Ган Исландец
Шрифт:
— Сынъ мой, я Афанасій Мюндеръ.
При этихъ словахъ глаза Оругикса гнвно сверкнули и онъ быстро вскочилъ съ своего мста. Разъяренный взглядъ его встртился съ спокойнымъ, добродушнымъ взоромъ священннка, и онъ снова опустился на свое мсто медленно, молча и смущенно.
На минуту воцарилось молчаніе. Орденеръ, тоже поднявшійся изъ за стола, чтобы защитить священника, первый прервалъ его.
— Николь Оругиксъ, — сказлъ онъ: — вотъ тринадцать экю, которые вознаградятъ васъ за помилованныхъ преступниковъ…
— Увы! — прервалъ его священникъ: —
— Батюшка, — отвчалъ молодой человкъ твердымъ голосомъ: — я добьюсь этого. Орденеръ Гульденлью не приметъ обручальнаго кольца, прежде чмъ не будутъ разбиты оковы вашихъ узниковъ.
— Молодой чужестранецъ, что можете вы сдлать; но да услышитъ и да вознаградитъ васъ Создатель!
Между тмъ тринадцать экю Орденера дополнили эфектъ, производимый взоромъ священника. Николь вполн успокоился, прежняя веселость вернулась къ нему.
— Послушайте, преподобный отецъ, вы славный малый и достойны исправлять должность священника въ капелл Святаго Илларіона. Я совсмъ не думалъ того, что говорилъ про васъ. Вы идите прямо по своей дорог и не ваша вина, если она перекрещивается съ моей. Но вотъ до кого я дйствительно добираюсь, это хранитель труповъ въ Дронтгейм, старый колдунъ, смотритель Спладгеста… Какъ бишь его зовутъ-то? Спіагудри?.. Спіагудри?.. Скажите мн, мой древній ученый, вавилонская башня знанія, вамъ вдь все извстно, не поможете ли вы мн вспомнить имя этого колдуна, вашего собрата? Вы должны были встрчаться съ нимъ на шабашахъ, гарцуя верхомъ на помел.
Конечно, если бы въ эту минуту злополучный Бенигнусъ могъ улетть на какомъ нибудь подобномъ воздушномъ кон, несомннно онъ съ радостью вврилъ бы ему свое бренное, перепуганное существо. Никогда любовь къ жизни не проявлялась въ немъ съ такой силой, какъ съ той минуты, когда вс органы чувствъ стали убждать его въ грозной опасности. Все окружающее ужасало его; мысль о проклятой башн, свирпый взглядъ красной женщины, голосъ, перчатки, питье таинственнаго отшельника, отважная неустрашимость его юнаго спутника, и, къ довершенію всего, палачъ; палачъ, въ логовище котораго попалъ онъ, убгая, чтобы не поплатиться за преступленіе. Онъ дрожалъ такъ сильно, что вс волевыя движенія были у него парализованы, въ особенности, когда разговоръ зашелъ о немъ и когда страшный Оругиксъ обратился къ нему съ вопросомъ.
Такъ какъ онъ не имлъ ни малйшаго желанія подражать героизму священника, его онмвшій языкъ отказывался ему служить.
— Ну что же! — повторилъ палачъ: — знаете вы имя смотрителя Спладгеста? Ужъ не оглохли-ли вы подъ тяжестью вашего парика?
— Немножко, милостивый государь… Но, — ршился онъ наконецъ отвтить: — клянусь вамъ, я не знаю его имени.
— Онъ не знаетъ! — страшнымъ голосомъ промолвилъ отшельникъ: — Онъ лжетъ, хотя и клянется. Этого человка зовутъ Бенигнусъ Спіагудри.
— Меня! Меня! Великій Боже! — съ ужасомъ застоналъ старикъ.
Палачъ покатился со смху.
— Да кто
— Нтъ, милостивый государь, — отвчалъ смотритель Спладгеста, нсколько успокоенный своимъ инкогнито: — увряю васъ, я совсмъ не знаю его. И мн вовсе непріятно будетъ познакомиться съ человкомъ, имвшимъ несчастіе прогнвить васъ.
— А вы, отшельникъ, — продолжалъ Оругиксъ: — кажется вы знаете его?
— Да, отлично, — отвтилъ отшельникъ: — это человкъ высокаго роста, старый, сухощавый, плшивый…
Спіагудри, страшно встревоженный этимъ перечисленіемъ примтъ, съ живостью поправилъ на голов свой парикъ.
— Руки у него, — продолжалъ отшельникъ: — длинныя какъ у вора, дней восемь не встрчавшаго путешественника, спина сгорбленная…
Спіагудри выпрямился сколько могъ.
— Словомъ, его можно было бы принять за одинъ изъ труповъ, которые онъ стережетъ, если бы не пронзительный взоръ его глазъ…
Спіагудри схватился рукой за свой спасительный пластырь.
— Спасибо, отецъ, — поблагодарилъ палачъ отшельника: — гд бы мы съ нимъ не встртились, я сразу узнаю теперь стараго жида…
Спіагудри, считавшій себя добрымъ христіаниномъ и возмущенный такой нестерпимой обидой, не могъ удержаться отъ восклицанія:
— Жида, милостивый государь!..
Онъ тотчасъ же умолкъ, съ ужасомъ чувствуя, что проговорился.
— Да, жида или язычника; не все ли равно, если онъ, какъ слышно, знается съ чортомъ!
— Я легко бы поврилъ этому, — возразилъ отшельникъ съ сардонической усмшкой, которую невполн скрывалъ его капюшонъ: — не будь онъ завзятымъ трусомъ. Гд ему знаться съ сатаною! Онъ настолько же трусливъ, насколько золъ. Когда онъ струситъ, онъ не узнаетъ даже самаго себя.
Отшельникъ говорилъ медленно, какъ бы измняя свой голосъ, и это придавало особенную выразительность его словамъ.
— Не узнаетъ самаго себя, — повторилъ про себя Спіагудри.
— Отвратительно, когда злодй въ добавокъ становится трусомъ, — замтилъ палачъ: — его даже не стоитъ ненавидть. Съ змей надо бороться, ящерицу же достаточно растоптать ногами.
Спіагудри рискнулъ сказать нсколько словъ въ свою защиту.
— Но, господа, разв вы дйствительно убждены въ томъ, что говорите объ этомъ должностномъ лиц? Его репутація…
— Репутація! — подхватилъ отшельникъ: — Самая гнусная репутація во всемъ округ!
Обезкураженный Бенигнусъ обратился къ палачу:
— Милостивый государь, въ какихъ преступленіяхъ обвиняете вы его? Безъ сомннія ваша ненависть должна имть серьезныя основанія.
— Справедливое мнніе, старина. Такъ какъ наши коммерческіе интересы сталкиваются, Спіагудри не упускаетъ случая, чтобы не напакостить мн.