Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
На «Голубую комету» никто не обратил особого внимания, впрочем, Браун и не ожидал почётного эскорта. Да и что бы антаркты подали к трапу? «Харьковчанку» с аквамариновыми флажками ТОЗО? Охота была позориться…
«На улице» было тепло, плюс семь. Сихали спустился по трапу на белое поле аэродрома – и только головой покачал! Господи, в Антарктиде даже снег другой – нету того, знакомого, «крахмального» скрипа. Шуршит, как песок.
Тимофей нагнулся, набрал горсть, поднёс к глазам… И снежинок не видно – одни кристаллики льда, меленькие такие. Сихали хмыкнул:
– Верным путём идёшь, товарищ! – бодро воскликнул Рыжий, перехватив взгляд генрука. – И нам туда же, так что…
Он махнул рукой в сторону куполов аэропорта. К счастью, ловить попутку не пришлось – танктранспортёр, доставивший заряжённые биоэлементы к птерам, возвращался обратно, и водитель притормозил возле «великолепной шестёрки».
– Вам куда? – спросил он, высовываясь из кабины.
– На станцию!
– Садитесь, подброшу…
Устраиваясь в кузове возле нагретого чехла над моторным реактором, Браун подумал, что эта особенная теплота отношений между антарктами тоже не как у людей. К сожалению.
Понятно, что дружба и взаимопомощь на Ледовом континенте суть производные здешних суровых условий, где не помочь человеку часто означает убить его, обречь на мучительную смерть. Не поделишься аккумулятором со встречным – и тот замёрзнет. Не схватишь за руку ближнего, заплутавшего в пургу, – и он свалится в трещину.
И всё равно, это здорово, когда ты помогаешь совершенно незнакомому человеку, делишься с ним последним и точно знаешь, что, надо будет, и он тоже не оставит тебя в беде. Здорово…
…Вездеход вывернул на лёд залива, объезжая нахальных тюленей, устроивших лежбище прямо на дорожном настиле – там было теплей. Лёд рыхлел потихоньку, но держал.
Переехав трещину у самого берега, транспортёр одолел маленький перевальчик между холмами и двинулся вдоль залива. Справа от дороги возвышались сыпучие «терриконы» из кусков лавы, припорошенные снегом. Слева, на бережку, орали, суетились, дрались, копошились пингвины Адели.
Величественные императорские пингвины ведут себя иначе – они всегда очень горды и надменны, не ходят, а важно выступают, свысока поглядывая на мелких, бестолковых «аделек», но «императоры» появятся ближе к марту. Пока же на Земле Виктории правило «простонародье».
– Подъезжаем! – сказал Купри, привставая.
Открылся «МакМердо» – россыпи красных, синих, белых домов вблизи мыса ХатПойнт. В стороне высилась гора Обсервейшнхилл, откуда спутники капитана Скотта высматривали, не возвращаются ли их товарищи из похода. За горою, у южного подножия Эребуса, расположился пригород «МакМердо» – посёлок Скоттбейз. [97]
Издали взгляд замечал среди застройки вразброс строгие очертания улиц и переулков – напоминание о том, что когдато в «МакМердо» правил американский военноморской флот. Ушли вояки – и, видать,
Водитель постучал в заднее окошко кабины.
– Вас где высадить? – прокричал он.
– У церкви! – проорал в ответ Купри.
– Так вы к Кудрявому?
– Ну!
Водила кивнул и отвернулся. Поддал скорости.
На улицах «МакМердо» было людно, антаркты копошились, как давеча «адельки», – таскали какието трубы, тянули пучки кабелей, меняли перфорированный настил на проезжей части, кучковались и обсуждали мировые проблемы.
За домом со множеством антенн на плоской крыше показался ангар, на двери которого был намалёван развесёлый пингвин с сигаретой в клюве, с голубым синяком под глазом, с яркокрасными следами поцелуев, с чётким чёрным отпечатком сапога на белой груди.
– «Гарольдклаб», – буркнул комиссар. – А вон – «Чэпел оф сноус». [98]
Сихали увидел полукруглый барак, крыльцо которого венчала невысокая остроконечная башенка с крестом. Вездеход остановился.
– Приехали!
«Великолепная шестёрка» сошла и помахала вслед трогавшемуся танкутранспортёру. ТугаринЗмей перекрестился на церковь.
– А вон и сам чаплан. [99] – Купри указал подбородком на священника в яркожёлтой куртке с чёрным крестом во всю спину. – Зовут – Джунакуаат Помаутук.
– Эскимос, что ли? – поинтересовался Рыжий.
– Иннуит, [100]– политкорректно поправил его комиссар.
– То же яйцо, – фыркнул Шурик, – только в профиль!
Чаплан приблизился, откидывая капюшон, и оказался лысым. У Джунакуаата было круглое лицо, мясистый нос и полные, мокрые губы. Изпод мохнатых щёточекбровей смотрели чёрные глаза, бестрепетные и умные.
Помаутук быстро облизнул губы, улыбнулся и протянул руку для приветствия.
– Здравствуйте, здравствуйте! – пропел он. – О, комиссар! Как вы?..
– Вашими молитвами, пастор, – вздохнул Купри.
– А это… не сам ли генрук ТОЗО посетил нас?
– Он самый, – улыбнулся Сихали – Кудрявый был ему чемто симпатичен.
– Проходите, проходите! – засуетился пастор. – Разносолов не держу, но чая, кофе и какао – в достатке. И в горячем виде!
Вслед за радушным хозяином антаркты и океанцы отправились в обход «Чэпел оф сноус», выходя к дверям личных покоев чаплана.
Проведя гостей в тёплые, уютные комнаты, он заставил столик большими чашками и кружками. Зашумел старинный электрочайник, защёлкала кофеварка не менее антикварного вида.
После обильного пития священник спросил серьёзно:
– Так что вас привело ко мне?
Сихали переглянулся с Купри, и комиссар, сопя и морщась, изложил по порядку, что с ними приключилось. Помаутук живо заинтересовался рассказом.
– Такое впечатление, – сказал он, облизывая губы, – что вас преследовали не зря, а имея какуюто конкретную цель…
– Вот она, проклятая, – пробурчал Димдимыч, доставая два кристалла«вещдока». – Здесь регистрограммы с мест ЧП. Поможете нам расшифровать их?