Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
– Вальхалла… – очарованно прошептал Помаутук.
Тимофей придал лодке движение, подработал рулями и пристал в том месте, где к гавани спускались ступени неширокой лестницы, а в гранит были вделаны бронзовые кольца, позеленевшие от времени.
Сихали покинул своё место за пультом и двинулся к люку, бросив короткое:
– Выходим. Фонари не забудьте – они здесь, в переходном отсеке. «Дипскауту» ещё идти и идти. Сходим пока на разведку…
Перебраться на берег было делом секундным. Следом полезли Кермас и Помаутук, Шурик с Ильёй, Гирин и Купри.
У Тимофея не пропадало странное ощущение – чудилось
– Пошли, – сказал Браун, – осмотримся.
Гигантский грот углублялся в породу, одновременно понижаясь, и там, за рядом погасших фонарей, гостей подземелья встречала величественная трёхпролётная арка, украшенная точёными колоннами и барельефами из белейшего мрамора. Лучи фонарей скрестились на скульптурных изображениях. В дрожащих светотенях перед Тимофеем предстали герои Третьего рейха – вдохновенные «белокурые бестии» в касках, тянувшие руки в приветствии вождю, могучие пролетарии, верные девизу «Дойчланд юбер аллеc!», [181]а вот и сам фюрер – губы плотно сжаты, глаза устремлены вперёд и ввысь, знаменитые усики, знаменитая чёлка… А наверху арки раскидывал крылья грозный орёл, сжимавший в когтях свастику.
– Точно, приплыли, – сказал Харин.
Сихали прошёл средним, самым широким пролётом, попадая на широкую и прямую, вымощенную каменными плитами… улицу? Шаги океанцев и антарктов гулко отдавались, эхом разносясь меж двух высоченных колоннад, что зажимали улицу с обеих сторон.
– Наверное, их высекли из базальта, – проговорил Купри, задирая голову, – окультурили, так сказать, перемычку между пещерами…
– Даа… – вымолвил Гирин. – Это вам не баран начихал…
Между колонн стояли фонари, но света они давали мало, да и тот был тусклым, желтоватооранжевым, словно и не лампы накаливания горели, а стеариновые свечи.
Улица с колоннадой вывела экипажи «Орок» к громадному порталу, поперёк которого висела фигурная металлическая решётка. На ней были закреплены причудливые готические буквы, складывавшиеся в топоним: «Neuer Berlin».
– Добро пожаловать в Новый Берлин! – произнёс Помаутук лязгающим голосом.
За порталом глазам Сихали открылся и вовсе колоссальный грот. В слабом свете редко разбросанных фонарей и одиноких прожекторов угадывался пологий свод километра полтора в диаметре. Разорванные цепочки фонарных столбов очерчивали собою контуры улиц, застроенных домами в дватри этажа, и редко где за стёклами слепых окон высвечивался огонёк. Прямо по центру открывшейся панорамы сгущалась тьма, и Тимофей догадался о том, что тут же высказал Шурик:
– Там потолок смыкается с основанием! Видите? Типа колонна в сто обхватов!
– Господи, – покачал головою Купри. – Как тут только люди живут?
– Чуете? – спросил ТугаринЗмей. – Воняет.
– Смердит, я бы сказал, – поправил друга Сихали.
В самом деле, неподвижный воздух, не знавший, что такое ветер, явственно отдавал затхлостью. Застарелая вонь висела невидимой пеленой – шагаешь и обоняешь. Пахло тухлятиной и горелым,
– Никакой вентиляции, – брюзжал Шурик.
– Да нет, – не согласился с ним Гирин, – какаято связь с атмосферой здесь должна быть. Приливом воздух выжимает наружу, отливом втягивает сюда. А иначе они бы тут давнымдавно задохнулись!
Широкая улица с колоннами вывела всю компанию на круглую площадь, обрамленную двумя помпезными зданиями, гнутыми дугою. По карнизу одного из зданий тянулась надпись выпуклыми буквами. «Рейхскомиссариат „Новая Швабия“» – разобрал Браун.
В самой серёдке площади, на высоком постаменте, стояло изваяние – бронзовый фюрер, во всей своей красе.
Из Гитлерплац «вытекали» три улицы. Средняя упиралась в центральный столб, поддерживавший купол пещеры и опоясанный тремя ярусами аркад. Браун зашагал по правой улице – вывеска на каменном, стоявшем на углу доме извещала, что топал он по Борманштрассе.
– А чего мы всё по улице, да по улице? – спросил Белый. – Давайте в дом зайдём, что ли! Поздороваемся хоть!
– С кем? – буркнул Илья.
– Ну живёт же здесь хоть ктонибудь!
– Ты уверен?
Правота оптимиста Шурика скоро подтвердилась – дверь дома напротив со скрипом открылась и на улицу вышел пожилой мужчина в накинутой на плечи серой шинели. Редкие волосы покрывали его череп, который даже въедливый Розенберг [182]признал бы арийским. Кожа у мужчины была не просто бледна, она отливала белизной бумаги, причём тонкой, сквозь которую просвечивали голубоватые вены.
Попав под луч фонаря, мужчина испуганно вскрикнул, жмурясь и заслоняясь руками.
– Он на вампира похож, – пробормотал потрясённый Шурик, – те тоже света боятся…
Помаутук заговорил с новоберлинцем понемецки. Голос пастора журчал и успокаивал, а сам Джунакуаат медленно подходил к мужчине, который никак не мог проморгаться и всё утирал слёзы. Задыхаясь, новоберлинец и сам подал шамкавший голос, но Тимофей ничего не понял, кроме «йа, йа» и «битте».
– Что он говорит? – осведомился Браун, стараясь не делать резких движений.
– Его зовут Готлиб Шольц, – обернулся Помаутук.
– Йа, йа, – подтвердил Шольц.
Пастор принялся чтото растолковывать новоберлинцу, тыкая пальцем вверх и разводя руками. Новоберлинец ошеломлённо тряс головой и улыбался беззубым ртом.
– О, майн Готт… еле выговорил он, сощуренно взглядывая в сторону океанцев и антарктов, хоть и направлявших лучи фонарей в сторону, но не погасивших их.
– Вы рассказали ему, откуда мы взялись, пастор? – спросил Тимофей.
– Именно! – кивнул Помаутук, не отвлекаясь, и заговорил снова, дважды упомянув Карла Людвига фон Штромберга.
– Йа, йа! – радостно закивал Шольц и поманил всех за собой.
Новоберлинец зашагал впереди, полы его шинели развевались, как крылья, придавая его фигуре ещё большее сходство с вампиром.
Сихали неожиданно споткнулся и посветил под ноги.
– Да у них тут рельсы! – снова опередил его Белый.
– Трамваи, что ли, ходили? – удивился Купри.
Помаутук пролаял чтото на «хохдойч», потом повернулся и утвердительно кивнул:
– Ходили, говорит, но уже год стоят в депо – электричества не хватает. У них тут режим строгой экономии.