Гапур — тезка героя
Шрифт:
Едва научившись ходить, я начал отличать металлические игрушки от всех остальных — деревянных, резиновых и целлулоидовых. Мама говорила мне, что целлулоидовые погремушки я отбрасывал без всяких разговоров. А если мне совали в руки шарикоподшипник, я мог играть им целый день, и не плакал, и есть не просил…
Конечно, я в чудеса мало верю. И все-таки интересно было бы заглянуть в будущее. Хотя бы одним глазком. Стану я трактористом или нет? А может быть, летчиком? А коли повезет, космонавтом?
Хотел бы я верить, что именно так и получится…
ССОРА
Вот что я у вас хотел спросить: есть люди, которые никогда ни с кем не ссорятся? Наверное, есть. А у меня так не получается.
С бабушкой у нас часто бывают ссоры. Конечно, достаточно мне сказать ей доброе слово, и они кончаются, но все-таки дня не проходит, чтобы она не назвала меня «дуралеем» и «шайтаном». И с Сулейманом я ссорюсь. Вы, наверное, помните, последний раз я обиделся на Сулеймана, когда расправлялся с заколдованным чапилгашем тети Напсат и он выставил меня обжорой…
Но до драки дело у нас не доходило. А вот теперь дошло.
Сейчас я сижу и думаю: из-за чего мы поссорились? Из-за футбола? А может, дело в другом? Может, разозлило меня больше всего то, что Сулейман стал звать меня «судьей»?
Началось-то все с футбола…
Утром я встретил Сулеймана на улице. Обменялись новостями. Он сказал, что нашел на Сунже большую корягу и задумал сделать плот. Кстати, не хочу ли я принять участие в оборудовании плота? Капитанский мостик надо сделать, бортики, весла нужны… Я ответил, что плот — это здорово и, конечно, я приму участие в его оборудовании. Потом я сообщил Сулейману, что бабушке подарили осла и теперь она собирается его продать.
— К нам Касум приходил, наверное, купит, — заключил я.
Все бы и обошлось, если б Сулейман не сказал, что капитан футбольной команды Магомет ставит его в субботу на игру с карабулакцами левым краем.
— Это он меня ставит! — возразил я. — Он сам говорил: если Хасан из седьмого «А» уедет в Джерах, на левом крае я буду играть…
Сулейман насупился.
— Не говорил тебе этого Магомет!
— Говорил!
— Тебя на левый край ставить нельзя, — утверждал Сулейман, — ты левой бить не умеешь.
— Умею!
Мы препирались так, пока в пылу спора Сулейман не назвал меня «судьей».
— Судья из тебя получится, а футболист — никогда!
Ух, как я разозлился! Понятно, я не собирался идти в футболисты, но, ради того чтобы покрепче насолить Сулейману, готов был сейчас стать кем угодно.
— Получится из меня футболист! — выкрикнул я.
— Не-е! — Издеваясь надо мной, Сулейман вплотную приблизил ко мне свое лицо. — Судьей ты будешь! Судьей! Судьей!
Перекричать его было невозможно.
До сих пор я даже пальцем не тронул Сулеймана, хотя руки у меня изрядно чесались. Влепить бы ему хорошую затрещину! За все расквитаться! За то, что выставил меня перед тетей Напсат обжорой, за приближающийся матч с ребятами из Карабулакской, — я сердцем чувствовал,
Сулейман такой же худой, как и я. Но он выше меня ростом и, если говорить правду, сильнее. Не намного сильнее — так, на чуточку. Однако это меня нисколько не пугало. Сейчас я бы не простил обиду никому — злость клокотала во мне, как горячий суп в бабушкином котле!
Хитрить я умею. И теперь тоже пошел на хитрость.
— Посмотри-ка, Сулейман, кто идет! — неожиданно крикнул я.
Сулейман обернулся. Тогда я дал ему подножку и одновременно толкнул в грудь. Но то ли подножку я сделал неумело, то ли удар мой был слаб, но Сулейман не упал. Наоборот, в следующий миг он надвинулся на меня, руки его пришли в движение, и я вдруг почувствовал жгучую боль в левом глазу.
Я отступил. Шаг назад сделал и Сулейман.
— Что, попало? — спросил я, ощупывая больное место.
— Это тебе попало! — откликнулся Сулейман.
— Будешь приставать — еще получишь! — смело сказал я.
— Это ты сейчас получишь! — ответил Сулейман.
Впереди была новая схватка, и я понимал, что выйду из нее с гораздо большими потерями, чем Сулейман. Мне ничего другого не оставалось, как сказать:
— Ладно, я тебе это припомню!
Делая вид, что корчится от смеха, Сулейман заголосил на мотив какой-то старой песенки:
Погрозился мне Гапур: «Я спущу с тебя семь шкур!» Вышло все наоборот: Вон Гапур без шкур идет!Потом, передохнув, завопил на всю улицу:
— Судья! Це модж! Судья! Це модж!..
Чуть не плача от обиды, я направился домой. Остановился около парикмахерской, — тут у входа зеркало висит. Поглядел на себя и ахнул: ну и синяк у меня под глазом! Как с таким бабушке показаться?
Но гулять по аулу с синяком мне тоже не хотелось, Легче иметь дело с бабушкой, чем со знакомыми — школьниками и взрослыми, — которые обязательно начнут приставать с расспросами: что, мол, с твоим глазом, Гапур?
Бабушка, конечно, сразу заметила мой синяк:
— Вай, сыночек, ты упал?
— Не упал я… Подрался…
Только что в глазах у бабушки была жалость и сочувствие. В один миг все пропало.
— Подрался, — повторила бабушка, и я уловил в ее голосе интонацию, обещавшую грозу. — Да, видно, в глухое ухо кричи не кричи, а толку мало… Я вчера взяла тебя под защиту — наверно, зря! Каким был дуралеем, таким и остался!.. С кем же ты подрался?
Вы понимаете, я не мог сказать, что дрался с Сулейманом. Не только потому, что не хотел ябедничать. Дело в том, что бабушка очень хорошо относится к тете Напсат, уважает ее, и, будь Сулейман тысячу раз не прав, она все равно взяла бы его под защиту.