Гарабомбо-невидимка
Шрифт:
Сержант Астокури налил себе водки «Варгас» и с наслаждением отпил глоточек.
– Как зовут?
– Амадор Кайетано Аире, сеньор сержант.
– Новый глава общины?
– Да, сеньор сержант.
– Чего тебе надо?
– Я ничего не просил, сеньор сержант.
– Ты просил, чтоб сняли выборного.
– Так по закону, сеньор сержант. Если две трети общинников подпишут, его можно сменить. У нас четыре сотни подписей!
– Где?
Кайетано гордо положил листы на зеленое сукно. Сержант налил себе еще водки.
– Какие подписи, к чертовой матери! Говори, кто тебе вбил эти мысли? Ты человек темный, законов не знаешь. Что там у вас творится? Что ты замышляешь?
– Ничего не замышляю, сеньор сержант, – беззлобно улыбнулся Амадор. – Меня только выбрали!
–
– Никто не хочет. Трудно это, сеньор сержант.
– Ах, так!
Сержант встал и подошел к нему. Кайетано почувствовал запах перегара.
– А почему решили сменить Санчеса?
– Не хлопочет он о нас, сеньор сержант. Чинче теперь растет. Народу много. Земли нам не хватает. А он ничего не делал. Не хлопотал, чтобы от помещиков нам прирезали!
– Нечего и хлопотать. С какой стати?
– Это старая тяжба, сеньор. Суд в Уануко два раза нам присуждал.
– Та-ак…
– Постановили, чтоб у помещиков забрать и отдать нам.
– Сколько получаете?
– Ничего мы не получаем. Мы даром работаем, сеньор сержант.
– Как же вы уплатите, так-перетак? Сам не знает, что порет! Кто тебя подучил?!
– Никто, сеньор сержант.
Сержант Астокури развернулся получше и ударил его прямо в лицо. Амадор пошатнулся. Алая борозда появилась на его губах. Прежде чем он встал прямо, Уаман и Пас схватили его за руки. Сержант Астокури быстро, как на ринге, ударил его в живот. Амадор согнулся. Астокури, бывалый боксер, любил поразмяться. Прикрываясь рукой, словно и впрямь на ринге, он нанес несколько ударов, дал отдышаться и начал снова.
– Кто подучил, скотина?
Удар.
– Кто тебе это в голову вбивает?
Удар. Кайетано обвис, жандармы разняли руки, безжизненное тело шлепнулось на цементный пол.
– Ведро воды! Эти индейцы – гады, каких мало! Только и знают, что врать!
В самом Астокури смешалась кровь индейцев, негров и белых но он ругал индейцами всех и вся. Жандармы принесли воду, плеснули в бледное лицо, но Амадор лежал как мертвый.
– Притворяется! Лейте в уши.
Пас умудрился влить воду в ухо. Тогда, от боли, Кайетано понемногу очнулся. Из темного тумана доносилась матерная брань. Он почти не почувствовал, как его отволокли в подвал. Когда он открыл глаза, незнакомые индейцы растирали его дрожащими руками. И он снова потерял сознание.
Глава семнадцатая
Правда о поединке между сержантом Астокури и самим Ремихио
– Ремихио! – крикнул дон Крисанто, дуя на руки, замерзшие от утреннего ветра.
Ремихио молчал.
– Вот тебе хлеб и сыр!
Булочник скрылся в тумане, но через несколько шагов снова крикнул:
– Дон Эрмохенес хочет, чтобы ты написал ему письмо!
Ремихио еще полежал клубочком под ивой. Солнце сражалось где-то на. невидимых вершинах. Наконец он поднялся, взял хлеб, откусил кусок и написал:
Презираемый сержант!
