Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
«Оборонцы» вели себя корректно – антарктов не гоняли, но бдили.
Неожиданно изза спин перетаптывавшихся новолазаревцев выскочил мужичонка в распахнутой каэшке и завопил, обращаясь к Брауну:
– Наконецто! Где ж вы раньшето были? Замучили нас эти «оборонцы», сил нет!
Кермас побледнел, а Сихали усмехнулся.
– А где был ты? – ласково спросил он. – Чего ж ты не показал «оборонцам», какой храбрый?
– А чего – я? – подувял мужичонка. – Без оружия, и вообще…
Браун с презрением осмотрел «храбреца».
– Когда мы уходили партизанить, вооружён был
– Я думал, вы нам помогать пришли… – протянул мужичонка, сохраняя лицо. – А вы, стало быть, с ними вместе…
– Я не вместе с Кермасом, – холодно сказал Тимофей, – я рядом с ним. А помогаем мы тем, кто сам пытается добиться правды. Поднялись горняки в ТилМаунтин – и мы встали с ними рядом. Жаль только, что на войне обычно погибают лучшие, те, кто идёт в бой, а суслики вроде тебя прячутся по норкам. Так что брысь отсюда, пока я не поправил дисбаланс!
Мужичонка испарился.
– Поехали! – резко сказал Сихали. – Достал меня этот «массовый героизм»!
Вытащив радиофон, он сказал Гирину:
– Максим! Скажи там, пусть перегоняют субмарины на припай!
– Понял, – донёсся ответ.
Пока «Харьковчанки» добрались до ледового барьера, турболётов уже и след простыл, а в огромной прямоугольной майне, прорубленной в припае, покачивались четыре подлодки – одна рабочая, типа «Дипскаут», и три «Орки».
К майне вёл пологий скат, вырубленный во льду и щедро посыпанный песком. Визжа и скрежеща, «Харьковчанка» съехала по нему вниз и развернулась, хрустя тонким ледком, намёрзшим за ночь на выступившей талой воде.
– Шурка! – окликнул Белого Тимофей. – Полезай в дальнюю. Змей, средняя – твоя. И берите с собой одногодвух для балласта… Шутка. Кермас и вы, пастор, полезайте за мной, если хотите.
– Хотимхотим, – откликнулся «генерал».
– И ещё как! – широко улыбнулся Помаутук. Глаза у пастора горели огнём страстного ожидания – мечта всей его жизни была близка к тому, чтобы сбыться.
Сихали перепрыгнул на палубу «Орки» и открыл люк. Привычным движением спустился вниз, с удовольствием ощущая знакомые запахи и звуки. Переступая высокий комингс и пригибая голову, Тимофей забрался в рубку и протиснулся к командирскому сиденью. «Орочка»…
Он успел запустить реактор, когда пассажиры, пыхтя и кряхтя, спустились в переходный отсек.
– Тесновато тут у вас, – сказал Кермас, замирая в проёме сегментного люка. – А… где нам… того… притулиться?
– Вон место бортмеханика, а вон, у переборки, откидное сиденьице. Не абы что, конечно, но… Кермас, сделайте доброе дело – заприте люк.
– Какой? А, сейчас.
Помаутук, пользуясь отсутствием Олега, занял сиденье бортмеханика, так что Кермасу пришлось удовольствоваться «откидушкой».
В утробе субмарины заныли, раскручиваясь, турбины. На пультике селектора замигал
– «Оркадва» вызывает «Оркуодин».
– «Оркаодин» слушает, – отозвался Тимофей.
– К погружению готов.
– Понял.
– «Оркатри» готова, – торопливо проговорил Белый.
– Кто с вами?
– Максим, – прогудел ТугаринЗмей.
– Со мной Купри! – доложил Шурик.
– Понял. Погружение пятьдесят метров.
Экран, что находился под иллюминатором в центре пульта, замерцал, вырисовывая чёрнобелую картинку, – работал биооптический преобразователь. Приучаться водить субмарину, ориентируясь не по мутной воде за иллюминатором, а по БОПу, было трудно только с самого начала. Потом глаз привыкал следить за чётким изображением на экране, не поддаваясь искусу глянуть на «всамделишный» пейзаж. Правда, в глубине антарктических морей стоило делать поправку – вода здесь была чистейшая и прозрачнейшая. А уж жизнь просто бурлила, справляя праздник размножения. Градусник показывал почти минус два за бортом, но в студёной воде ярко желтели губки, ползали гигантские морские звёзды фиолетового окраса, морские черви в метр длиной, прекрасные, как цветы, копошились меж продолговатыми розовыми голотуриями, шевелящимися на ковре из красных водорослей, рыбы губастые косяками шастали… Тропики подо льдом.
Пингвины, такие неуклюжие и смешные на суше, под водой обретали неожиданную стремительность, и даже своеобразное изящество – они проворно носились, оставляя за собой шлейф из пузырьков, и поглядывали на «Орку» – не касатка, нет?
Загудел перегретый пар в реакторе. Сихали завертел штурвальчик рулевого управления и повернул рукоятку скорости.
– Ничего не видно… – пробормотал Помаутук, пялясь в иллюминатор. Припайный лёд просвечивал голубым и синим, простирая сумрак до глубины в сотню метров.
Тимофей включил все прожекторы – два по бортам и один под днищем.
– «Однойка» вызывает «двойку» и «тройку», – сказал он, наклонясь к селектору.
– «Двойка» слушает, – отозвался Харин.
– «Трояк» на связи, – выразился Белый.
– Двигаем на запад «пирамидой» – Шурик обследует берег на глубине до тридцати метров, Илья – между тридцатью и шестидесятью, я – от шестидесяти и ниже. Как поняли?
– Понятно.
– Поняли, поняли!
– Тогда начали.
Метров до тридцати в глубину на скалы и камни цеплялись мощные хлысты ламинарии, они извивались и колыхались, как будто бы сами по себе. До сорока добирались ровные, как восковые свечи, асцидии в тричетыре метра ростом – эти стояли недвижимо, как странный неземной лес.
«Орка1» опустилась на семьдесят пять метров вглубь и двинулась малым ходом на запад, описывая синусоиду, – подлодка то погружалась, то всплывала, захватывая в круги света скалистый ступенчатый склон. Сихали глянул в верхний прозрачный колпак – в толще воды плыло светлое пятно – подлодка ТугаринаЗмея. Ещё выше испускала слабое сияние «Орка3».
Мимо, из глубины, всплыла огромная медуза, центнера полтора весом. Здорово смахивавшая на груду тонкого разноцветного белья, она томно помахивала шестиметровыми щупальцами.