Ган Исландец
Шрифт:
Однако на дорог въ Сконгенъ такое забытье, такое оцпенніе не могло быть полнымъ; время отъ времени рытвина, камень, древесная втка, встрчавшіеся на его пути, безжалостно возвращали его изъ міра идеальнаго въ міръ реальный. Онъ поднималъ голову, раскрывалъ свои утомленные глаза, съ сожалніемъ покидая свое восхитительное небесное странствіе для труднаго земного пути, гд его изчезнувшія иллюзіи вознаграждались лишь мыслью о томъ, что у сердца его хранится локонъ Этели, въ ожиданіи пока сама она всецло будетъ принадлежать ему. Эта мысль снова вызывала въ его воображеніи милый фантастическій образъ и невольно погружался онъ не въ забытье, а въ какія то неопредленныя, упорныя грезы.
— Милостивый господинъ, — повторилъ Спіагудри боле громкимъ голосомъ, который вмст
— Ну, старина! Ты хватилъ черезъ край съ твоимъ благоразуміемъ, — замтилъ Орденеръ, звая: — Прошло по меньшей мр три часа, какъ мы потеряли изъ виду башню и полицейскихъ.
— Весьма возможно, милостивый государь, но благоразуміе никогда не вредитъ. Вообразите, что бы вышло, если бы я отозвался, когда начальникъ этихъ адскихъ капраловъ спросилъ Бенигнуса Спіагудри такимъ тономъ, какимъ Сатурнъ требовалъ себ на съденіе своего новорожденнаго сына. Гд находился бы я теперь, благородный патронъ, если бы въ ту критическую минуту не прибгъ къ благоразумному молчанію?
— О, старина! Мн сдается, что въ ту минуту даже щипцами нельзя было бы вытянуть у тебя твоего имени.
— Что-жъ въ томъ худого? Скажи я хоть слово, отшельникъ, да благословятъ его святой Госпицій и святой Усбальдъ-пустынникъ! — отшельникъ не усплъ бы спросить начальника полицейскихъ, не изъ солдатъ ли Мункгольмскаго гарнизона набрана его команда — пустой вопросъ, предложенный съ единственной цлью выиграть время. Обратили ли вы вниманіе, молодой человкъ, съ какой странной улыбкой, посл утвердительнаго отвта безтолковаго сыщика, отшельникъ пригласилъ его послдовать за нимъ, говоря, что ему извстно убжище бглаго Бенигнуса Спіагудри.
Тутъ смотритель Спладгеста умолкъ на минуту, какъ бы для того, чтобы собраться съ духомъ, и продолжалъ тономъ трогательнаго энтузіазма:
— Добрый священнослужитель! Достойный, добродтельный ошельникъ, осуществляющій на дл правила христіанскаго человколюбія и евангельскаго милосердія! А я то! Что могло испугать меня въ его наружности, надо сознаться довольно зловщей, но за то скрывающей столь прекрасную душу! Примтили вы, мой благородный патронъ, съ какимъ особеннымъ выраженіемъ сказалъ онъ мн: до свиданія! уводя полицейскихъ? При другихъ обстоятельствахъ оно встревожило бы меня; но ужъ это не вина благочестиваго, достойнаго отшельника. Очевидно, уединеніе придаетъ голосу такой странный оттнокъ, потому что я знаю — Бенигнусъ значительно понизилъ голосъ — другого отшельника, это ужасное существо, которое… Но нтъ, изъ уваженія къ почтенному Линрасскому отшельнику, я не могу ршиться на такое гнусное сравненіе. Въ перчаткахъ тоже нтъ ничего необычайнаго, погода довольно прохладная, чтобы ихъ носить; а его соленое питье не удивляетъ меня боле. Католическіе пустынножители налагаютъ на себя самые странные обты; это одинъ изъ нихъ и въ подтвержденіе приведу вамъ, милостивый государь, стихъ знаменитаго Урензіуса, инока Кавказской горы:
Rіоs dеsрісіеns, mаrіs endаm роtаt аmаrаm [14] .И какъ не вспомнилъ я этого стиха въ проклятыхъ развалинахъ Виглы! Самая крошечка памяти избавила бы меня отъ столькихъ безумныхъ треволненій. Конечно, довольно затруднительно мыслить здраво въ подобномъ логовищ, сидя за столомъ палача! Палача! Существа, презираемаго и проклинаемаго всми, которое отличается отъ убійцы только обиліемъ и безнаказанностью своихъ убійствъ, сердце котораго со всей свирпостью страшныхъ злодевъ соединяетъ еще трусость, немыслимую въ отважныхъ преступленіяхъ послднихъ! Существо, которое предлагаетъ пищу и наливаетъ питье тою же рукою, которою играло орудіями пытки и дробило кости несчастныхъ въ тискахъ кобылы! Дышать однимъ воздухомъ съ палачомъ! Когда самый презрнный нищій, запятнанный
14
Презирая рки, пьетъ горькую морскую воду.
— Постой! Мн кажется я слышу конскій топотъ, — перебилъ его Орденеръ.
Они оглянулись и, такъ какъ солнце успло уже подняться надъ горизонтомъ, пока длился ученый монологъ Спіагудри, дйствительно примтили въ ста шагахъ позади себя человка въ черной одежд, который одной рукой махалъ имъ, а другой подгонялъ одну изъ тхъ блыхъ лошадокъ, которыя часто встрчаются укрощенныя и въ дикомъ состояніи въ нижнихъ горахъ Норвегіи.
— Ради бога, милостивый господинъ, сказалъ перетрусившій Спіагудри: — пойдемте скоре. Этотъ черный субъектъ сильно смахиваетъ на полицейскаго.
— Что ты, старина, насъ двое и мы побжимъ предъ однимъ!
— Увы! Иной разъ двадцать ястребовъ разгоняетъ одна сова. И что за слава ждать полицейскаго?
— Да кто теб сказалъ, что это полицейскій? — возразилъ Орденеръ, взоровъ котораго не застилалъ страхъ: — Успокойся, мой храбрый путеводитель; я узнаю этого путешественника. Подождемъ его.
Надо было покориться. Минуту спустя, всадникъ поровнялся съ ними и Спіагудри успокоился, узнавъ суровую и спокойную наружность священника Афанасія Мюндера.
Остановивъ свою лошадь, онъ съ улыбкой поклонился нашимъ путникамъ и заговорилъ запыхавшимся голосомъ:
— Я вернулся для васъ, мои дорогія чада, и Господь, конечно, не допуститъ, чтобы мое отсутствіе, продолженное съ милосерднымъ намреніемъ, повредило тмъ, кому приноситъ пользу мое присутствіе.
— Преподобный отецъ, — отвчалъ Орденеръ: — мы почтемъ за счастье оказать вамъ какую нибудь услугу.
— Нтъ, благородный молодой человкъ, напротивъ, мн слдуетъ оказать вамъ ее. Не удостоите ли вы сообщить мн цль вашего путешествія?
— Не могу, почтенный отецъ.
— Желалъ бы я, сынъ мой, чтобы вами дйствительно руководила въ данномъ случа невозможность, а не недовріе. Иначе горе мн! Горе тому, котораго добрый человкъ, разъ увидвъ, тотчасъ же лишаетъ своего доврія!
Смиреніе и простосердечіе священника сильно тронули Орденера.
— Мы направляемся въ сверныя горы. Это все, что я могу вамъ сказать, святой отецъ.
— Такъ я и думалъ, сынъ мой, вотъ почему поспшилъ догнать васъ. Въ этихъ горахъ скитаются цлыя банды рудокоповъ и охотниковъ, часто весьма опасныя для путешественниковъ.