Надеюсь, Святые Мощи сообщил Вам, что я намерен биться с Вами у этой ивы. Уже пять дней я жду и надеюсь, что Вы не кролик. Человек Вы или нет? Никак не разберу. Пишу сейчас, чтобы назначить последний срок. Мощами я недоволен и не могу послать его к моему крестному. Тем лучше! В нашем случае нужны скорее крестные матери. Принимайте же вызов! С меня оскорблений хватит! Не так давно Вы не ответили на мой поклон, да еще при интересующей меня даме, которая как раз тогда переходила улицу. В чем дело? Я чем-нибудь Вам досадил? Вас раздражает мой успех? Вам неприятно, что все женщины округи влюблены в меня, нижеподписавшегося? Виновен ли я в своей неотразимости? Виновен ли я в том, что у Вас толсто где должно быть тонко, и тонко, где должно быть толсто?
Почтеннейший друг!
Разрешите представиться: ива, которая у самой дороги на Ракре. Дерево я старое и родовитое. Так и лежу под. ивой. Вечер хороший, а положение не особенно. Вы плохо
Сержант!
Если завтра Вы не придете сразиться, предварительно причесавшись, и вымыв шею, и почистив ногти, я обнародую все Ваши грубости. Может быть, я ниже Вас? Я карлик? Я ворую печенье? Не смеюсь, потому что Вы свернули мне челюсть. Но это Вас не спасет. Биться я буду и с кривой мордой!
Дорогой сержант!
По Вашей вине, да, да, я целую неделю не работал. Мощи, не хами! Кстати, не знаете ли местечка? Что, что? А поточней нельзя? Недавно приходил Скотокрад. Знаете, что он сказал? Вот что: «Охота тебе, Ремихио, мараться об это дерьмо!» Слышали? Кому из нас хуже? Что говорит народ? Кто-то тут лишний. Ладно, пускай это буду я!
Мой чайный листочек!
Еще один день промерз я под этой собачьей ивой. Дела, однако, не терпят, и я ухожу. Жду Вас где угодно и когда угодно. Презрительный, как боги, я не слышу безумных воплей, не жалею тех, кто уязвлен неумолимой смертью, и не могу любить, да, не могу.
Дорогой газоиспускатель!
Ваш кум, капрал Минчес, приказывает мне удалиться. Он плохо воспитан. Вместо того, чтобы протянуть мне руку, он пнул меня ногой в зад. Кроме того, он вручил мне галеты и бутылку кока-колы. Как Вам известно, я меняю свои планы только за деньги. В данном случае согласился с голоду.
Любезный друг!
Галеты прекрасные. В сущности, что нам делить? Мы с Вами похожи. Разница лишь в том, что я храбр. Так как же, бьемся, мы или нет? И не стыдно Вам прикрываться формой? Берегитесь! Угрозами меня не возьмешь! Прежнего субпрефекта я тоже вызвал на поединок. И что же? Он сбежал до первых петухов, точнее, до первых кур. Избегает меня и судья. Избегают и дамы. Да и сам я себя избегаю. Спасибо, сержант! Вы большой шутник. Галеты меня усмирили. Вы умный человек, и я умный. Мало нас таких, но мы узнаём друг друга.
– Ремихио! – кричал Леандро-Дурак, размахивая мышью. – Вот это мышь так мышь!
Ремихио загорелся. Ничто не интересовало его больше, чем мыши. Он поднялся, синий от холода, но очень спокойный. Мощи и Дурак с восхищением смотрели на него.
– Что вам угодно, и наоборот?
– Тебя Гарабомбо звал.
Карлик распрямился.
– Чего он желает, и наоборот?
– Ждет тебя в Ракре.
– Сержант! – крикнул Ремихио. Черный шелудивый песик радостно вскочил. – Субпрефект! – кликнул он другого и удалился, гордо неся свое волнение.
Ремихио ковылял к мосту, сердце у него часто билось. Леандро уже бежал к Ракре. Проклиная свою хромоту, карлик поднажал. Так в километре от Дурака, ведомый его запахом, он спустился к Чаупиуаранге и дошел до горки, под которой в тени, прикрыв лицо шляпой, не то спал, не то притворялся спящим Гарабомбо. Карлик надел очки.
– Рад тебя видеть, Гарабомбо!
Великан поднялся, ласково посмотрел на него и дал ему пригоршню конфет. Ремихио стал жадно сосать леденец.
– Ты мне нужен, дружок.