дугой къ ногамъ малорослаго незнакомца: — я крпко спалъ…
— Ты должно быть хочешь, чтобы я познакомилъ тебя съ сномъ, еще боле крпкимъ.
Лицо Спіагудри изобразило гримасу ужаса, которая одна была смшне его веселыхъ гримасъ.
— Это что такое? — продолжалъ малорослый человкъ: — Что съ тобою творится? Можетъ быть теб не нравится мое посщеніе?
— О! Повелитель и государь мой, — простоналъ старикъ: — что можетъ быть пріятне для меня лицезрнія вашего превосходительства?
Усиліе, съ какимъ онъ пытался придать своей испуганной физіономіи радостное выраженіе, разсмшило-бы даже мертвеца.
— Старая безхвостая лисица, мое превосходительство приказываетъ теб принести сюда одежду Жилля Стадта.
При этомъ имени на свирпомъ, насмшливомъ лиц малорослаго незнакомца появилось выраженіе мрачной тоски.
— О! Повелитель мой, простите меня, но это невозможно, — отвчалъ Спіагудри: — Вашей свтлости извстно, что мы обязаны доставлять въ королевскую казну пожитки умершихъ рудокоповъ, такъ какъ король наслдуетъ имъ въ качеств опекуна.
Малорослый человкъ обернулся къ трупу, скрестилъ руки на груди и произнесъ глухимъ голосомъ:
— Онъ правъ. Эти несчастные рудокопы похожи на гагу [6] . Имъ длаютъ гнзда, чтобы потомъ воспользоваться ихъ пухомъ.
Поднявъ на руки трупъ и сильно прижавъ его къ своей груди, онъ испустилъ дикій крикъ любви и горести, подобный ворчанію медвдя, ласкающаго своего дтеныша. Къ этимъ безсвязнымъ звукамъ примшивались иногда слова на какомъ-то нарчіи, непонятномъ для Спіагудри.
6
Чтобы добыть гагачій пухъ, норвежскіе крестьяне длаютъ для птицъ гнзда, въ которыхъ потомъ ихъ ловятъ и ощипываютъ.
Снова опустивъ трупъ на гранитную плиту, онъ обратился къ смотрителю Спладгеста:
— Извстно теб, проклятый колдунъ, имя солдата, родившагося подъ злосчастной звздою и котораго эта женщина имла несчастіе предпочесть Жиллю?
Съ этими словами онъ толкнулъ холодные останки Гутъ Стерсенъ.
Спіагудри отрицательно покачалъ головой.
— Ну, клянусь топоромъ Ингольфа, родоначальника моего поколнія, я сотру съ лица земли всхъ, носящихъ этотъ мундиръ, — вскричалъ онъ, указывая на одежду офицера: — Тотъ, кому я хочу отомстить, попадется въ числ ихъ. Я сожгу цлый лсъ, чтобы уничтожить растущій въ немъ ядовитый кустарникъ. Въ этомъ поклялся я въ день смерти Жилля и уже доставилъ ему товарища, который долженъ развеселить его трупъ… О, Жилль! Ты лежишь теперь здсь безсильный, бездыханный, когда такъ недавно ты настигалъ тюленя вплавь, серну на бгу, задушилъ въ борьб медвдя Кольскихъ горъ. Ты теперь недвижимъ, между тмъ какъ въ одинъ день пробгалъ Дронтгеймскій округъ, отъ Оркеля до Сміазенскаго озера, взбирался на вершины Дофрфильда подобно блк, карабкающейся на дубъ. Ты теперь нмъ, Жилль, а давно ли своимъ пніемъ заглушалъ раскаты грома, стоя на бурныхъ утесахъ Конгсберга. О, Жилль! Напрасно засыпалъ я для тебя шахты Фар"oрскія, напрасно поджогъ Дронтгеймскій соборъ. Вс старанія мои пошли прахомъ, мн не суждено было видть въ теб продолженіе поколнія дтей Исландіи, потомства Ингольфа Истребителя. Ты не наслдуешь моего каменнаго топора, напротивъ, ты завщалъ мн свой черепъ, чтобы отнын я пилъ изъ него морскую воду и человческую кровь.