Ганфайтер. Дилогия

Большаков Валерий Петрович

– Кого именно?

– Виджая Чарана. Говорят, крупный спец по волновой психотехнике. Величина!

– Вот, блин…

– И не говори.

– Ладно. Копай дальше.

Дженкинс кинул два пальца к виску, и стереопроекция угасла.

Белый, шествовавший последним и не слышавший переговоров, громко провозгласил:

– Занимайте места согласно купленным билетам!

Кресла были огромными и объемными – хоть клубком в них сворачивайся. Браун уселся ближе к проходу, Харин занял место у окна. Купри и Сегаль устроились напротив.

– Знаю я, – сделал вывод Борис, – почему криминал распоясался! Гангстеры совсем страх потеряли – их же больше не казнят, а Психонадзор никого не пугает.

– И зря, – сказал

Сихали. – Борь, ты плохо знаешь, что такое Психологический надзор. Вот представь себе: ты совершил убийство, и тебя приговорили к трансформации по классу «А»… Знаешь, как это бывает? Сначала тебя помещают в изолятор – готовят к ментодеструкции. Преступнику дают время осознать и ужаснуться. Ведь не сеанс позитивной реморализации предстоит – та подействует с месяц, и блок «рассасывается» – наложенный гипноиндуктором запрет снимается, как заклятие. А тут – «полная переделка»! Тебя фиксируют на стенде, делают глубокое ментоскопирование, а потом начинается самое страшное – ментальная деструкция. Твою память постепенно стирают, ты теряешь себя – твоё тело живо, но личность распадается полностью. И чем это лучше медленной смерти? Да это и есть смерть! Ведь человек – это не тело, не мозг даже. Мы – это наша память. Эмоции, чувства – всего лишь реакции на раздражитель, ум – способность перерабатывать информацию. Но когда стирается информация о тебе самом – ты исчезаешь, перестаешь быть! Это хуже смерти, Борь. Ведь каждую минуту ментодеструкции, пока к тебе подступает небытие, ты всёвсё понимаешь! И знаешь, что твоё здоровое, сильное, молодое тело никуда не денется. В бывшем твоём мозгу нарисуют ложную память – мнемогенезис это называется, восстановят навыки… Родится как бы новый человек – с твоими генами, с твоим фенотипом, но не ты. И почему ментальную деструкцию называют гуманной, я понятия не имею. Помоему, это ужаснее электростула или гильотины!

– Ну можно же обойтись просто операцией на сознании… – пробормотал Сегаль.

– А, это другое, это класс «В», трансформация психосущности индивида. Тебе вживят мозговой датчик и поставят под психоконтроль. Локаторыуловители общей сети наблюдения обеспечат постоянный мониторинг – у тебя будет свой канал связи с машиной Психологического надзора. Импульсы запретных влечений, агрессивности, сигналы опасной потери равновесия будут подавляться, и ты даже сам не поймёшь, почему, скажем, не ударил человека, который тебя обозвал нехорошим словом. Будешь считать, что пожалел. А на самом деле это машинаконтролёр, получив сигнал с твоего мозгодатчика, ответила транквилизирующим воздействием. Но вы знаете, парни, что самое пугающее? Тысячи людей уже добровольно идут на ТПИ, вживляют себе эти датчики!

– Зачем?! – изумился Рыжий.

– А для счастья! У этих людей подавляются импульсы страха, неуверенности в себе, побуждается творческая активность… Люди живут в состоянии душевного комфорта! Эти, с мозгодатчиками, никогда не кончают самоубийством, у них не бывает психических расстройств, они никогда не впадают в депрессию, не страдают от неразделённой любви, их не мучает совесть, сердце не болит от горя… Они всегда бодры, веселы, счастливы! Но люди ли они?

– Киборги какието… – пробормотал Сегаль.

– Хуже, – буркнул Купри. – Киборги тоже не шибко страдают, но онито хоть сами себя контролируют, как мы. А эти… Охота же им быть куклами…

– Но счастливыми куклами!

– Нет уж, спасибочки.

Подсунув друзьям тему для обсуждения, Браун глянул в иллюминатор – в темноте на берегу светились огоньки, проходили Людериц, – и откинулся в кресле, решив поспать.

Утром «Гиппогриф» уверенно вошёл в бухту Кейптауна, полумесяцем врезавшуюся в материк. Пик Дьявола и суровая кубическая громада Столовой горы, прикрытая плоским облаком«скатертью», тяжеловесно парили над городом, охватывавшим бухту гигантским амфитеатром.

Экраноплан разошёлся с

расфуфыренным белым лайнером и причалил к пирсу.

– Пересадку делаем ровно в полдень, – объявил Сихали. – А пока можно и погулять.

На берег сошли всей компанией. Для начала отправились в центр, где раскинулись ботанические сады, грузно расплывался старинный форт и торчала куча памятников. Кейп – город невысокий, дватри этажа, лишь коегде пузырились стометровые купола с аркадами и овальными окнами – стиль «взбалмошных» сороковых, да над Икапой вставали стодвадцатиэтажные пирамиды, разделённые садами через каждые шесть ярусов, – смотрелось красиво.

Изрядно «почернев» в начале века, ныне Кейптаун прибавил «белого»: лица европейцев более не терялись в толпах африканцев и индийцев – понаехало много выходцев из Евроамерики.

А ещё поражали деревья. Свыкшись с пальмами, китопасы будто впервые разглядывали могучие дубы и платаны. Умом Браун понимал, что тутошний юг ближе к Антарктиде, чем к экватору, но чувства сомневались в выводах рассудка. Да и как совместить взлаивавших павианов на Винбергском холме с пингвинами, облюбовавшими самые южные скалы Африки близ Саймонстауна?

– Удивительно, – покачал головой Купри. – Ходим, гуляем, глазеем… И никто даже внимания не обращает на генрука!

– Здраасте! – протянул Тимофей. – Приехали. Тоже мне, – фыркнул он, – нашёл «звезду»! Меня и в ТОЗО не всякий узнаёт, а тут Африка.

– И слава богу, – буркнул Харин, – что не узнаёт.

– Вово… А то я однажды побывал с официальным визитом в Евразии…

– И что? – нахмурился комиссар.

– А ничего! Всю ночь просидел в полицейском участке – личность мою выясняли. И знали же, сволочи, кто я есть, а всё равно…

– Ты же генрук!

– Это я по ответственности – шишка, а по статусу – тьфу! Мы все для Большого Мира – третий сорт. Всё, тему раскрыли – и закрыли. Я в отпуске!

– Гуляем, – приказал ТугаринЗмей.

Океанцы с антарктами бродили по городу там, куда их заносили ноги, и высматривали в основном не достопримечательности, а симпатичные мордашки местных девушек да трудящиеся массы. Афросоюз попрежнему держал сомнительное лидерство по количеству рабочих мест среди союзов государств. Трудилась половина всех африканцев, но основное число «арбайтеров» числились официантами, барменами, портье, даже водителями и бульдозеристами! Брауну дико было видеть, как люди в касках и оранжевых жилетах рыли землю ковшами экскаваторов, как дворники – живые дворники! – сметали мусор в кучки, а почтальоны в чёрных форменках разносили почту. Люди, чьё время было драгоценным и невозвратимым, тратили его на бездумное исполнение прямых обязанностей роботов. У Сихали просто в голове не умещалось, как можно по пять часов в день рулить электробусом! Неделя за неделей, месяц за месяцем, по одному и тому же маршруту… Бездна потерянного времени! И до чего же это скучно! К таким работам в Евразии только хулиганов приговаривали – давали пятнадцать суток, и мой шваброй тротуар…

А вот африканцы ничуть не страдали. Водитель электробуса весело скалился и заигрывал с кондукторшей – работницей, взимавшей с пассажиров плату за проезд. Шурики здорово веселились, когда отдавали негритянке с сумкой на груди маленькие алюминиевые кружочки с губастым профилем первого президента Соединенных Штатов Южной Африки. Они словно провалились в прошлое, и календарь показывал зиму какогонибудь 1997 года.

Океанцы с антарктами поднимались вверх по Вейлстрит до малайского квартала БоКаал. С террас района Тамборсклооф любовались видом всего города. Спускались вниз к Вотерфронту – когдато там располагались доки, а ныне теснились галереи, магазины, музеи, висячие сады. Через Оутбей по Чепменспикдрайв – дороге, вырубленной в скалах по кромке берега, – добирались до мыса Доброй Надежды и вертели головами: направо – Атлантический океан, налево – Индийский. Здорово!